Продолжая смотреть ему в глаза, она с расчетливой медлительностью расстегивает пуговицы блузки. Прислонясь к стене, Бертран любуется зрелищем. Она слегка приподнимает юбку и, прежде чем подойти и прижаться к нему, позволяет кружевным трусикам скользнуть на пол. – Я думал, ты хотела поговорить, – напоминает Бертран. – Я передумала. Мы ведь можем поговорить и после. Если у тебя еще силы останутся… Она пытается поцеловать его, он отворачивает голову. Она не позволяет себе сдаться, мягко его обнимает. Он притворяется, что холоден как лед, но Хлоя достаточно близко к нему, чтобы понять, что ее маленький фокус с раздеванием дал предполагаемый эффект. Он скоро сдастся. Она никогда не проигрывает, что бы ни случилось. Она целует его в шею, начинает расстегивать ремень джинсов. Внезапно он хватает ее за плечи, притискивает к стене так резко, что у нее вырывается вскрик. – Проси прощения, – приказывает он. – Я просто выпила! Не будем делать из этого целую историю, ладно? – Проси прощения, – повторяет он. – Или уходи из моего дома. Она думала, что все пройдет легче. Что ей удастся избежать этого. Но нельзя допустить, чтобы ее сейчас выставили вон. Худшее из оскорблений. Он должен поддаться, должен снова принадлежать ей. Она не позволит себя бросить. Не позволит себе проиграть. Потому что он ей нужен, она не перенесет его отсутствия. Именно в этот момент она это осознает. Вовремя. – Мне очень жаль, – шепчет она. – Я не думала, что говорила… – И все? Ее сердце сжимается, слой вечного льда, который скрывает радужки ее глаз, трескается, чтобы открыть их природный цвет. – Я ни в коем случае не должна была так с тобой разговаривать. Он по-прежнему не слагает оружие. Но она чувствует, что приближается к цели. Осталось подняться только на одну последнюю ступеньку. Или спуститься, учитывая обстоятельства. – Мне очень тебя не хватает… Прости меня, пожалуйста. Он смотрит на нее с удовлетворением, которое ей кажется совершенно нестерпимым. Я победила, убеждает себя Хлоя. Победа с горьким привкусом. Вот уж не думала, что придет день, когда она ему в этом признается. Однако такова простая истина. Откуда же тогда чувство, будто она опустилась на самое дно? Бертран наконец капитулирует, он весь ее. Или наоборот, она больше не знает. Пустота, которую он оставил за собой, медленно заполняется. Восхитительно. У нее ощущение, что она возвращается к жизни, снова дышит. Не говоря ни слова, он овладевает покорной и страстной жертвой. Это прекрасно и в то же время болезненно. Как и сами извинения в конечном счете. * * * Гомес медленно поднимается по лестнице, волоча за собой невидимую гирю. Добравшись до третьего этажа, сталкивается с соседкой, всегда очень опрятной пожилой дамой. – Добрый вечер, месье! Гомес терпеть ее не может. Она любезна, ненавязчива. И однако, он ее не выносит. Без малейшей причины. Единственно из-за ее пожилого возраста. Возраста, которого никогда не достигнет Софи. И все же он отвечает ей простой улыбкой, идет к себе и обнаруживает сидящую в гостиной и листающую глянцевый журнал Мартину. Он выкладывает провизию, которую купил в ближайшем магазине, подходит к ней пожать руку. – Как прошел день? – Бывало и хуже. С утра она была не очень в форме, но все наладилось. – Вы сможете завтра вечером остаться попозже? – Конечно, – соглашается сиделка. – Без проблем. Александр провожает ее и какое-то время стоит перед закрытой дверью, словно подумывая сбежать или готовясь к тяжелой битве. В сущности, той же, что и обычно. Наконец он снимает куртку, кладет служебное оружие на стол в гостиной. Заходит на цыпочках в комнату, но, стоит ему приблизиться, Софи открывает глаза. Улыбается ему, протягивает руку. Он медленно целует ее в лоб. – Привет, красавица моя… как себя чувствуешь? – Нормально. А ты? – Полный порядок. Он устраивается в кресле, не выпуская ее руки, холодной как смерть. Уже. – Есть хочешь?.. Что тебе приготовить? Она на мгновение задумывается, потом выбирает спагетти с маслом. – Сейчас займусь, – говорит Александр. – Только сначала ополоснусь в душе. – Я никуда не спешу… Знаешь, у меня полно времени! Она смеется, он снова ее целует. Держится, пока не оказывается в ванной, и начинает скулить. Стоя неподвижно под струями слишком горячей воды, на протяжении долгих минут он дает себе волю. Он плачет, как испуганный ребенок, не зная, по чему или по кому. По себе, конечно. По человеку, который скоро станет вдовцом. В сорок два года. Он не знает, как ему это удается. Жить с тем, во что она превратилась. Он не знает, как ему это удастся. Жить без нее. Наконец он вылезает из душа, надевает майку и старые джинсы. Пока готовит ужин, рассеянно слушает новости по радио. Он все еще плачет без остановки, сам того не замечая. Простая привычка. Ставит тарелки на поднос и, прежде чем вернуться в спальню, утирает слезы. – Мадам, кушать подано! Помогает Софи сесть; усилие вызывает у нее гримасу и жестокий приступ кашля. Но как только кашель проходит, к ней возвращается улыбка. – Мне тебя не хватало сегодня, – говорит она. – Только сегодня? Она снова смеется и подмигивает ему: – Приятного аппетита, любовь моя. Они принимаются за еду, глядя друг другу в глаза. Александр рассказывает, как прошел день, придумывая более-менее смешные истории. Хотя ее не проведешь, она сознает, насколько неблагодарная у него работа. Но сегодня вечером она охотно улыбается. Мартина наверняка не пожалела морфина. Он уносит поднос, готовит ей чай. – Дашь мне местечко? – клянчит он. Он вытягивается рядом, обнимает ее. Кровать и правда слишком узкая. Никому еще не пришло в голову изготовить хотя бы полуторную медицинскую кровать. Как если бы болезнь запрещала любовь. – Завтра вечером я вернусь очень поздно, – предупреждает он. – Засада? – Нет. На лице Софи появляется бесконечно грустная улыбка. Она еще теснее прижимается к нему, вдыхает его легкий запах. Желание взрывается у нее в голове. Только в голове. Остальное мертво. – Как ее зовут? – Валентина.