Утро начинается с назойливого звонка в дверь. Я не успеваю разлепить веки, чтобы посмотреть который час, как звонок повторяется. Вот же настойчивые! И ведь не в домофон, который можно проигнорировать, отмахнувшись, что это кто-то ошибся/пытается попасть в соседнюю квартиру/рекламная рассылка, а именно в дверь, что прямиком указывает на соседей. Я заливаю кого-то? На этаже пожар? – Мама? – тяну удивленно, когда вижу на пороге родительницу. – Ты как?... – А ты еще спишь? – перебивает она, заходя без приглашения в квартиру. Уснула я вчера поздно, плюс усталость, плюс нервы, плюс посиделки с Юлькой и клуб, поэтому неудивительно, что в девять утра я чувствую себя невыспавшейся и разбитой. Но объяснять это маме значит разрушить образ правильной дочери, коей я и была до недавнего времени. Наверное, в моем возрасте уже можно это делать, но все же не сегодня. Не в этот раз. – Так выходной же, – закрываю за ней дверь. – Поэтому я и приехала. – Как ты попала в подъезд? – Мужчина какой-то заходил с верхнего этажа. Я вместе с ним и прошмыгнула. – Ясно. Проходи, – беспомощно киваю в сторону кухни. Сегодня не тот день, когда я рада гостям, даже таким близким, как мама, но не выгонять же собственного родителя? К тому же я сама виновата – обещала ведь ей позвонить на прошлых выходных и забыла. – В следующий раз лучше предупреди перед тем как приехать. Меня могло не быть дома. – А у тебя кто-то появился? – оживляется она. – Да, у меня есть друзья! – фыркаю показательно. И иду чистить зубы, пока мама не успела почуять от меня амбре вчерашнего вечера. Слушать нравоучения от родительницы я не готова. Нет, голова у меня не болит и похмелья нет, просто состояние не стояния, как говорит Юлька и ощущение, будто меня вчера катком переехали. – Садись завтракать, – командует мама, когда я выхожу из ванной комнаты с полотенцем в руках после водных процедур. На столе уже стоит заваренный чайник с чаем, кружки, тарелка с пирожками, мытая клубника. Я послушно сажусь за стол, терпеливо дожидаюсь, когда мама нальет мне чай и забираю кружку. – Чем ты вообще питаешься? – открывает она холодильник. – У тебя тут пицца, сырники и остатки колбасы. Ты вообще готовишь? Гастрит заработать хочешь?! – Мам! – отхлебываю горячий чай. Горло подозрительно першит. То ли я просто еще не ела, то ли дает о себе знать вчерашний ледяной мохито. Мама хлопочет у плиты. Гремит кастрюлями, сковородками, что-то колдует там. – Сейчас яичницу сделаю, яйца свежие я тебе привезла. Курицу в морозилку положила, она ощипана и выпотрошена. Другую сейчас варить поставлю. Ни супа, ни второго! Лика, как ты живешь? Была замужем – я хоть спокойна была. Когда в доме есть мужик уже не получиться лениться. Там хочешь – не хочешь, а придется готовить. А значит и о себе не забудешь. Я ковыряю ногтем клеенку на столе. Сейчас начнется старая песня о том, что девке одной жить никак нельзя, что надо срочно мужа искать, а без него жизнь – не жизнь. Спорить бесполезно, мама – человек старой закалки, а тогда воспитывали так, что женское счастье в наличии мужика рядом. И неважно какого. Хоть алкаш, хоть тиран, хоть бабник. Мне еще повезло, что я официально замужем была – это тоже, по мнению родителей, очень важный пунктик в биографии женщины! – Не переживай, нормально я питаюсь. Вчера просто закончилось все, я не успела сварить. Сегодня думала закупиться и приготовить что-то. – Думала она! В твоем возрасте поздно думать. Действовать надо! – вздыхает она. – Одной тяжело. Тащить все на себе. Ты кредит выплатила? – Нет еще. – Плохо, – тяжело вздыхает она и мне это не нравится. В голове звенит первый тревожный звоночек. – Как папа? Чувствую себя плохой дочерью. После того, как я уехала в город вначале учиться, потом работать, вышла замуж и осела тут окончательно, я очень редко стала наведываться к родителям. Да что говорить – я даже звонила не каждые выходные. – Папа? – рассеянно роняет она. – Да так, со здоровьем вроде все нормально. Обычно мама с порога рассказывает как у них дела, какие новые сорта смородины, малины, яблок и прочего они высадили у себя в саду, как они с папой разругались по поводу теплицы, какие закрутки наварили в этом году. Жалуется, что в сарае потекла крыша и отец возился с ней два дня, а потом слег с больной спиной, а соседка баб Маша опять выпустила гусей на наши грядки, они все пожрали и папа грозился в следующий раз зарезать их всех. А сегодня внезапно тишина. – Мам, вы что – поссорились? – С чего ты взяла? – Не знаю. Просто. Я бы и рада была, если бы ошиблась. Она выкладывает на тарелку глазунью, выключает плиту и ставит передо мной завтрак. Садится напротив. – Ешь вон давай. Одни глаза да нос остались. Я послушно приступаю к завтраку, отмечая, что горло все же воспалено – глотать неприятно. Нужно бы до аптеки сгонять за леденцами. Медленно пережевываю каждый кусочек, запиваю горячим чаем. Приятно, когда о тебе заботятся, но меня не покидает ощущение, что мама не просто так взяла паузу. Что новости, с которыми она приехала, меня не обрадуют. И мои опасения подтверждаются. Как только я заканчиваю есть, складываю грязную посуду в мойку и возвращаюсь за стол, мама, кусая губы, нерешительно спрашивает: – Лика, у тебя есть знакомый юрист? Или кто-нибудь, кто может посоветовать такого спеца? 24/1 У меня челюсть отваливается до пола. Мама и юрист настолько разные и несовместимые понятия, как мороженое и космический корабль. Мне в голову не приходит ничего такого, зачем бы ей мог понадобиться такой спец. – Вы с папой разводитесь? Имущество делите? Хотя, какое там имущество – дом в деревне и земля двадцать соток? Там денег от их продажи не хватит даже на покупку однокомнатной квартиры, а уж если делить на два... – Нет-нет, что ты, – машет она и у меня груз падает с сердца. Ну хоть тут все слава богу. Остальное ерунда. Но нет, как оказывается, я рано радуюсь. – У папы проблемы, – признается, наконец. Молчит несколько секунд, словно собирается с духом и продолжает: – На днях загорелся дом Семеновский. Тот, который отец хотел купить года два назад, чтобы хозяйство расширить. Там уж и дом не дом – сарай одним словом. Хозяева давно не живут, вначале говорили, что дети туда приедут, внуки, а тем деревня даром не нужна, сама знаешь, вот и стоял закрытый и нежилой. Местные алкаши разворовывали потихоньку, бомжи начали захаживать. А недавно кто-то поджег. Отец первый увидел. И пожарных вызвал, и сам помогал тушить. А сосед, когда узнал – обвинил твоего отца, мол, тот давно зарился на мой дом, хотел прибрать к рукам, вот и поджег. Наговорил там бог знает чего. Полиция как преступника пришла забирать отца – вся деревня видела. С каждым словом ей становится все тяжелее рассказывать, а в конце она и вовсе начинает рыдать. Я вскакиваю со своего места, обнимая ее за плечи. Прижимаю к себе, как ребенка, успокаиваю. – Подожди, а свидетели? – Вот и оно, что Семен подсуетился. Бомжей каких-то привел с показаниями. Может, сам поджег, а с нас денег стрясти хочет?! Что мы ему плохого сделали? – всхлипывает мама. – Ты бы видела на какую сумму он свой сарай оценил – ни один дом в нашей деревне столько не стоит! Понаписал, что там чуть ли не дворец был. Я машинально глажу ее по спине, плечам, а в голове на высокой скорости мелькают картинки. Дед Семен был самым вредным соседом в деревне. Жил он напротив и ему вечно все мешали. Дети, бегающие под окнами, соседи, ездящие на автомобилях мимо его дома. И сколько его помню – он вечно с кем-то судился. Самое интересное – Семен Петрович почти всегда выходил победителем в спорах. Поговаривали, что кто-то из его родственников работает в органах и помогает ему выигрывать дела, поэтому, когда он с женой переехал в городскую квартиру, у нас все наконец-то свободно вздохнули. Обрадовались, что избавились. А еще Семен Петрович был дедушкой Паши – моего бывшего мужа. Мама берет себя в руки, выдыхает. Оглядывает кухню, стараясь не смотреть мне в глаза. Видимо, боится, что снова расплачется. Или стыдится того, о чем придется меня просить. А я жду главного вопроса, который не может не прозвучать. – Ты сейчас общаешься с Павлом? Можешь его попросить поговорить с дедом? Отца ведь посадят... Глава 25