– Слушай, Чео, если ты… – Он страдал ровно до тех пор, пока я не положил конец его мукам, – горячо возразил пан-спекки. – И ты прекрасно это знаешь! – Прекрати! – завизжала Млисс. – Я не заставляла его мучиться, и он не страдал. – Он страдал, и ты это очень хорошо знала, ты знала это всегда, каждый момент, каждую секунду. Она бросилась на него и принялась колотить его кулаками в грудь. – Ты лжешь! Ты лжешь! Ты лжешь! Он схватил ее за руки и силой поставил на колени. Млисс уронила голову. Из глаз ее потекли злые слезы. – Ложь, ложь, ложь, – беспрестанно повторяла она. Чео немного смягчился. Когда он наконец заговорил, в тоне его не было прежней ярости: – Млисс, послушай меня. Мы не можем знать, сколько времени еще протянет этот калебан. Будь умницей. В нашем распоряжении ограниченное число периодов, в течение которых мы можем пользоваться перескоками, и мы должны делать это с максимальной пользой. Сегодня ты использовала перескок напрасно. Мы не можем позволить себе такую расточительность, Млисс. Она еще ниже опустила голову, стараясь избежать его взгляда. – Ты знаешь, что я не хочу быть с тобой строгим и суровым, Млисс, – сказал он, – но я поступаю правильно – ты сама любишь повторять это. Мы должны сохранить единство наших эго. Не поднимая головы, она согласно кивнула. – Ну вот и хорошо, а теперь присоединимся к остальным, – сказал он. – Плаути придумал новую, довольно забавную игру. – Хорошо, но сначала еще одна вещь. – Какая? – Давай оставим Макки. Он будет интересным дополнением к… – Нет. – Какой вред он может причинить? Он даже может оказаться полезным. Он не сможет использовать свое драгоценное Бюро, чтобы принудить нас… – Нет. Помимо того, уже поздно что-либо делать. Я уже послал паленки… ну, ты понимаешь. Он отпустил ее руки. Эбниз встала. Ноздри ее раздувались от ярости. Сквозь опущенные ресницы она вперила в Чео горящий взгляд, резко подалась вперед и сильно ударила пяткой по голени Чео. Он отпрянул назад, погладил рукой ушибленное место, улыбаясь, несмотря на боль. – Вот видишь! – торжествующе произнес он. – Ты все же любишь страдания. В ответ Млисс бросилась ему на шею и принялась, страстно прося прощения, покрывать поцелуями его лицо. Они так и не спустились, чтобы поучаствовать в новой игре Плаути. ? ? ? О вещах, которые невозможно сделать, можно говорить. Это элементарно. Хитрость заключается в том, чтобы направить внимание слушателей на сами слова, а не на то, что должно быть сделано. (Из руководства для агентов БюСаба) Как только монитор, имплантированный в мозг Фурунео, отреагировал на его смерть и отправил экстренный сигнал, тапризиоты тщательно просканировали район, где покоился пляжный мячик калебана. Были обнаружены лишь четверо охранников, находившихся в барражирующем над сферой воздушном судне. Суждение о причинах, мотивах, действиях и виновности в компетенцию тапризиотов не входили. Они просто составили извещение о смерти, ее месте и присутствовавших поблизости сознающих существах, которых удалось обнаружить при сканировании местности. В течение нескольких дней четверо телохранителей подвергались допросу с пристрастием, но допросить калебана было невозможно. Для того чтобы решить, что делать с калебаном, в Бюро было созвано срочное совещание. Смерть Фурунео наступила при весьма загадочных и таинственных обстоятельствах – у трупа отсутствовала голова, а калебан дал невнятные и путаные показания. Когда Тулук, поднятый с постели экстренным вызовом, появился в конференц-зале, Сайкер молотил по столу своим отростком. Такой всплеск эмоций был не слишком-то характерен для лаклака. – Мы не можем ничего предпринять без разговора с Макки! – кричал Сайкер. – Это очень щекотливое дело! Тулук занял свое место за столом и, будучи типичным представителем своего вида, принялся мягко увещевать лаклака: – Вы еще не связались с Макки? Фурунео должен был получить приказ о том, чтобы калебан… Ему удалось добиться своего. Несколько участников совещания принялись докладывать ему обстановку. Выслушав их, Тулук сказал: – Где тело Фурунео? – Охранники доставили его в лабораторию. – Оповестили ли полицию? – Конечно. – Ничего не известно об исчезнувшей голове? – Нет, она исчезла бесследно. – Должно быть, это результат схлопывания люка перескока, – сказал Тулук. – Полиция возьмет это дело на себя? – Нет, мы этого не допустим, это наше внутреннее дело. Тулук согласно кивнул: – Целиком поддерживаю Сайкера. Нам нельзя двигаться дальше, не поговорив с Макки. Это дело было поручено ему, и пока – во всяком случае, формально – он за него и отвечает. – Может быть, нам стоит пересмотреть это решение и поручить дело кому-то другому? – спросил один из присутствующих. Тулук отрицательно покачал головой. – Это было бы неудачным решением, – сказал он. – Но сначала главное. Фурунео мертв, а ведь он должен был некоторое время назад потребовать от калебана возвращения Макки. Билдун, пан-спекки, исполнявший обязанности директора Бюро, молча наблюдал за развернувшейся дискуссией. В своей группе пентархов он был хранителем эго уже семнадцать лет, что довольно много по меркам его биологического вида. Мысль об этом причиняла Билдуну сильное беспокойство, природу которого было не дано понять прочим сознающим. Очень скоро он должен будет передать свое эго молодому члену клана. Этот обмен произошел бы позже, если бы не руководящая ответственная должность Билдуна. Страшную цену придется заплатить за службу цивилизации сознающих, с горечью подумал он. Гуманоидный облик, который представители пан-спекки приняли, воспользовавшись способностью к генетическим модификациям, часто вводил в заблуждение представителей по-настоящему гуманоидных видов, ибо они забывали о несовместимости характера пан-спекки с характерами человека и других человекоподобных. Но очень скоро они поймут, как заблуждались насчет пан-спекки вообще и Билдуна в частности. Друзья и собратья – все сознающие существа начнут замечать необратимые изменения, предшествующие возвращению в колыбель клана: остекленевшие глаза, полуоткрытый рот… Не смей об этом думать, одернул себя Билдун. Сейчас нужно быть в форме. Собственно, он уже чувствовал, что покидает свое эго, и это ощущение было пыткой для всякого пан-спекки. Однако черная туча уничтожения всего сознающего и мыслящего, угрожавшая вселенной, требовала жертвовать собственными мелкими страхами. Этому калебану нельзя было дать погибнуть. До тех пор, пока он не удостоверится в безопасности калебана, он будет отчаянно хвататься за любую веревку, какую бросит ему жизнь, превозможет любой страх и не станет оплакивать близкое к смерти состояние, которое преследует каждого пан-спекки в ночных кошмарах. Сейчас всем сознающим угрожает вполне реальная, настоящая смерть. Он только теперь заметил, что Сайкер выжидательно на него смотрит. Билдун произнес только три слова: – Доставьте сюда тапризиота. Ближайший к двери участник совещания бросился выполнять приказ. – Кто из вас последний контактировал с Макки? – спросил Билдун. – Думаю, что я, – ответил Тулук. – Значит, вам будет легче всех снова выйти на связь, – сказал Билдун. – Постарайтесь сделать это максимально быстро. В знак согласия Тулук сморщил лицевую щель. Привели тапризиота и поставили на стол. Тапризиот пожаловался, что его слишком грубо схватили за чувствительные отростки, что ложе, на которое его сейчас поместили, не очень пригодно для контакта и что у него было мало времени для накопления нужного количества энергии. Только после того, как Билдун пригрозил привлечь тапризиота к суду за нарушение особой статьи соглашения с Бюро, тапризиот согласился действовать. Он переместился ближе к Тулуку и сказал: – Дата, время и место. Тулук сообщил пространственные координаты. – Закрой лицо, – приказал тапризиот.