– Только не говорите, что вы это поняли, – сказал Фурунео. – Эбниз использует право хозяина S-глаза самости, – сказал калебан. – Контрактное соглашение дает ей такое право. Один хозяин S-глаза самости. Эбниз его использует. – Значит, она открывает люки перескока и посылает своих паленки через них, – сказал Фурунео. – Почему бы нам просто не подождать здесь и не задержать ее? – Она сможет захлопнуть люк, прежде чем мы успеем приблизиться, – прорычал Макки. – Нет, здесь есть еще кое-что, помимо того, что говорит калебан. Думаю, что Фэнни Мэй пытается объяснить нам, что есть только один хозяин S-глаза, контрольной системы, возможно, всех люков перескока… и Млисс Эбниз распоряжается S-глазом, или каналом перехода, или… – Еще чем-то, – ехидно заметил Фурунео. – Эбниз распоряжается S-глазом по праву приобретения, – сказал калебан. – Ты поняла, что я хочу сказать? – спросил Макки. – Ты можешь перехватить контроль и перевести его на себя, Фэнни Мэй? – Условия найма не позволяют мне вмешиваться. – Но разве ты не можешь воспользоваться собственным люком перескока? – настаивал на своем Макки. – Этим пользуются все, – сказал калебан. – Черт возьми, какое-то безумие! – в отчаянии воскликнул Фурунео. – Безумие определяют как отсутствие надлежащего течения мыслей в универсальном принятии логических условий, – сказал калебан. – Безумием является суждение представителей одних видов сознающих о представителях других видов. В противном случае интерпретации бывают правильными. – Кажется, кто-то только что стукнул меня по руке, – сказал Фурунео. – Слушайте, – заговорил после недолгого раздумья Макки, – все прочие смерти и случаи безумия, связанные с исчезновениями калебанов, подкрепляют нашу интерпретацию. Речь идет о чем-то взрывоопасном и чреватом большой бедой. – Значит, надо найти Эбниз и остановить ее. – Вы полагаете, что это так просто, – возразил Макки. – Слушайте приказ. Выходите отсюда и поставьте в известность Бюро. Наше общение с калебаном не осталось на записывающем устройстве, поэтому вам придется положиться на память. Попросите просканировать ваш мозг. – Хорошо. Вы остаетесь? – Да. – Как мне сказать им о том, что вы делаете? – Хочу взглянуть на сообщников Эбниз и ее окружение. Фурунео нарочито откашлялся. Боги преисподней! Как же здесь жарко. – Вы не думали о самом простом решении – бабах, и все! – Он сделал движение, имитируя выстрел из лучемета. – Для люков перескока существуют некоторые ограничения в доступе разных предметов, некоторые не удается пронести быстро, и вы прекрасно это знаете. – Может быть, здесь другой люк? – Сильно в этом сомневаюсь. – Что мне делать после доклада в Бюро? – Возвращайтесь и находитесь рядом со сферой, пока я вас не позову… если, конечно, начальство не отдаст другой приказ. Да, и обыщите Сердечность… так, на всякий случай. – Конечно, я это сделаю, – пообещал Фурунео. – С кем из Бюро мне связаться? С Билдуном? Макки поднял глаза к потолку. Почему Фурунео спрашивает, с кем ему связаться? Что он хочет этим сказать? Потом до Макки дошло, что Фурунео пытается избежать логической неувязки. Директор Бюро Саботажа, Наполеон Билдун, принадлежал к виду пан-спекки, пентархам, которые только внешне напоминали людей. Так как этим делом занимался Макки – человек вида homo sapiens – то и из руководства всей операцией следовало исключить других членов Конфедерации сознающих. Межвидовые политические недоразумения и конфликты могли сильно затормозить работу в чрезвычайных ситуациях. Здесь надо было обратиться в представительный директорат. – Спасибо за напоминание, – сказал Макки, – я думал только о насущной проблеме. – Это тоже насущная проблема. – Понимаю. Все верно, ладно. Меня направил на это дело директор отдела деликатных операций. – Гитчел Сайкер? – Да. – Там есть еще один лаклак и Билдун – пан-спекки. Кто еще? – Найдите кого-нибудь в юридическом отделе. – Пусть это будет человек. – Когда вы туда обратитесь, в известность уже будут поставлены все, – сказал Макки. – Всех привлекут еще до принятия официального решения. Фурунео согласно кивнул: – Есть и еще кое-что. – Что именно? – Как мне отсюда выбраться? Макки посмотрел на гигантскую ложку: – Хороший вопрос. Фэнни Мэй, как моему товарищу отсюда выйти? – Куда он хочет отправиться? – К себе домой. – Соединение очевидно, – сказал калебан. Макки почувствовал, как в сферу ворвался вихрь воздуха. В ушах щелкнуло от перемены давления. Было похоже на звук, издаваемый пробкой, вылетающей из бутылки. Макки вздрогнул. Фурунео исчез. – Ты… отправила его домой? – спросил Макки. – Именно так, – ответил калебан. – Желательное направление видимо отчетливо. Послано с быстротой, чтобы не допустить падения температуры ниже подходящего уровня. Макки, чувствуя, как струйки пота текут у него по щекам, сказал: – Хотелось бы мне знать, как ты это сделала. Вы на самом деле видите наши мысли? – Вижу только сильные связности, – ответил калебан. Разрыв непрерывности смысла, подумалось Макки. Он тут же вспомнил о замечании калебана по поводу температуры. Каков же допустимый уровень температуры? Черт, здесь же можно свариться заживо! Все тело чесалось от едкого пота. В горле было сухо, как в пустыне. И это подходящий уровень температуры? – Что есть противоположность подходящему? – спросил он. – Фальшивое, – ответил калебан. ? ? ? Игра слов порождает надежды, которым не суждено сбыться в реальной жизни. В этом источник безумия и других форм несчастья. Поговорка уривов Какое-то время, продолжительность которого он не мог оценить, Макки пытался анализировать свой разговор с калебаном. Было ощущение полной потери почвы под ногами, потому что общей точки отсчета в их беседе найти так и не удалось. Каким образом фальшивое может быть антонимом подходящего? Если это существо не способно оценить смысл сказанного, то как может оно измерять время? Макки провел ладонью по лбу, стряхнув пот. Вытирать пот курткой было бесполезно, так как она промокла насквозь. Неважно, однако, сколько прошло времени, самое главное, он знал, в каком месте вселенной находится. Вокруг были все те же стены сферы. Невидимое присутствие калебана не стало менее таинственным, но Макки мог созерцать мерцающую форму существования этого создания и получать какое-то удовлетворение от самого факта возможности говорить с ним. Мысль о том, что каждый сознающий, пользовавшийся люками перескока, умрет, если погибнет этот калебан, тяжким бременем легла на Макки. Мысль вызывала онемение в теле; кожа была мокрой от пота, но потел Макки не только от жары. В воздухе носились голоса смерти. Макки чувствовал, что его окружают молящие о пощаде сознающие существа – квадрильоны и квадрильоны. Помоги нам! Помочь надо всем, кто пользовался люками перескока. Проклятье тысяч дьяволов! Правильно ли он истолковал слова калебана? Это было вполне логичное допущение. Смерти и случаи безумия, следовавшие за исчезновениями калебанов, подсказывали, что следует отбросить все прочие интерпретации.