И прежде чем я успела ответить, меня поцеловали: трепетно и нежно, ласково проведя пальцами по щеке, даря ощущение тепла и покоя. – До завтра, Надин! Не успела я опомниться, как супруга и след простыл. То ли себя искушать еще больше не стал, то ли уже на пределе, потому и смылся. В любом случае его уход – правильное решение. Я зевнула и толкнула дверь спальни. К моему удивлению она не была пуста и темна. Горели свечи, в окружении цветов в кресле в неудобной позе спала Таша. – Таша? – позвала я. – Что ты тут делаешь? Девушка открыла заспанные глаза и посмотрела на меня, а через секунду вскочила и сделала книксен. – Простите, княгиня! Простите меня, ждала вас, чтобы помочь переодеться… Так велел князь. Мне нет прощения… я… – Просто устала и уснула. Ничего страшного. Я не сержусь, а помощь мне и правда нужна. Сама ни за что не вытащу все эти шпильки… Я улыбнулась и тут же спрятала зевок в ладонь. Все-таки устала основательно. – Конечно, ваше сиятельство! Таша тоже несмело улыбнулась и мигом оказалась возле меня. Складывалось впечатление, что это не она тут минуту назад сладко спала, а я только что разбужена. По сравнению с ней мои движения были заторможенными. С помощью девушки я не только избавилась от платья, украшений и прически с драгоценностями, но умылась и переоделась. И я бы не сказала, что прошло много времени. Помощь Таши оказалась неоценимой и своевременной. А ведь это князь позаботился о том, чтобы я не оказалась наедине с зашнурованным платьем и не ожидала, пока на мой зов откликнутся слуги. – Спасибо, Таша, – поблагодарила я девушку, садясь на кровать, и улыбнулась ей. – Ты тоже беги спать. И не задувай все свечи. Не хотелось бы в поисках дверей в ванную снести пару ваз с цветами. – Да, ваше сиятельство. – Спокойной ночи, Таша. Служанка поклонилась и оставила меня одну. Я с наслаждением потянулась и забралась под одеяло. Немного поворочалась, ища удобную позу, и наткнулась на бумажку под подушкой. Я же записку вроде выкинула, а не под подушку спрятала… Пришлось сесть и протянуть ее поближе к свету. Текст был совсем иным. «Дочь моя, ты ослушалась голоса разума! Тьма поглотит твою душу, и ты никогда не увидишь света! Одумайся, пока еще есть время! Сделай то, что должна!» Подписи, как и в прошлый раз, не было. Я задумалась. Если это отец Таши такие гадости пишет, то на что он дочь подбивает? А если не он автор и мне какой-то придурок послания строчит? Во что все это может вылиться? Нет уж, надо расспросить Ташу и поговорить с Максом. Странные письма. Нужно разбираться. Но утром. Утро, как известно, вечера мудренее. Я вернула записку под подушку и вновь легла, заснув, кажется, мгновенно. Глава 24 Я брела в полной темноте. Тьма вокруг была словно живая, осязаемая, но выставленные вперед ладони ничего не могли нащупать. И никаких ориентиров. Не знала даже, что под ногами, звуков шагов не было слышно. Понятия не имею, как оказалась в этом месте, но в голове билась единственная мысль: «Хочу домой. Домой!» И вдруг до моего слуха донесся плач младенца. Жалобный, настойчивый: – Уа-а-а, уа-а-а!.. Ноги сами понесли туда, и постепенно плач из едва слышного становился все громче и громче. Тьма рассеялась неожиданно, словно кто-то отдернул занавес. Я увидела свою комнату, в которой жила на Земле. Ночник в форме мишки давал тусклый свет, однако я заметила, что в комнате все изменилось. Исчезли мои личные вещи, фотографии со стен – мои и тетины, а на месте швейной машинки теперь стояла детская кроватка с голубым балдахином. Вместо круглого стола у стены появился комод с откидной крышкой для пеленания. Сама смотрела на такие в магазине и думала купить, когда появится малыш… Я приблизилась к кроватке, заглянула в нее и увидела младенца, лицо которого покраснело и сморщилось от крика. Так на Эдика в детстве похож! Те же пухлые щечки, чуть вздернутый носик. Защемило сердце. Руки сами потянулись взять ребенка, но у меня не было тела, я могла лишь наблюдать. Открылась дверь, и вошел заспанный сын. Волосы взлохмачены, в одних трусах, зевая… Точно только встал. Взглядом я жадно пробежала по его фигуре, отметив, что он похудел и стал сильнее сутулиться. Пройдя рядом со мной, Эдик наклонился и взял ребенка на руки. – Что же ты не спишь, Богдан, – пробурчал он и пошел из детской. Я незримой тенью последовала за ним в зал. – Люда, – потряс он за плечо спящую жену. – Отстань, дай поспать, – огрызнулась она, натягивая на голову одеяло. – Люда, сына покорми! – требовательно произнес Эдик, стягивая с нее одеяло. – Я сцедила молоко, сам покорми! – не открывая глаз, морщась от крика, ответила Люда. – Унеси его, дай поспать! – Мне на работу вставать, я тоже спать хочу. Дай грудь, быстрее будет, не надо молоко греть. – Я спать хочу! – завизжала Людочка. Ребенок от ее крика пуще прежнего зашелся. – Ты чего орешь, дура! – набросился на нее Эдик, укачивая малыша. Раньше он с ней в таком тоне не разговаривал. – Я день с ним, могу хоть ночью поспать? – соизволила его жена открыть глаза. – А я работаю, и живем мы на мою зарплату! Хочешь, чтобы меня уволили? Корми давай! Он сунул к ней под бок ребенка. Людочка нехотя спустила лямку рубашки, обнажила грудь и приложила к ней младенца. – Иногда мне кажется, что твоя маразматичка специально сдохла, чтобы нам насолить! – Не смей так говорить о моей матери! – вскинулся сын. Неожиданно. И даже приятно стало. Ненадолго. – Если бы ты не пилила меня насчет квартиры, то она была бы жива. И пенсия ее капала бы, и помогала бы нам с ребенком, и на похороны тратиться не пришлось бы. – Закопал бы в лесу, и все, – пренебрежительно фыркнула Людочка, дернув плечом. От движения сосок выскользнул изо рта младенца, тот обиженно запищал. Люда раздраженно сунула его обратно, и ребенок зачмокал. Мне стало понятно, от кого Эдик наслушался про лес, когда кричал мне в пылу ссоры, что закопает как собаку. В душе поднялась горечь, и тени словно сгустились, надвигаясь из углов к кровати и стоящему сыну. – Умная сильно? – зло зашипел Эдик. – Мне бабка бы этого никогда не простила. Родственники из деревни понаехали, нужно было сделать все по-людски. Бабка мне и раньше говорила, что дом отпишет, потому что не прогуляю наследство как другие детки. Она меня самым путевым считает, а на родню остальную злится. На похоронах пообещала, что сделает это, чтобы и ее достойно похоронил. Так что, когда в следующий раз в деревню поедем, нос сильно не криви. Нужно узнать, отписала ли, а если нет, нотариуса привезти, чтобы все оформить. Ого! Для меня стало откровением, что Эдик общается с бабкой. Я со всеми прервала отношения. Сначала меня вся родня осудила из-за развода и не хотела видеть. Но слетелись как воронье после смерти тети, узнав, что она отписала мне квартиру. Уговаривали продать ее и вернуться в деревню. Помочь с ремонтом дома. И у всех братьев и сестер тут же образовались денежные затруднения, которые они хотели решить за мой счет. Ведь несправедливо, что мне все наследство досталось. «Надо разделить поровну! Поступить по совести!» – твердили мне на все лады. Не знаю, как я тогда не дрогнула. Спасло понимание, что это будет наследство Эдика, и я не имею права его разбазаривать. Хотела для сына лучшего, чтобы жил в городе, учился, не знал тяжелого труда. Отказалась продавать. Оставить квартиру мне было решением тети и ее правом. На меня разобиделись, ведра грязи вылили. Попытались судиться, но ничего не вышло. В итоге, опять исчезли с горизонта. Эдик о родне знал, но ни слова не говорил, что общается с ними. – Да сдалась тебе эта деревня и их развалюха! – воскликнула невестка. – Дом развалюха, согласен, но участок большой и земли два гектара под огородами. Так что будь добра, умасливай старуху. – Еще чего! – задрала нос Людочка. – Шубу хочешь? Куплю, если напишет дарственную. Слово «шуба» произвело магическое действие, и лицо невестки просветлело. А Эдик продолжил распекать супругу: – Будь ты умнее, и насчет матери бы мне мозги не выносила. Она ночью и к ребенку бы вставала, и тебе с ним днем помогала. Ведь нелегко же все одной. Он сел рядом с женой и погладил ее по руке.