Выпятив подбородок, По схватил листок и сунул в карман. Он буквально дымился. – Лэндор, вы не перестаете меня удивлять. Никогда не предположил бы, что вы такой авторитет в области словесности. – Ладно вам. – Я-то думал, что у вас нет времени на подобные пустяки… Теперь вижу, что ваш интеллект распространяется во все стороны. Вы, кажется, только и можете, что заниматься улучшениями. – Я просто хотел выкинуть несколько…. – Вы… вы выкинули достаточно, благодарю, – сказал По, похлопав себя по груди, где в кармане лежал листок. – Больше не буду докучать вам. В будущем, не сомневайтесь, позабочусь о том, чтобы держать свои произведения при себе. Он не ушел. Вернее, ушел не сразу. Просидел еще час, если не ошибаюсь, но ощущение было такое, будто его уже нет. И сейчас я думаю, что именно поэтому и не рассказал ему о странном поединке в гардеробной Артемуса. Зачем было утруждаться, вливая подобную новость в глухое ухо? (Или же мною двигало что-то еще? Нечто, желавшее, чтобы он чуть дольше посидел со мной в темноте?) Между нами быстро установилось густое, вязкое молчание, и я не без доли раздражения думал о том, что зря вообще приехал в Вест-Пойнт, мог бы оставаться в Баттермилк-Фоллз… когда По вдруг поднялся и, не произнеся ни слова, вышел из комнаты. Дверью он не хлопнул, надо отдать ему должное, но оставил ее приоткрытой. И она так и оставалась приоткрытой час или более спустя, когда он вернулся. Его грудь учащенно вздымалась, он шмыгал заложенным носом, волосы блестели от изморози. Вошел очень тихо, почти на цыпочках, как будто боялся разбудить меня. Пьяно улыбнувшись мне, величественно взмахнул рукой и сказал: – Как мне ни обидно, Лэндор, но, похоже, я должен извиниться во второй раз за вечер. Я сказал ему, что в этом нет надобности. Сказал, что я виноват сам, что не должен был вторгаться в это совершенно прелестное стихотворение – нет, не прелестное, это неправильное слово, а… высокопоэтичное… ох, опять что-то не то… Но вы ведь уловили смысл, не так ли? В общем, По меня не прерывал – вероятно, моя болтовня была ему приятна, – однако выяснилось (к моему удивлению), что пришел он не за этим. И не за новой порцией мононгахилы – которую опрокинул в себя одним махом. Он сел на пол, обхватил колени руками и, уставившись на хлопчатобумажный коврик, на рисунок из переплетенных золотых и зеленых лилий, тихо сказал: – Черт побери, Лэндор; если я лишусь вас, то могу лишиться всего остального. – О, – сказал я, улыбаясь, – у вас, По, куча оснований жить. И множество почитателей. – Но ни одного, кто был бы так же добр ко мне, как вы… Нет, это правда! Вот вы, достойный человек, человек с положением, да! И вы… вы позволяете мне часами распространяться на все мыслимые темы. Я до последней капли излил вам свое сердце, открыл разум и душу, и вы, – он сложил руки горстью, – и вы сохранили все это так же надежно, как в сейфе. Вы были добрее ко мне, чем отец, и обращались со мной, как с полноценным человеком. Я этого никогда не забуду. Крепко сжав свои колени, По развел руки, вскочил и подошел к окну. – Избавлю вас от дальнейших слащавых речей, – сказал он. – Знаю, что вам на них плевать. Лишь дам клятву: больше никогда не испытывать ревности или… гордыни, которые могут нанести вред нашей дружбе. Это слишком ценный дар. Как и любовь Леи, это самый ценный дар, что я получил за все время пребывания в этом проклятом месте. «Расплата за порядочность», – подумал я. И тогда понял: если захочу когда-нибудь оторваться от него, придется сделать что-нибудь похуже, чем просто раскритиковать поэзию его матери. Придется совершить нечто непростительное. В ту ночь, прежде чем он ушел, я сказал: – По, еще кое-что. – Да? – Пока я был наверху с доктором Марквизом, Артемус покидал гостиную? – Да, – медленно ответил он. – Чтобы проведать мать. – И долго он отсутствовал? – Не более пяти минут. Я удивлен, что вы его не встретили. – А когда вернулся, его настроение было прежним? – Ну, он был немного взволнован. Сказал, что мать довела его до бешенства и пришлось выйти наружу, чтобы проветриться. Да, все верно, он стряхнул снег с бровей. – А на нем вы снег видели? – Ну, он что-то стряхивал. Хотя… Да, любопытно… – Что? – На сапогах снега не было. Если подумать, то он выглядел точно так же, как вы, Лэндор, когда вернулись. Повествование Гаса Лэндора 28 7 декабря Проведя слишком много часов в ограниченном пространстве гостиничного номера, мы с По в один из вечеров решили устроить вылазку. Договорились встретиться у Бенни Хевенса. В последний раз я был у Бенни много недель назад, однако в этом заведении никто не выражает удивления, когда кто-то заявляется туда после долгой отлучки. Ну, может, губы Бенни дрогнут в едва заметной улыбке; может, Джаспер Магун попросит, чтобы ты почитал ему «Нью-Йорк газетт энд Дженерал адвертайзер»; Джек де Виндт, возможно, оторвавшись от планирования своего броска на Северо-Западный проход, вскинет голову и повернется к тебе, – а так никто не всполошится, никто не станет задавать вопросы. Мол, заходи, Лэндор, забудем, что тебя здесь не было. Вероятно, я был единственным, кто резко ощущал мое отсутствие. Все знакомые мне вещи снова показались новыми. Колония мышей, жившая в нише под мишенью для дротиков, – я не помнил, чтобы раньше они так шумели. А еще мокрые башмаки лодочников – неужели они всегда так скрипели на каменном полу? И все эти влажные запахи – плесени, и свечного воска, и всего того, что незаметно образуется на полу и стенах, – сейчас они набросились на меня, как будто я сунул голову в старый колодец. И еще там была Пэтси; она смахивала в фартук остатки ветчины и потихоньку допивала крепкий сидр, оставленный каким-то посетителем. Я почти верил в то, что вижу ее впервые. – Привет, Гас, – без всяких эмоций сказала она. – Привет, Пэтси. – Лэндор! – крикнул Бенни, переваливаясь через стойку. – Я рассказывал тебе про муху? Которая падает в пиво трех джентльменов? В общем, первый джентльмен – англичанин, поэтому он, будучи снобом, просто отодвигает стакан… Голос Бенни тоже кажется новым. Или он по-другому действует на меня, проникая не через уши, а через кожу, вызывая своеобразное покалывание… – Другой, ирландец, просто пожимает плечами и допивает пиво. Какая ему разница, есть там муха или нет? Я попытался задержать его взгляд, но не получилось – уж больно он был возбужден. Я опустил глаза на стойку и ждал с небывалым терпением. – Но остается шотландец, – продолжал Бенни хрипловатым голосом. – Он берет эту муху и кричит: «Быстро выплевывай, гадина!» Джаспер Магун хохотал так, что закашлялся и срыгнул добрую порцию джина. Лодочник перехватил у него эстафету хохота и передал в зал, где ее подхватил преподобный Эшер Липпард и пустил по кругу. Теперь хохотали все, от конюха до извозчика. Веселье отскакивало от жестяного потолка и каменного пола – и летело, пока не превращалось в переплетение звуков; и им сопутствовала еще одна тонкая бесцветная нить, высокий трепещущий смех, который прорывался сквозь другие звуки – например, зов голодной индейки. Я долго пытался понять, чей это смех, пока не сообразил, что он мой. * * * Мы с По договорились встретиться как бы случайно, поэтому, когда оказались там примерно без двадцати двенадцать, последовали всякие «Вот это да, мистер По!» и «Вот это да, мистер Лэндор!». Оглядываясь назад, я спрашиваю себя, а чего мы так пеклись из-за этого. Пэтси уже знала, что По работает на меня, а остальным было плевать. Им пришлось бы здорово постараться, чтобы отличить По от других кадетов, с покрасневшими глазами и промокших, что вваливались сюда каждый вечер. Нет, наша встреча могла бы встревожить только другого кадета; к счастью, в тот вечер в таверне По был единственным из них. Это означало, что нам не надо было ютиться в каком-нибудь темном углу при потухшей лампе, что мы могли устроиться у огня и угоститься флипом, могли испытать те же эмоции, что и в моем гостиничном номере: взаимную непринужденность двух старых холостяков, доживающих свой век. В тот вечер По предпочел говорить о мистере Аллане. Думаю, вдохновило его на это недавнее письмо, в котором тот упомянул о своем визите – при условии, конечно, что найдется судно, которое отправится вверх по реке, и капитан, который не обдерет его как липку. – Видите? – вскричал По. – Вот так было всегда, еще с моего детства. Экономия на всем. А если сэкономить не получается, то любая трата должна быть тщательно проанализирована… Но потом все равно продолжаются бесконечные допросы и придирки. С того дня, когда Аллан взял По в свою семью, он отказывался воспитывать и одевать мальчика как джентльмена, всячески и всеми способами противясь этому. И когда По понадобилась помощь в публикации первого сборника стихов, разве не Аллан сказал: «Настоящий гений не обратился бы за помощью»? Когда По понадобилось пятьдесят долларов, чтобы оплатить перевод в академию, разве не Аллан увиливал и упирался, да так долго, что по сей день сержант Булли Грейвз продолжает требовать оплаты (такой же неумолимый, как любой кредитор, этот Булли). И ведь это неправильно, несправедливо, что восприимчивый молодой человек должен страдать от подобного. Сделав еще один глоток флипа, По сказал: – Поверьте мне, Лэндор, этот человек непоследователен. Он учит меня стремиться вверх, а потом разрушает все мои надежды продвинуться. И постоянно одно и то же: «Крепко стой на ногах» и «Никогда не пренебрегай долгом», а еще, представляете, Лэндор, такое: «Почему у тебя должно быть то, чего я никогда не имел?» Знаете, Лэндор, когда он отправил меня в университет Вирджинии, я из-за него оказался там нищим и был вынужден уехать через восемь месяцев. – Восемь месяцев, – сказал я, улыбаясь. – Вы говорили, что проучились там три года. – Не было такого. – Было, По. – Лэндор, прошу вас! Как я мог учиться там три года, если этот человек стал ужимать меня в расходах с первого дня? Видите стакан в моей руке? Если бы мне его купил мистер Аллан, он сейчас потребовал бы его обратно в виде мочи. Я тогда подумал о шотландце, который требовал, чтобы муха вернула пиво, и у меня возникла мысль пересказать этот анекдот По, но тот уже успел встать и с мальчишеской ухмылкой объявил, что вынужден удалиться. – Чтобы внести свою лепту, – сказал он, – в речную волну. На пути к двери По едва не столкнулся с Пэтси. Долго извинялся пред ней, хотел приподнять шляпу, но вспомнил, что шляпы на нем нет. Пэтси, игнорируя его, направилась прямиком к нашему столику и принялась убирать крошки и лужицы. Ее движения были плавными и спокойными, она водила тряпкой с тем же усердием, что проявила на моей кухне. Я уже и забыл, сколько в этом очарования. – Ты сегодня тихая, – сказал я. – Так мне лучше слышно. – О, – сказал я, – зачем тебе слушать, – и попытался нащупать ее под столом, – когда можно чувствовать…