8 декабря Мой дорогой Лэндор, я подумал, что вам захочется узнать, как я вчера осуществил свое отступление из заведения мистера Хевенса. Cпасение, как вы можете предположить, ждало на берегу реки. Однако погодные условия и лед сделали эту узкую полоску чрезвычайно опасной. Не раз и не два я оскальзывался и едва избегал падения в холодные объятия Гудзона. Мне пришлось призвать на помощь все силы, ловкость и сообразительность, чтобы сохранять вертикальное положение и двигаться вперед. Признаюсь, я проявил бы бóльшую бдительность, если б, подстегиваемый своим буйным воображением, не считал, что власти всё «выведали». Я, естественно, принял обычные меры предосторожности, выложив на кровати силуэт спящего, однако знал, что достаточно отвернуть уголок одеяла, чтобы обнаружить грубую подделку. С этого момента я оказался бы под арестом. Меня быстро доставили бы на суд полковника Тайера, в монотонных завываниях были бы перечислены все мои проступки, а приговор был бы произнесен в звучных и громоподобных раскатах. Отчислить! О, Лэндор, мне плевать на статус кадета. А на карьеру? Я отказался бы от нее по щелчку пальцев. Но быть навечно разделенным со светочем своего сердца? Никогда больше не купаться в сиянии ее глаз? Нет! Нет! Этого я допустить не мог. Поэтому я ускорил шаг, удвоив темп. По моим прикидкам, была половина второго или два часа, когда я наконец-то был вознагражден: вот и Джис-Пойнт. Поскольку усилия довели меня до крайней степени утомления, я немного передохнул, прежде чем взбираться по крутому склону. Безо всяких инцидентов достиг двери в Южные казармы и поздравил себя с удачей. Оглядевшись по сторонам, ступил на лестницу. Дверь быстро закрылась за мной. Вокруг клубился черный воздух, обволакивая саму Ночь, и мне показалось, что я услышал – да! вот опять! – низкий, глухой, быстрый звук, ритмичную пульсацию, так похожую и все же так не похожую на биение человеческого сердца. «Может, это бьется мое? – подумал я. – Или учащенное дыхание пробудило в напряженном воздухе ритм так же, как палочка пробуждает звуки в натянутой шкуре барабана?» Вокруг все было спокойно, но я чувствовал, Лэндор, что на меня глядят отовсюду. Глаза, обжигающие нечестивым пламенем. Как же я уговаривал себя, кипя молчаливой яростью! С какой суровостью я подталкивал вперед свое тело! Один шаг… потом следующий… и еще один. А потом, как зов из другого мира, прозвучал голос: – По. Не представляю, сколько времени он сидел в засаде. Скажу одно: когда он подошел, я почувствовал частый ритм его собственного дыхания, что дало мне основание понять: он передвигался почти с той же скоростью, что и я. Охваченный множеством противоречивых эмоций, я все же смог сохранить присутствие духа и спросил его, с какой целью он в такой поздний час пришел сюда, не в свою казарму. Ответа он не дал… и не подступил ближе… Хотя я чувствовал его, да, ощущал возбужденное движение его молекул. Только на основании этого я смог сделать вывод – вы вполне можете представить, какая дрожь ужаса меня охватывала, – что он ходит вокруг меня, как холодная и злая луна. Я снова, со всей возможной любезностью, спросил, какое у него ко мне дело и почему оно не могло подождать до утра. Наконец пасмурным бесстрастным голосом он сказал: – Ты же будешь добр к ней, да, По? О, как подскочило мое сердце, услышав это простое личное местоимение. «К ней». Это чувство придало мне храбрости, и я в недвусмысленных терминах заявил, что я, скорее, – я почти сказал «вырву себе сердце», Лэндор! – что я, скорее, отрежу себе руки, чем допущу, чтобы его сестра испытала боль. – Нет, – спокойно сказал он. – Нет, я имею в виду другое. Способен ли ты воспользоваться незаслуженным преимуществом перед дамой? Ведь ты не мерзавец, правда? За твоими грустными глазами не кроется подлость? Я заверил его, что для такой чувствительной натуры, как я, физические прелести любой женщины всегда бледнеют рядом с невероятно соблазнительными духовными чарами, которые составляют истинную суть женского Обаяния, и это способствует продолжительному согласию между полами. Это искреннее заявление вызвало у Артемуса лишь сухой смешок. – Так и думал, – сказал он. – Конечно, не хочу смутить тебя, По, но, подозреваю, ты пока еще не отдавался, назовем это так? Женщине. Как же я был благодарен стоявшей вокруг темноте! Ибо мой румянец по яркости мог бы затмить сияние золотой колесницы Ра! – Прошу тебя, – сказал Артемус, – пойми меня правильно. Это качество я нахожу одним из самых привлекательных в твоем характере. В тебе есть нечто вроде… беспощадной невинности, которая распространяется на всех, кто тебе дорог. И, естественно, к этой компании я причисляю себя, – добавил он. Я наконец-то увидел его черты и понял, что его губы дрожат, взгляд прикован к чему-то перед ним, а голова время от времени клонится вбок. И чего я боялся? В его облике присутствовали лишь мягкость и доброжелательность. – По, – снова сказал Артемус. И тут он дотронулся до меня – так, как я совсем не ожидал, и не так, как дотрагиваются до товарища. Взял меня за руку и развел мои пальцы, а затем со скорбным удивлением проговорил: – По, какие у тебя красивые руки… Красивые, как у женщины. – Подтянул мою руку ближе к глазам. – Руки священника, – сказал он и вдруг – я содрогаюсь, да, содрогаюсь, когда пишу это, – прижался к ней губами. * * * Ох, Лэндор, я не представляю, как вести расследование, не окутывая Артемуса новыми подозрениями, однако я должен продолжать. Можно ли предположить, что в ночь своей смерти Лерой Фрай покинул свое прибежище с целю – перо опять дрожит, записывая предположение, – с целью встретиться… но не с молодой женщиной, как мы думали, а с молодым мужчиной? Повествование Гаса Лэндора 29 8 декабря Читатель, отложим ненадолго вопрос По в сторону. У меня для тебя есть другой. Почему я ожидал хоть какого-то сочувствия от капитана Хичкока? Почему, рассказав ему о том, как оказался на волосок от смерти в гардеробной Артемуса и за пределами таверны Бенни Хевенса, я ожидал, что он справится о моем здоровье? Выразит обеспокоенность моей безопасностью? Надо было сообразить, что все его внимание слишком поглотят вести, чтобы переживать за доставившего их гонца. – Вот чего я не понимаю, – начал капитан, постукивая кулаком по столу, – это почему тот, кто нам нужен – если он местный, – последовал за вами за пределы академии. Ради какой цели? – Ну, чтобы проследить за мной, наверное. Как я следил за ним. Едва я произнес эти слова, в голове сформировалась другая идея. А что, если наш таинственный человек следил вовсе не за мной? Что, если он следил за По? Если так, то он видел, как тот шел в таверну. Он мог узнать, что и я в то же время буду в таверне. Из этого он, вероятно, сделал интересные выводы о том, какими делами кадет По занимается после отбоя. Естественно, я не мог поделиться своими предположениями с Хичкоком, потому что это означало бы, что я увел одного из кадетов с территории академии и, что еще хуже, распивал с ним спиртные напитки. Это опустило бы меня в глазах Хичкока еще ниже. – Все равно не вижу смысла, – тем временем говорил капитан. – Если это был тот же человек, с которым вы столкнулись у Марквизов, почему он сначала хотел убить вас, а потом просто бросил без сознания? – Что ж, – сказал я, – думаю, это как раз тот момент, когда на нашей сцене появляется еще один человек. Может, он успокаивающе влияет на своего товарища… Или, может, они просто пытались напугать меня до смерти. – Но если вы считаете, что ко всему этому причастен Артемус, – сказал Хичкок, – разве мы вправе медлить с его арестом? – Капитан, я не делаю вид, будто знаю, как работает ваша военная судебная система, но у нас, в Нью-Йорке, мы не можем арестовать человека, пока у нас не будет надежных доказательств его вины, а их, как ни печально, у нас с вами нет. – Я стал загибать пальцы. – У нас есть колоратка, но она ничего не значит без священника. У нас есть кровь на форме Джошуа Марквиза, но она может принадлежать любому – Господи, да она могла остаться с битвы при Магуаге. А рядовой Кокрейн не сможет опознать эту форму, уверяю вас, и Эшер Липпард не сможет. Все, что они видели, – это планка. Хичкок совершил такое, чего я еще за ним не замечал: налил себе хереса. И покатал его во рту. – Вероятно, – сказал он, – пора вызвать Артемуса для прямого допроса. – Капитан… – И если мы хорошенько надавим… К тому времени я знал достаточно, чтобы понять: нельзя отметать идею, высказанную армейским офицером, – во всяком случае, сразу. Нет, надо просеять ее, как высококачественную руду, а потом, к своему глубокому сожалению, обнаружить, что это совсем не та руда, которую искали. Поэтому я принялся за просеивание, устроив из этого спектакль. – Конечно, капитан, это ваше решение. Со своей стороны, я думаю, что Артемус слишком умен для таких действий. Он отлично знает, что нам нечем прищучить его. Ему достаточно все отрицать – причем делать это со всей вежливостью, – и у нас никогда не появится возможность дотянуться до него. По крайней мере, мне так видится. И еще я опасаюсь, не укрепим ли мы его позиции, если вызовем на допрос открыто. Видишь, Читатель, каким тактичным я умею быть, когда захочу? Только это ничего не изменило. Хичкок прищурился, выпятил подбородок и поставил стакан на стол. – Значит, таковы ваши причины подождать, да, мистер Лэндор? – А какие еще причины могут быть? – Возможно, вы переживаете, что может быть обвинен кто-то еще? Повисло молчание, такое напряженное, что оно потрескивало, как электрический разряд. – По, – сказал я. – По вашим словам, в ту ночь было два человека. – Но По был… По бежал к академии. Да, я снова загнал себя в угол. Я не мог обеспечить По алиби, потому что не мог признать, что он был со мной. И еще потому, что в мою голову забрела одна мысль. А откуда мне точно знать, где был По? Я вздохнул. Покачал головой. – Просто не верится, капитан, что вы не отказались от идеи снять скальп с этого мальчика. Хичкок наклонился ко мне. – Позвольте мне просветить вас кое в чем, мистер Лэндор. Единственный скальп, который я жажду добыть, принадлежит человеку – при условии, что он один, – который убил двух моих кадетов. И если вы думаете, что я одинок в своем желании, могу вас заверить, что такого же мнения придерживаются все командование снизу доверху, в том числе и главнокомандующий.