Орестова хотела что-то ответить, но промолчала. Только ее глаза непонятно блеснули. Я двинулся к двери, и на пороге столкнулся с Володей. То ли мне показалось, то ли на самом деле он посмотрел на меня весьма недружелюбно. Около моего номера меня поджидали Леонид и Сабов. — Нас приглашает к себе Перегудов, — сообщил Леонид. — Пойдемте. Перегудов сидел на диване в майке и в домашних тапочках. Рядом с ним примостился Дианов и еще несколько приближенных. Весь стол был уставлен бутылками с пивом, рядом с ними высились красноватые горки креветок. Пол, словно конфетти, был усыпан чешуей от них. Мне стало неприятно от этого зрелища, но я постарался не подать виду. — Угощайтесь, — предложил нам Перегудов. — Хотя местное пиво настоящая дрянь. Когда стану губернатором, первым делом начну наводить порядок на здешнем пивзаводе. К чертовой матери выкину всю команду, пусть не поят народ всяким пойлом. — Он взял со стола бутылку, поднес ко рту, но не хлебнул. — Слушай, как реагировать на этот чертов взрыв? — Надо сделать заявление, резкое, но без всяких выпадов в чей-либо адрес, — ответил я. — Текст мы в течение часа подготовим. — Ладно, консультант, сделаю без выпадов, — покорно согласился Перегудов и только после этого стал сосать пиво. — Слушай, можешь объяснить, что происходит? — вдруг проговорил он. — Почему этот хреновый рейтинг, как у импотента, падает? — Да, мы можем объяснить. Дмитрий специально занимался этим вопросом. Расскажи, что мы накопали, — попросил я Сабова. — По нашему мнению, — начал он, — в тактике предвыборной кампании был изначально сделан один просчет. Предполагалось сделать основной акцент на бытующие здесь националистические настроения, на существующую неприязнь коренных жителей края к инородцам. К сожалению, не были проведены глубокие исследования этого вопроса, на ситуацию посмотрели чересчур поверхностно и однобоко. Мы подключились к предвыборной кампании слишком поздно, и тоже не успели, как следует вникнуть в эту проблему. Мы пришли к выводу, что националистические настроения здесь присутствуют в меньшей степени, и жители в большинстве своем относятся к приезжим более лояльно, чем предполагали. А все дело в том, что существует не очень большая, но очень шумная часть крайне агрессивно и враждебно настроенных людей. И внешне кажется, что они выражают мнение большинства. Но это, к сожалению или к счастью — как уж вам нравится не совсем так. Этот контингент очень положительно относится к вашим лозунгам, зато это еще больше отпугивает других. Вот рейтинг и застыл на одном месте. Перегудов вдруг грубо выругался. Он повернулся к Дианову с перекошенным от злости лицом. — Я тебе говорил, что надо провести тщательное социологическое исследование настроений всех этих идиотов, что тут живут. А ты в ответ, что их и так много проводится, зачем деньги тратить. И без того победим. Твои что ли это бабки! Козел вонючий ты, а не начальник моего предвыборного штаба! — Я был уверен, что данные, которыми нас снабдили, объективны, — испуганно пробормотал Дианов. При этом он старался не смотреть в нашу сторону. Я понимал его, неприятно, когда тебя унижают при посторонних. — И чего теперь делать, консультант, как поднимать этот рейтинг? — спросил Перегудов. — У нас нет иного выхода, кроме как начать привлекать более умеренных, по крайней мере, не таких оголтелых, — заметил я. — Ну, хорошо, я не против привлечь этих ваших умеренных. Скажи только как? — Мы полагаем, что вам следует показать свою терпимость и поехать в район, где живут компактно инородцы и дружелюбно побеседовать с ними, заверить, что в случае вашего избрания никто их выбрасывать под зад не будет. Закажем местную телегруппу, потом покажем сюжет по телевидению. — Ну, уж нет! — встрепенулся Перегудов, но тут же затих. — Но это же отпугнет тех, кто сейчас уже за меня. — Если все сделать разумно, соблюдая чувство меры, не отпугнет, — возразил Сабов. — В другом месте среди своих вы отыграетесь. Искусный политик должен каждому говорить то, чего он хочет от него услышать. И не важно, противоречит ли это того, что было заявлено раньше. Я с некоторым удивлением взглянул на него, раньше до такого цинизма он все же не доходил. — Вот это верно, обрадовался Перегудов, мгновенно почувствовав в Садбове единомышленника. — Ладно, раз надо, так надо, — заключил он. — Давай-ка, помоги ребяткам, — сказал он уже притихшему Дианову. — Возьми на себя часть обязанностей, а то зажирел совсем. Если так пойдет, что на Новый год тебя вместо гуся можно на стол подавать. Мы еще посидели, выпили по бутылке пива. В чем Перегудов был абсолютно прав, так это в том, что надо было наводить на пивзаводе порядок, пиво действительно было плохим. — Я ж тебе говорил, моча и то лучше, — довольно произнес Перегудов. — Я, кстати, узнавал, завод принадлежит кавказцам. Раньше наши им владели, так и пиво было совсем другим. А эти сволочи, поди, на всем экономят. Стану губернатором, я им всем покажу кузькину мать. А ты, консультант, меня все время одергиваешь, а они вон что вытворяют, народ травят, хотят себе место освободить. Мы еще посмотрим, кто для кого место освободит. Добраться бы только до власти, руки чешутся. Получив согласие Перегудова, я дал распоряжение своей команды готовить акцию, возложив ответственность за ее проведения на Сабова. Дело было весьма тонкое и даже довольно рискованное, так как многие приезжие ненавидели Перегудова, справедливо видя в нем угрозу для своего здесь проживания. Поэтому надо было позаботиться о мерах безопасности, найти таких инородцев, которые бы согласились участвовать в этом политическом шоу. Так что работы было много. Мне же хотелось заняться совсем иным. Но едва я оказался в своем номере, как раздался стук в дверь. К моему удивлению незваным гостем оказался Дианов. Я сразу понял, что он в паршивом настроении, достаточно было посмотреть на его кислое, как лимон, лицо. Впрочем, если вспомнить, какому унижению он подвергся совсем недавно, удивляться этому не стоило. Вдобавок он был довольно сильно пьян. Правда, это я понял не сразу, а через несколько минут. Так как Дианов молчал, мне пришлось первому начать разговор. — Вы хотите мне что-то сообщить? Мой гость мрачно взглянул на меня. — Хотите, мы его уничтожим. Вы же его презираете так же, как и я. Я насторожился. В принципе уничтожить Перегудова я был бы не прочь, правда, после того, как получил бы от него за работу деньги. Но меня вдруг посетила мысль, что совсем не исключен и другой вариант, а именно то, что это провокация. В свете сложившихся событий они могут опасаться за мою лояльность. Причем, инициатива устроить мне проверку, может исходить не от Перегудова, а от Сурикова. Тому в нынешней ситуации крайне важно подстраховаться, ему известна моя симпатия к Орестовой. И если я не оправдаю надежд, то хозяин может остаться сильно им недовольным. Поэтому я решил не рисковать, хотя желание узнать какие-нибудь тайны шефа Дианова мне хотелось до дрожи в коленях. Но я решил, что с моей стороны было бы крайне неосторожно открыто его выказывать. — Мне нет дела до ваших отношений с боссом, — сказал я. — Моя задача хорошо выполнить свою работу и получить за нее деньги. Все остальное меня не касается. Дианов недоверчиво смотрел на меня, он явно не верил моим словам. Но что-либо возражать ему было трудно. Формально выбранная мною позиция была просто непробиваема. — Вы презираете его, — повторил свой тезис Дианов. — А вот это не должно никого касаться. Мало ли кто кого презирает, это совсем не должно мешать сотрудничеству. Очень трудно найти людей, которые вместе работают, да еще любят друг друга. Разумный человек свои интересы должен ставить выше своих чувств. Но Дианов не терял надежды. Его ненависть к Перегудову была столь сильна, что, несмотря на мое нежелание поддерживать эту тему, он хотел непременно навредить ему. Если бы я был полностью уверен, что это не искусная игра, с каким бы удовольствием я послушал бы его. Соблазн был велик, но риск был еще больше. — Я знаю о том, откуда идут деньги, — тихо произнес Дианов. И тут мне стало страшно. Я просто идиот, я совсем забыл, что скорей всего номер прослушивается. И если Дианов не играет, его слова могут для нас обоих иметь самые печальные последствия. Ничего другого мне не оставалось. — Слушайте вы! — заорал я, — я сказал, что не желаю ничего знать. Уходите и не приходите ко мне больше с подобными откровениями. Так как Дианов по-прежнему или ничего не понимал или делал вид, что не понимает, я силой вытолкнул его из номера. После этого сел на кровать и закурил. Черт знает, на каком тонком волоске отныне мы все подвешены. После того, как нас с Леонидом похитили местные чекисты, я понимал, что если ситуация созреет, они могут пойти и на нашу ликвидацию. Я даже не исключал, что разрешение на такую акцию они уже получили. Иначе как объяснить наглость их поведения. Затем мои мысли переключились на другую тему. О ком говорил Дианов, кто дает деньги Перегудову, и на что они идут? У меня давно возникла уверенность, что он их имеет несравненно больше, чем об этом говорит. Если удастся узнать, на что он их расходует, многое будет ясно. В этом благодатном крае у немалого количества богатых людей есть большие интересы. Я посмотрел на часы. Пора было бежать, я хотел посмотреть, как пройдет митинг сторонников Орестовой. Действительно ли их число быстро растет? К тому же я опасался провокаций, как со стороны властей, так и со стороны всякой местной мрази, для которых ее порядочность и терпимость, как красная тряпка для быка, служит огромным раздражителем. Есть люди, которые хотят, чтобы и все остальные были бы такими же подонками, как они сами. Когда я подошел к площади, то ее уже заполонил народ. Людей собралось действительно немало, по крайней мере, я ожидал увидеть более прорезанную толпу. Орестова уже начала выступать. Я притиснулся как можно ближе к трибуне и стал слушать. Речь ее звучала вдохновенно и очень образно. У нее был настоящий ораторский дар, и он действовал на слушателей завораживающе. Говорила она просто и доходчиво о том, что межнациональный мир — это главное богатство края, дороже, чем его знаменитые черноземы и морские курорты. И что каждый человек имеет право жить там, где пожелает, где хорошо его душе и телу. И никто не вправе лишать его такой возможности, это равнозначно лишать его возможности родиться. Русский же народ замечателен своей терпимостью и отзывчивостью к чужим переживаниям и чужому горю. А вместо этого некоторые политические, а если быть точнее, уголовно-политические силы направляют людей на путь ненависти и непримиримости. Если кто-то нарушает принятые в крае законы, то с ними тоже следует поступить по закону, а не вершить самосуд. Но на такие действия их часто толкают те, кто желают таким образом вымостить себе дорогу к политической власти. Я был согласен со всем, что говорила Ирина. Хотя больше, чем ее слушал, смотрел и любовался ею. Ее лицо приобрело небывалую одухотворенность, минутами мне даже казалось, что это ангел спустился с небес и вещает людям великую истину. В том, что сейчас происходило на площади, мне чудилось нечто религиозное, как будто бы я перенесся в стародавние времена, где по улицам городов и селений бродили пророки и призывали их жителей вспомнить о Боге и любви. — Ничего не скажешь, здорово говорит, — вдруг услышал я голос. Я обернулся и с удивлением обнаружил рядом с собой Сабова. — Что ты тут делаешь, ты же должен был заниматься постановкой спектакля: «Перегудов и инородцы», — довольно резко произнес я. Я был недоволен тем, что он застал меня на этом митинге. Я даже Леониду не сообщил, что отправился на него. — Этим как раз и занимаюсь. Был в телецентре, договаривался о съемках. А он тут совсем рядом. Я и забыл об этом. — И как удачно прошли переговоры? — Никаких проблем. Съемочная группа и эфир нам обеспечены. Насколько я понял, нашему подшефному дают на местном канале зеленый свет. — Не удивительно, его поддерживает губернатор. И вообще, он фаворит этой гонки. Телевизионщики должны же думать о своем будущем. Сабов посмотрел вокруг. — А вы уверенны, шеф, что он такой уж бесспорный. Вон сколько народу пришло на этот митинг. А еще неделю назад никто бы даже и предположить такое не мог. — Тебе ли не знать, что это не показатель. Большинство избирателей на подобные мероприятия не ходят. Это для гурманов. Сабов несколько секунд слушал оратора. — Красиво говорит. Смотрит, шеф, не влюбитесь. — А почему бы и нет. Я свободный мужчина, она свободная женщина, так что нет никаких препятствий. Кончится вся эта заварушка с выборами, и можно будет полностью распоряжаться собой. Сабов выразительно посмотрел на меня, но предпочел промолчать. Орестова завершила выступление, и ее на трибуне сменил другой оратор. Но слушать его мне совершенно не хотелось. И умница Сабов сразу же смекнул это. — Пойдемте, шеф. Все остальное тут уже не так интересно. Я внимательно осматривался вокруг, меня волновало одно обстоятельство: не попытается ли власть под каким-нибудь предлогом разогнать митинг. А то еще хуже за это дело возьмутся местные националистические группировки. Но ни тех, ни других не было видно. Это меня успокоило. — Хорошо, пойдем. Несколько минут мы шли молча. Впрочем, это молчание можно было приписать жаре, от которой едва не плавился асфальт. — Я вас очень даже хорошо понимаю, шеф, — вдруг проговорил Сабов. — Но не на ту лошадь вы ставите. — Говори ясней, — потребовал я не столько оттого, что не понимал, на что он намекает, сколько от охватившей меня досады за то, что он лезет не в свое дело. — Ясней и не скажешь. Не дадут ей в этой стране ничего сделать, срежут как цветок на корню. У нас таких самостоятельных и гордых не любят. Мы страны рабов, а не свободных людей. Из этого и надо исходить. — Но она и так много добилась. Так что видишь не срезали, — скорей не из-за того, что был не согласен со своим заместителем, а из чистого упрямства возразил я.