Глава 25 К своему удивлению, Полина Берг отметила, что обед в компании психолога доставляет ей истинное удовольствие. Фамилия молодого человека была Мадсен, что же касается имени, то он наотрез отказался его назвать. Э. Мадсен – большего добиться от него было невозможно. И к концу вечера фантазия девушки, придумывавшей все новые и новые варианты имен, начинающихся на «Э», стала иссякать. Когда подали десерт, она вспомнила еще два имени: – Эберт или Эсбен? – Лучше доедай свое мороженое и расскажи еще что-нибудь о себе. – Но я угадала? – Нет. – Ни то ни другое? – Ни то ни другое. – А может, Эмерик? – Черт возьми, ведь это не человеческое имя – прямо какая-то кличка для канарейки. – Обещаю, что не буду смеяться. – Все так говорят, а потом потешаются. – Только не я. Я ни за что не буду над тобой издеваться. Клянусь всем святым! – Ага, так я тебе и поверил. Ведь для тебя же нет ничего святого. Лучше скажи, о чем ты хотела меня спросить? Полина Берг отложила ложечку. – Слушай, ты действительно очень милый, но не могу же я общаться с мужчиной, которого приходится называть только по фамилии – Мадсен. Прямо как в какой-то пьесе XIX века. Ладно, давай колись, а потом – так и быть, задам тебе свой вопрос. – Это неравноценный обмен, придумай что-нибудь получше. – О’кей, тогда сможешь выбрать первый из фильмов, которые мы будем смотреть. – Я и не знал, что мы будем что-то смотреть. – Теперь знаешь. Я просто обожаю ходить в кино. Выберем какой-нибудь вечер на будущей неделе или, может, в воскресенье, а детали оговорим позже. Итак, давай, выкладывай! – Ладно уж. Видишь ли, родители мои были хиппи, и я у них родился в тот период, когда они жили в большой компании своих единомышленников. Вот меня и назвали в честь одного из их тогдашних кумиров. Знаешь, кто такой Че Гевара? – Тот, что на футболках? – Ха, слышали бы они это! Точно, тот, что на футболках. – Ну и что с ним? – Нас с ним зовут одинаково – Эрнесто. Во взгляде Полины Берг застыло недоверие. – Тебя зовут Эрнесто? Эрнесто Мадсен? – Как это ни прискорбно. Глаза девушки подозрительно блеснули. – Ну и что, не так уж и страшно. Полине почти удалось окончить эту фразу, однако именно – почти. Ее выдало предательское фырканье. В следующее мгновение раздался отчаянный хохот. Перегнувшись через стол, она взяла своего спутника за руки, как будто моля о пощаде. Смех, однако, был столь заразителен, что молодой человек не выдержал и также весело рассмеялся; даже сидевшая за соседним столиком пара, не зная в чем дело, заулыбалась. – Эрнесто Мадсен! Просто ужас какой-то! Господи, как же мне тебя жалко. – Спасибо за откровенность. Правда, знаешь, от «Полины» я тоже не в восторге. Лишь за кофе девушка пришла в себя настолько, что смогла наконец задать свой вопрос. – Что касается Андреаса Фалькенборга, я тут подумала… Помнишь, Симон спросил тебя, считаешь ли ты, что он сознается, когда мы начнем его допрашивать? – Разумеется, помню. Ты что, считаешь, у меня склероз? Я даже помню, что никакого внятного ответа так и не дал. – Да-да, я этого тоже не забыла, но… А что, если кто-то из ведущих дорос, будет выглядеть так же, как его жертва? Я имею в виду, если в допросе будет участвовать женщина, похожая на тех, которых он убивал. Ну, в общем, того самого типа, понимаешь? – И откуда вы такую возьмете? Полина Берг подумала, что он, несомненно, гораздо лучше умеет заглядывать в глубину человеческих душ, чем оценивать внешность людей. Правда, в данном конкретном случае в этом был и свой положительный момент: по крайней мере, ей не придется тратить время на убеждения и всевозможные заверения. – Все это я так, чисто теоретически. А что, разве невозможно себе представить, что у нас есть такая? Некоторое время он размышлял, затем с явным сомнением в голосе заговорил: – Думаю, он будет жутко, насмерть перепуган и, быть может, даже даст признательные показания, если, разумеется, вообще будет в состоянии говорить. Одним словом, он пойдет на все, чтобы поскорее с этим покончить. Для него подобная ситуация сродни пытке. Однако я бы настоятельно не рекомендовал проделывать подобный эксперимент, даже если нет никакого другого выхода. Ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы представить себе, что может случиться, стоит ему когда-нибудь вновь оказаться на свободе. – Но он точно сознается? – Думаю, да, если только у него не произойдет нервный срыв. – Спасибо, я тебя просто обожаю. – Вот прямо так сразу? – Да, Эрнесто, я из тех женщин, которые многого не требуют. Глава 26 Директор по социальным вопросам муниципалитета Грибскова Хелле Ольдерман Хагенсен была особой властной, привыкшей многого требовать от тех окружающих, кто хоть сколько-нибудь от нее зависел, а их в конечном итоге – учитывая ее должность – оказывалось не так уж мало. Графиня смогла лично убедиться в этом, когда, проехав по усыпанной гравием дорожке через Тисвильдскую рощу, уперлась в пустынную парковку. Здесь стояло всего две машины – старый-престарый «рено», а также черный «ауди» госпожи директора, который Графиня сразу же узнала, поскольку видела накануне. Самой владелицы нигде не было – очевидно, подразумевалось, что Графине следует добираться до музея самостоятельно. Выйдя из машины, она бросила оценивающий взгляд на хмурящееся небо и, решив, что надвигается гроза, с радостью убедилась, что не забыла положить в сумочку зонт. Затем, посмотрев на часы, она удостоверилась, что приехала вовремя: до назначенного времени оставалось еще добрых десять минут – вполне достаточно для небольшой прогулки. Дорожка, ведущая от стоянки, петляла между беспорядочно разбросанными огромными валунами и редкими группами кривых худосочных сосен, сквозь которые проглядывала серая, иссеченная дождем поверхность Каттегата [39], почти сливающаяся вдали со стремительно приближающимися грозными темными тучами. Почувствовав, как на голову упали первые капли, Графиня прибавила шаг, стараясь поскорее добраться до места назначения. Музей оказался трехэтажным зданием под крышей из прессованной соломы. Причудливое смешение архитектурных стилей наводило на мысль о том, что когда-то это была просто чья-то частная прибрежная вилла, которая, честно говоря, довольно плохо вписывалась в окружающий пейзаж. Графиню уже поджидали: под навесом в компании какого-то молодого человека стояла сама госпожа директор. Это была высокая осанистая женщина лет сорока с небольшим, одетая дорого, однако безвкусно, что Графиня с ухмылкой знатока не преминула сразу же про себя констатировать. Издали она выглядела довольно привлекательной – правильные черты лица, пышные рыжевато-каштановые волосы, ниспадающие на плечи красивыми волнами. Вблизи, однако, оказалось, что кожу лица портят множество маленьких глубоких рытвинок, что делало ее похожей на жертву неудачного медицинского эксперимента с применением пластической лазерной хирургии. В знак приветствия Графиня изобразила подчеркнуто любезный поклон, стараясь убедить себя при этом, что стоит начать их общение с чистого листа. У всех нас в жизни случаются не самые лучшие дни, а из воспоминаний о прежних столкновениях, как правило, ничего хорошего не выходит. Однако первая же фраза Хелле Ольдерман Хагенсен унесла все ее благие намерения и развеяла по ветру далеко над поверхностью Каттегата: – А-а, это ты. Вижу, приехала вовремя. Что ж, напоминаю, в твоем распоряжении ровно час – время пошло. Графиня попыталась взять себя в руки. – Благодарю за любезный прием. Ответом ей послужил маловразумительный – но, по всей видимости, благосклонный – кивок, за которым последовал, напротив, абсолютно недвусмысленный жест: легонько прищелкнув пальцами, директор указала в сторону входа. Юный ее сотрудник порылся в кармане, извлек оттуда связку ключей и открыл дверь музея. Следуя за молодым человеком в арьергарде крохотной процессии, Графиня спустилась вниз по лестнице в подвальное помещение. От пола до самого потолка все стены здесь занимали самые разнообразные шкафы, стеллажи, ящики всех форм и размеров. Освещение было крайне скудным, поскольку единственное давно немытое окно частично загораживала груда каких-то чемоданов. Рядом с окошком размещалось тесное рабочее место – стол со стулом и допотопный компьютер, который устарел еще в 90-е годы прошлого века. Разведя руки в стороны, отчего она сразу же стала похожа на директора обанкротившегося цирка, Хелле Ольдерман Хагенсен сказала: – Вот, изволь, теперь в твоем распоряжении пятьдесят пять минут, и, разумеется, никакие экспонаты отсюда выносить нельзя. Хочется думать, ты знаешь, что ищешь, и не тратишь мое время попусту. – Разумеется, знаю, и – спасибо за потраченное время. – Не за что. У тебя есть с собой фотоаппарат? – Да. Дело в том, что я разыскиваю одну фотографию и, когда найду, хочу сделать с нее копию. – Это исключено. Будь добра, отдай свою камеру мне. Графиня уже долго себя сдерживала – гораздо дольше, чем прежде, когда ей приходилось сталкиваться с чьим-либо противодействием в процессе расследования очередного убийства. Причина была проста: на след, по которому она сейчас шла, ее вывел телефонный разговор с ясновидящей, так что предпринимаемые ею сейчас шаги, по-видимому, могли быть оценены как в известной степени частное дело. Тем более что действовала она как бы параллельно, независимо от основной группы. Так или иначе, но Графине вовсе не хотелось афишировать свои поступки. Однако всему на свете есть предел. Графиня медленно подошла вплотную к чиновнице, посмотрела ей прямо в глаза и сказала: – Знаешь, милочка, у тебя есть две возможности. Либо ты сейчас же прекращаешь выпендриваться и нести чушь и проваливаешь отсюда – тогда я зайду за тобой, когда закончу свои дела, вне зависимости займет ли это десять минут или весь вечер. И второй вариант: если ты посмеешь вякнуть еще хотя бы слово, я надену на тебя наручники и пристегну к водопроводной трубе на то время, пока не закончу свою работу. Будь любезна, скажи, что ты выбираешь, пока я не сделала выбор за тебя. Хелле Ольдерман Хагенсен резко побагровела от шеи до корней волос, и на какое-то мгновение Графине даже показалось, что ее провожатую прямо сейчас хватит удар. Однако затем госпожа директор шумно втянула ртом порцию свежего воздуха, и это заметно ей помогло. Чтобы закрепить достигнутый эффект, Графиня поднесла к ее лицу указательный палец.