– Давайте-ка съездим и навестим ее. Что касается Полины Берг, то ее реакция на имя и фото прежней горничной семьи Фалькенборгов была абсолютно иной. – О, нет! Не может этого быть! Неужели она имеет какое-то отношение к этому делу? Я имею в виду, разве в то время она жила в их доме? Конрад Симонсен насторожился: похоже, у них появились новые проблемы. – Выходит, ты ее знаешь? – Знаю ли я ее? Да она прекрасно известна каждому в полиции нравов. Это же знаменитый «Бордель мамаши Бан». – Что и говорить, хорошенькое занятие! – Та еще старая сводня. С девушками своими обращается просто отвратительно, жадная до денег, как Скрудж МакДак, и при этом просто не переваривает полицию. У нее куча самых разных адвокатов, и без них она с кем бы то ни было отказывается разговаривать на любые темы. Вдобавок – жутко неприятная в общении особа. До тех пор, конечно, пока не усматривает в этом собственную выгоду. Тогда она может превратиться в само обаяние, однако мне лично в этом довелось убедиться лишь однажды. – Тебя послушать, так ей только рогов на голове не хватает. – Пусть у нее их и нет, зато когда-нибудь она точно встретится с их обладателем. И по мне – чем скорее, тем лучше. – Только пусть уж мы сначала успеем ее допросить. – Можешь сразу отказаться от этой мысли – с полицией она говорит исключительно ради того, чтобы нас позлить. И не надейся, что удастся воззвать к ее совести – у старухи ее попросту нет. – Да, но, насколько я понимаю, бордель-то у нее есть. Она по-прежнему занимается этим грязным ремеслом? Ведь сейчас ей, должно быть, за шестьдесят. – Шестьдесят четыре, – вставил Мальте Боруп. – Посмотреть, что у нас на нее есть? – Список ее грехов длиннее, чем семейная сага, – сказала Полина Берг. – Ее заведение расположено на Гудъемсгаде – в переулке рядом с улицей Нордре Фрихавнсгаде, – причем сама она живет там же, на первом этаже. А ремесло свое она оставит, видимо, лишь тогда, когда черти заберут ее с собой в преисподнюю. – Что ж, тогда, пожалуй, у нас есть неплохие шансы ее прижать. Как правило, владельцы борделей не очень-то любят оказываться в центре внимания. К тому же, помогая нам, она ничего не теряет. Если, разумеется, вообще сможет хоть чем-то помочь. – Ее бордель называется массажной клиникой, а по поводу того, чтобы ее прижать, можешь даже не думать – до тебя уже многие пытались, и каждый раз тщетно. У нее всегда и во всем идеальный порядок – разные там отчеты, документы о приеме на работу, налоговые декларации, и я не знаю еще что. Даже пожарная инспекция, и та не сумела ни к чему придраться, когда мы однажды напустили ее на это заведение. – А ты лично с ней встречалась? – И не раз. Обычно старая карга зовет меня поработать у них – это единственная тема, которую она готова со мной обсуждать. Сальные улыбочки мужчин, вызванные последним замечанием, не укрылись от внимания Полины. Она презрительно фыркнула: – Она всем нашим сотрудникам такое предлагает – это один из ее излюбленных способов поиздеваться над полицией. – Как думаешь, стоит тебе самой с ней переговорить? Или лучше, если это будет кто-то ей незнакомый? – Мне кажется, без разницы, хотя я лично, если, конечно, возможно, не хотела бы в этом участвовать. Затем Конрад Симонсен поставил каждому из членов своего немногочисленного войска боевую задачу. Мальте Боруп получил увольнительную, чтобы вместе со своей девушкой продолжить начатые ими закупки, Поулю Троульсену предстояло попытать счастья в беседе с Агнетой Бан, а на долю Полины Берг выпадало общение с остальными бывшими служанками. Для начала ей нужно было связаться с ними по телефону, чтобы составить себе общее представление о семействе Фалькенборгов. Сам же Конрад Симонсен отправлялся в министерство иностранных дел; о цели своего визита он предпочел не распространяться. Ко второй половине дня мало-помалу начала вырисовываться картина той обстановки, в которой вырос Андреас Фалькенборг. Подведение итогов происходило в кабинете Конрада Симонсена, причем сам хозяин прибыл последним. Он ворвался в комнату на десять минут позже назначенного срока, изрядно промокший под легким летним дождиком, однако в заметно приподнятом настроении. – Похоже, наконец-то американских военных удалось, как говорится, растормошить. Мой друг со Слотсхольмена потянул за кое-какие ниточки, и американцы пообещали в кратчайшие сроки провести расследование по факту полета вертолета на DYE-5. Это вовсе не означает, что следует ожидать каких-либо интересных результатов, но мы, во всяком случае, получим официальную бумагу, из которой будет следовать, как именно осуществлялись данные полеты. Что, в свою очередь, отнюдь не повредит, когда мы будем готовиться передать это дело в суд. Говоря все это, он достал из шкафа пачку бумажных салфеток и стал пытаться просушить ими свои мокрые брюки, меняя салфетки по мере того, как они напитывались влагой, и ловко бросая использованные в мусорное ведро. – Итак, Поуль, меня больше всего интересует, как там все прошло у тебя? Поуль Троульсен флегматично покачал головой. – Полина права, она абсолютно невыносима. Представляешь, с ходу раскусила, что я из полиции, и не успел я представиться, как она обрушила на меня целый арсенал отборных ругательств. В конце концов, мне и самому пришлось орать, чтобы довести до ее сведения цель моего прихода. Однако это не произвело на нее абсолютно никакого впечатления. Действительно, гражданская сознательность у нее начисто отсутствует. – А что конкретно она сказала? – Чтобы я убирался – катился, канал – обратно к себе в Ютландию в свою грёбаную землянку. Я уже тридцать с лишним лет как живу в столице, так что языковое чутье у нее прямо-таки необычайно развито. – И это все? – Ну, еще я дал ей свою визитку на случай, если она передумает. Полина Берг перебила его: – Позволь, я угадаю. Она порвала ее, дала тебе взамен свою карточку и предложила устроить к себе на работу? – Все в точности, как ты говоришь. Необычайно наглая особа. Конрад Симонсен спросил: – Так, значит, у тебя не сложилось впечатления, что ей есть что рассказать нам о своей жизни в доме Фалькенборгов? – Нет, почему же. Прежде чем чуть не прищемить мне нос своей дверью, она выдвинула предложение. Если налоговая служба вернет ей 36 000 крон, которые четыре года назад несправедливо взыскала с нее, то она готова рассказать много гадостей об Андреасе Фалькенборге и этой его долбаной семейке. За точность слов я не ручаюсь, однако что-то в этом роде. Конрад Симонсен задумался. Салфетки кончились; он свернул в трубочку опустевшую пластиковую упаковку и теперь плавно – в темпе andante – помахивал ею, как дирижерской палочкой, в такт собственным мыслям. Спустя некоторое время он поинтересовался: – Как тебе показалось, клиентов там у нее много? – Я видел всего нескольких, правда и время было неподходящее. Кроме того, она ведь живет на первом этаже, и вход в ее апартаменты расположен отдельно, так что у меня не было возможности рассмотреть заведение изнутри. Конрад Симонсен обернулся к Полине Берг: – Так ты говоришь, деньги она любит? – Сказать скряга – значит не сказать ничего. – О’кей, тогда мы ее наверняка прижмем, но придется подождать до понедельника. Полина Берг с сомнением покачала головой: – Готова поспорить на бутылку хорошего красного вина, что у тебя ничего не получится. Начальник указал на фотографии трех женщин, висевшие на информационном стенде. – Не думаю, чтобы такое легкомыслие им понравилось. Для них все это было вовсе не игрой – как, впрочем, и для нас с вами. Полине пришлось извиниться; ей действительно стало стыдно и очень не хватало Графини, которая должна была уже давным-давно появиться. Конрад Симонсен не стал продолжать пикировку с подчиненной; вместо этого он спросил: – А как обстоят дела с прочими служанками? Думаю, они не столь невыносимы, как эта Агнета Бан. Полина Берг взяла себя в руки и начала монотонно рассказывать: – Нет, конечно. Почти все они прекрасно помнят то время, когда им пришлось работать у Фалькенборгов, и на основании их рассказов вырисовывается вполне однозначная картина этого семейства. Альф Фалькенборг, отец Андреаса, был настоящим домашним тираном. Он, и только он правил всем, а мамаша была существом забитым и покорным. Время от времени он даже не стеснялся задавать ей взбучку, однако на сына руку никогда не поднимал. Кроме того, он открыто унижал жену, поддерживая интимные отношения с другими женщинами, в том числе и прямо в собственном доме. Среди этих женщин – по крайней мере, три из опрошенных нами служанок, но к этому я еще вернусь. Элизабет Фалькенборг также не относилась к числу приятных особ. Постоянный прессинг со стороны мужа, а также, вероятно, регулярные приступы ревности привели к тому, что она стала вымещать накопившееся у нее раздражение на очередной работающей в доме служанке. Что бы та ни делала, хозяйку ничего не устраивало, а иногда она в буквальном смысле слова рыскала за бедняжками по пятам, выискивая, к чему бы придраться. Поуль Троульсен спросил: – Так что ж они не увольнялись, ведь это все, наверное, было просто невыносимо? – Некоторые так и поступали, но большинству это было не так просто сделать. К примеру, две из них были родом с Фюна [38], и им вовсе не улыбалось вернуться домой раньше срока уволенными. Кроме того, не забывайте, что хозяин владел тогда фабрикой, и платил он им очень даже прилично – в полтора раза больше, чем было принято по тем временам. Кроме того, некоторых из них он попросту соблазнял. Она глотнула воды прямо из бутылки, полистала свои записи и продолжала: – Андреас Фалькенборг боялся своего папашу и в то же время очень его уважал. Отец был для него идеалом, а также служил потенциальной угрозой – прежде всего, в чисто физическом смысле в свете их отношений с матерью. В школе Андреас Фалькенборг вполне успевал, но – не более того. Что касается друзей, то он часто приводил их к себе домой, однако все женщины отзываются о нем как о бесхарактерном, избалованном и слишком инфантильным для своего возраста. Со служанками он вел себя грубо и заносчиво, в точности повторяя поведение родителей, и при малейшем поводе ябедничал на них матери. Вообще-то он был к ней весьма привязан и даже спал у нее в постели до восьмилетнего возраста. Я, по-моему, забыла сказать, что у супругов были разные спальни. – Да, все это звучит, как диагноз психопату, – заметил Поуль Троульсен. – Согласна, однако в действительности дело обстояло даже гораздо хуже. Если Андреас Фалькенборг не отвечал высоким требованиям, предъявляемым отцом, – в частности по поводу школьной успеваемости, – то это автоматически сказывалось на матери. Папаша считал, что мать несет ответственность за учебу сына, так что на ее долю выпадали побои за все его ученические промахи. Минимум дважды после того, как Андреас являлся домой с плохими оценками, он вынужден был присутствовать во время того, как отец наказывал за это его мать. Полина Берг ненадолго умолкла и вновь сделала глоток воды. – Для нашего психолога это, разумеется, лакомый кусок. Однако мне удалось откопать еще один бесценный факт: Элизабет Фалькенборг с маниакальным вниманием следила за тем, чтобы у всех служанок, попадавших к ним в дом, были коротко острижены ногти, и если девушки сами вовремя не успевали позаботиться об этом, хозяйка лично стригла их. Коронным номером, который Андреас Фалькенборг привык проделывать с раннего детства, было заявить, что служанка оцарапала его и с восторгом наблюдать за тем, как мать мигом хватается за свои ножницы. Конрад Симонсен взглянул на часы – ясный знак для подчиненных, что им следует поторопиться – и проворчал: – Что ж, надо сказать, постепенно начинает вырисовываться вся картина. А что там с соблазнением горничных? Полина Берг захлопнула свой блокнот. Тут она вполне могла обойтись и без записей: – Фалькенборг-старший принуждал их заниматься с ним сексом. По крайней мере, трех, хотя, может, и остальных тоже. Но по телефону они все крайне неохотно откровенничают, так что для полноты информации придется съездить и поговорить с ними лично. Может, и Агнету Бан он также совратил. – О чем мы узнаем в понедельник, – закончил за нее Конрад Симонсен и, не прощаясь, вышел из кабинета.