По прошествии некоторого времени дверь открыли. На пороге стоял Андреас Фалькенборг – босой и в халате. Было очевидно, что они его разбудили: озадаченное выражение лица и всклокоченные волосы говорили сами за себя. Арне Педерсен выступил вперед, держа лист бумаги с постановлением на уровне лица еще как следует не отошедшего от сна хозяина квартиры, и решительно протиснулся мимо него внутрь. Андреас Фалькенборг машинально посторонился, однако потом сразу же вновь загородил дверь и, обращаясь к Поулю Троульсену, выкрикнул: – Предъявите ваши полицейские удостоверения! Требование было высказано им без всяких признаков страха или какой-либо агрессии, но как-то по-детски, гораздо более громко, чем следовало, как будто он исполнял некую роль в самодеятельном школьном спектакле. Поуль Троульсен счел такое его поведение вполне оправданным. Причину явно следовало искать в роде занятий подозреваемого, основу которого составляло прослушивание, а от подбора им слов, которые были как будто взяты из памятки о правилах проведения задержания, за версту несло тем, что в данный момент их беседа записывается. Схватив хозяина квартиры за грудки, он молча вытащил его на лестничную клетку, прижал к стене и только тут властно скомандовал: – Стой здесь. Андреас Фалькенборг повиновался, однако тут же прокричал в сторону распахнутой двери: – Ой-ой-ой, мне больно! О нет, зачем ты это делаешь!? Ай-ай! Актер из него был неважный, и Поуль Троульсен спокойно ответил: – А ну-ка, заткнись! Пока еще никто не делает тебе больно, но если ты снова примешься за эти свои глупости, получишь по башке. Понятно? – Да-да… прости меня. – Андреас Фалькенборг, сейчас 6 часов 8 минут утра. Ты задержан по подозрению в убийстве в 1983 году медсестры Мариан Нюгор и в 1997 году физиотерапевта Катерины Томсен. Затем Поуль Троульсен позвал Арне Педерсена и сказал: – Я абсолютно уверен, что у нашего друга в квартире установлены микрофоны. Мне думается, тебе стоит это знать. Арне Педерсен просиял: – Ага, вот даже как! Что ж, весьма, весьма предусмотрительно. Но мне думается, что и у нас найдутся специалисты, которые в этом разбираются. Как бы там ни было, спасибо вам обоим. Поуль Троульсен завел Андреаса Фалькенборга обратно в квартиру и, определив наметанным взглядом расположение комнат, прошел вместе с ним в ванную. Хозяин дома покорно следовал за ним и беспрекословно позволил усадить себя на сиденье унитаза. Так он и сидел, вполне спокойно, пока Поуль Троульсен наскоро проверил содержимое шкафов и ящиков, чтобы убедиться в отсутствии разного рода неприятных или опасных сюрпризов. Проделывая это, Поуль Троульсен принял решение попытать удачу. Вероятность того, что Андреас Фалькенборг поставил на прослушку также и собственную ванную, была, прямо скажем, невелика, но даже если и так, то запись позже всегда можно как будто случайно уничтожить. Кроме того, покладистость задержанного, его робкий, почти умоляющий взгляд, свидетельствующие о его полном подчинении сложившимся обстоятельствам, говорили, что, по всей видимости, он может зайти даже дальше, чем собирался с самого начала. Повернувшись к своей жертве, он резко спросил: – Ты что, никогда не принимаешь ванну? – Что ты, конечно же, принимаю, каждое утро. – Мне кажется, от тебя чем-то несет. – Нет, не может быть, уверяю, ты ошибаешься. – Мой нос редко ошибается. Говоря откровенно, не хотел бы я оказаться на твоем месте, когда с тобой начнет разговаривать мой шеф – твоя личная гигиена наверняка придется ему не по вкусу. – Твой шеф? – Ты что, глухой или дурачком прикидываешься? Да, мой шеф. Кстати, иногда он может быть довольно-таки злобным, мстительным и даже подлым, особенно если сразу кого-нибудь невзлюбит. Это у него прямо какая-то болезнь, и тут я, признаться, его не понимаю – как так можно? Так что, надеюсь, ты ему понравишься, хотя и очень в этом сомневаюсь. Андреас Фалькенборг испуганно спросил: – Но почему? Что я ему сделал? – Ничего, по крайней мере, пока что. – Что это значит? Ты меня пугаешь. – Да что ты, приятель, зачем это мне? Ладно, брось, давай-ка лучше продолжим. Мне, черт возьми, хочется поскорее попасть домой и забраться под одеяло. – Нет, но что ты имеешь в виду?! Мне необходимо это знать! Поуль Троульсен выдержал долгую паузу, делая вид, что размышляет. Собеседник его в это время обливался потом. Затем инспектор как бы невзначай заметил: – Что ж, само собой, тебе светит пожизненное за двойное убийство. Вот только вовсе не все равно, где сидеть, ведь так? – Наверное, – печально отозвался Фалькенборг. – Нет, это я тебе скажу наверняка. Самая большая твоя проблема теперь, где именно ты будешь отбывать наказание. Скажи-ка, тебе знакомы датские тюрьмы? Я имею в виду, ты раньше бывал за решеткой? – Нет, никогда, и я никого не убивал. – Да брось ты, конечно же, убивал, но мне, черт возьми, совершенно наплевать, что ты там сделал с этими двумя бабами. Это вовсе не мое дело, в особенности если они тебе досаждали – мне-то прекрасно известно каково это. Ладно, черт с ними, в конце концов я всего лишь должен тебя доставить, и единственное, что меня сейчас интересует, это чтобы ты был чистый. В противном случае шеф будет мной недоволен, чего мне совсем не хочется. Ну, так что, примешь ванну? – Да-да, конечно, с удовольствием. Но может, ты все же расскажешь, что там такое с тюрьмами? Поуль Троульсен взглянул на часы и сделал вид, что раздумывает над его просьбой. Наконец он сказал: – Андреас, друг мой, давай договоримся так: ты обещаешь мне, что как следует вымоешься, чтобы меня не обвиняли, что я привез задержанного грязным. А после этого я расскажу тебе, от каких тюрем следует отказаться, если шеф даст тебе возможность выбирать. Ну, что скажешь? Услуга за услугу. Андреас Фалькенборг, по-видимому, был уже согласен на все, лишь бы избежать гнева грозного шефа. После принятия ванны тихий и покорный, как ягненок, Андреас Фалькенборг начал одеваться под мудрым руководством все того же Поуля Троульсена, который живо комментировал отдельные детали его туалета. К примеру, он забраковал все три отобранных Андреасом галстука, а под конец вообще рекомендовал обойтись без него, ссылаясь на то, что в тюрьме галстук все равно отберут. Новоявленный эксперт вмешивался во все – от цвета трусов задержанного до выбора им ботинок. В то же время он не спешил с выполнением своего обещания по поводу информации о датских тюрьмах. Вместо этого он постепенно добавлял все новые и новые черты к портрету Конрада Симонсена – своего грозного шефа, ссориться с которым не рискует ни один находящийся в здравом уме и твердой памяти арестант. В какой-то момент Андреас Фалькенборг нервно его перебил: – Ты обещал рассказать мне о тюрьмах. – Придется подождать, пока мы не окажемся в машине – я не хочу, чтобы мои слова записывали. – Можно, я возьму с собой мобильный телефон? У меня есть право на один телефонный звонок из участка. – Ладно, бери, только чтобы он был выключен. – Да-да, конечно – вот, посмотри сам. И он с готовностью продемонстрировал аппарат. Подойдя к машине, Поуль Троульсен надел на арестованного наручники, однако усадил его рядом с собой на пассажирское сиденье, что шло вразрез с обычной практикой. Дело в том, что во время разговора, который он начал сразу же после того, как они тронулись, ему необходимо было видеть лицо собеседника. – Есть две такие тюрьмы, которых тебе нужно во что бы то ни стало избегать. Среди заключенных в них существует жесткая иерархия, а в ней ты окажешься на самом последнем месте, поскольку, с одной стороны, ты не особо чистоплотен, а с другой, потому что убивал женщин. И то и другое отнюдь не прибавит тебе популярности и… Всю дорогу до префектуры полиции Копенгагена Поуль Троульсен продолжал разглагольствовать в подобном ключе. Без всякого снисхождения и даже с некоторым злорадством он подробно описывал, какие мучения и издевательства поджидают Андреаса Фалькенборга в тюрьме. Разумеется, если всемогущий шеф решит поместить его для отбытия срока наказания в одно из этих двух гиблых мест. И трюк его сработал – задержанный казался до смерти перепуганным. Несмотря на полученный от Конрада Симонсена запрет на проведение допроса по существу, незадолго до прибытия на место назначения Поуль Троульсен все же решил рискнуть. Уж слишком велико было искушение. – Да, и запомни самое главное – ни в коем случае не смей потеть от страха, иначе сразу же от тебя снова начнет вонять, а это приводит шефа в неописуемую ярость. Лучше уж сразу выложить карты на стол и во всем сознаться. – Я постараюсь не потеть. Он и сейчас уже обливался потом, однако, как видно, не замечал этого. Стараясь, чтобы слова его звучали как можно более небрежно, Поуль Троульсен продолжал: – Да, кстати, та девица из Прэстё, как там ее звали? Ну, ту, которая исчезла? – Анни. – Ага, верно. Хотя нет, вроде, ты ошибаешься. Разве не Лоне? – Да нет, я уверен – Анни Линдберг. – О’кей, кому же как не тебе это знать. Так где ты, говоришь, закопал эту самую Анни? – Я ничего такого не делал. – Слушай, ну к чему себя мучить? – Но ведь я говорю истинную правду – я этого не делал. Странное дело, но наивная манера говорить этого большого ребенка производила впечатление абсолютной искренности. Поуль Троульсен решил больше не касаться данной темы – тем более что вскоре за дело предстояло взяться самому Конраду Симонсену, а уж он-то наверняка, сожрет беднягу без соли. Глава 31 Психолог Эрнесто Мадсен считал, что перед проведением допроса Андреасу Фалькенборгу полезно было бы несколько часов провести за решеткой. Конрад Симонсен решил последовать его совету и тем самым высвободил себе достаточно времени для того, чтобы вместе с Графиней отправиться на встречу с «оракулом с Кёбмагергаде». Шагая рядом с Симоном по тротуару, Графиня все же старалась держаться на полшага впереди, как будто считая себя обязанной показывать дорогу, раз уж ей удалось уговорить начальство принять участие в предстоящей беседе. Городские улицы накрыла плотная гнетущая духота, пешеходы обливались потом, спасительная гроза, предсказанная метеопророками, явно запаздывала. Конрад Симонсен заметил: – Надеюсь, он не потащит нас в оранжерею – там мы просто-напросто растаем. Даже здесь, и то – кошмар какой-то.