Часть 40 из 81 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не могу сказать. Вероятно, это те, которых я боюсь.
– Когда ты так говоришь, ты думаешь о ком-то персонально?
– О Рикке. Я ее боялся.
– Только ее и никого другого?
– Других тоже боялся, но больше всего Рикке, раз уж мы заговорили о ней.
Конрад Симонсен окинул Андреаса Фалькенборга холодным взглядом. Тот даже поежился, однако промолчал. – Так почему же ты ее боялся?
– Я не знаю, я тогда был молодым, может, я не сознавал, что делаю.
– Чушь собачья, ты прекрасно знал, что делаешь.
– Прости.
– А мне вот кажется, что я знаю, почему ты боишься женщин одного типа с Рикке Барбарой Видт.
Конрад Симонсен вынул из папки еще одну фотографию и положил перед Андреасом Фалькенборгом, который вздрогнул всем телом.
– Ой! – невольно вырвалось у него.
– Что значит «ой»? Ты ее узнаешь?
– Да, это Бельфегор.
– Поясни.
– Это демон из телевизора.
– «Призрак Лувра» в исполнении Жюльет Греко – сериал, который шел по телевидению летом 1965 года.
– Да, верно.
– У тебя была когда-нибудь такая маска?
– Нет, никогда.
Снова легкая дрожь и нос подозреваемого тянется к подмышке. Наконец-то до Конрада Симонсена дошло.
– Ты дрожишь в тот момент, когда говоришь неправду.
– Да, со мной всегда так бывает. Или еще когда я нервничаю. Я ничего не могу с этим поделать.
– Значит, сейчас ты солгал.
– Да, мне очень жаль. Прости.
– Значит, у тебя все же была такая маска демона?
– Да, когда я был еще ребенком. Я сам ее сделал – на это ушло много времени.
– Где эта маска сейчас?
– Я бы не хотел тебе это рассказывать, это – секрет.
– Ладно, с этим немного обождем. Может, и сами найдем ее где-нибудь, когда будем обыскивать твою квартиру. Я в этом почти убежден.
Конрад Симонсен перегнулся через стол и передвинул фотографии так, что снимок Рикке Барбары Видт оказался слева от допрашиваемого, а снимок демона – соответственно, справа. После этого он положил прямо по центру фотографию Агнеты Бан. Андреаса Фалькенборга с новой силой начала бить дрожь.
– Кто это?
– Ее звали Агнета. Когда я был маленьким, она служила у нас горничной. Она была плохая.
– Однажды ночью ты пытался испугать ее своей маской, так?
– Да, это было в воскресенье. Если можно, я бы не хотел говорить об этом.
– Ты прокрался под ее окно в этой маске демона и, чтобы она еще больше напугалась, осветил себя карманным фонариком. Что было потом?
– Можно, я не буду рассказывать?
– Нет, нельзя.
– Я не убивал Агнету.
– Я знаю. Потому что она стала слишком старой?
– Когда я вырос, она уже была не похожа на себя.
– В ту ночь летом 1965 года, когда ты заглянул к ней в окно, она ведь не испугалась? Все пошло совсем не так, как ты рассчитывал, да?
– Когда она увидела меня, она закричала.
– Рассказывай дальше!
– Она сидела верхом на отце, она не должна была так делать, а мне нельзя было это видеть, мне такое строго запрещалось. Я не хочу говорить об этом.
– А потом твой отец привел мать и начал бить ее за то, что ты так вел себя.
– Мама кричала, все это было так страшно, что с тех пор часто снится мне по ночам.
– А ты по-прежнему стоял там в своей маске, прижавшись лицом к оконному стеклу.
– Я не знал, что мне делать. Пожалуйста, не нужно больше ничего говорить. Я весь дрожу и обливаюсь потом. Я не виноват: ничего не могу с собой поделать, потею – и все тут.
– А Агнета Бан, что она в это время делала?
– Это было так отвратительно! Никогда этого не забуду – эта картина всегда стоит у меня перед глазами. Она сделала вид, что целует меня. Казалось, ее все это забавляет. Следы помады еще несколько дней оставались на стекле. Она не должна была так поступать – я же был совсем еще ребенок, ведь верно?
– Нет, не должна была.
– Я надеялся, что она уже мертва, но ведь ты разговаривал с ней, да?
– Да, я говорил с ней.
– А ее могут посадить в тюрьму за то, что она сделала?
– Нет, не могут.
– А меня? Меня могут посадить в тюрьму за то, что случилось в Хундестеде? Ведь прошло уже столько лет.
– Нет.
– И за то, что я делал там на пляже?
Конрад Симонсен лицемерно покачал головой.
– Нет, не могут. Однако мы уже начали повторяться – так дело не пойдет. Скажи, а когда они там, в пакетах, они что, плачут, кричат от ужаса или же используют последние крохи воздуха, чтобы молить о пощаде? Как звучит голос умирающей женщины, когда рот ее залеплен пластиком? Глухо? Звонко? Искаженно? Сам я не знаю, поскольку никогда этого не слышал. Но ты-то ведь слышал. Вот и мне хотелось бы узнать – я прямо сгораю от любопытства.
Андреас Фалькенборг жалобно всхлипнул:
– Ты ведь о Рикке хочешь узнать, да?
– Да, и о ней тоже, очень хочу.
– А это ничего, что я потею?
– Ничего, меня это мало волнует.
Рассказ Андреаса Фалькенборга о нападении на Рикке Барбару Видт практически полностью соответствовал тому, что она сама поведала Конраду Симонсену в прошлый четверг. Совпадали даже мелочи – что, с одной стороны, было хорошей новостью. Однако никакой связи с последующими убийствами тут по-прежнему не прослеживалось. Да и информация об этом случае в трактовке Жанет Видт – пусть и на короткое время – уже появлялась на сайте «Дагбладет». К сожалению, там упоминалась и странная имитация стрижки ногтей, о которой умалчивали отчеты полиции. Правда, о том, что он использовал губную помаду, в них было сказано, но на пляже в Кикхавне, как известно, до нее дело просто не дошло – ему помешали. Кроме того, его странную манеру говорить также широко не афишировали. Проблема состояла в том, что он и сам, похоже, не понимал, как именно говорит. Конрад Симонсен попытался было сыграть на этом, но – без особого успеха.
– Ты ведь вырыл могилу там, на пляже. Когда ты это сделал?
– За несколько часов до того, как ее схватил.
– И ты собирался там ее похоронить?