— Ань, я тебя давно простила, — и это была чистая правда. Я боролась за неё, за её жизнь, за её здоровье. Да, она обидела меня, и не раз. Но семья нужна, чтобы даже в такие тяжёлые моменты поднимать с колен, а не бросать и так потерявшегося человека. Заблудиться в перипетиях жизни может каждый. — А вот я себя нет, — стекает слеза по её щеке, затем ещё одна. — Какая же я идиотка. Всем жизнь чуть не похерила, потому что у меня, видите ли, горе. Я знаю, что ты меня простила, ещё тогда поняла, в больнице, когда ты о прощении говорила. Но, оказалось, что сложнее всего простить себя за всё. — Какое горе, ты о чём? — притягиваю Нюту к себе. Она не захлёбывается слезами, Аня словно со всем смирилась, и они бегут сами по себе. — Я... я никому не говорила. Даже Антон не знает, и пообещай, что так и останется, — я вижу, с каким трудом ей даётся это признание. — Обещаю. — Когда папа умер, я... я была беременна, — начинает Аня, а у меня внутри всё падает в какую-то пропасть. — И... и я не смогла, я не справилась с этим горем, на фоне переживаний, видимо, случился выкидыш. — Боже, Аня, — крепко обнимаю, рыдая уже вместе с ней. — И после этого я... я не смогу иметь детей. Я не знаю, как я подсела. Мне просто хотелось, чтобы эта боль дурацкая ушла, но с каждым чёртовым днём мне становилось только хуже. Антон не понимал, что не так. Он переживал, пытался помочь, а я только гнала его от себя. Он ведь даже не жаловался никому, это же началось гораздо раньше. На самом деле, раньше. Прикидываю в уме. Папы нет с нами полтора года, явные проблемы с Аней мы заметили девять месяцев назад, три из которых она лечилась. Полгода. Полгода она скатывалась в эту яму, а Антон терпел и пытался ей помочь, а я даже не заметила, будучи занятой сыном. — Для него я ещё большая тварь, потому что всё началось на ровном месте, — усмехается она. — Пусть будет так. Антон заслуживает полноценной женщины и семьи. Конечно, он имел право знать, но с другой стороны, не знаю как бы я повела себя. Моя беременность протекала хорошо, но если бы что-то случилось, думаю, я бы тоже не выкарабкалась. — Я нашла чем забить эту пустоту. Наркота помогала, пусть и не надолго, но мне было весело. Ладно, не весело, но не так грустно. Я даже не заметила в кого превратилась, она сожрала во мне всё человеческое. — Это не так, — отрицательно мотаю головой. — Да так. Я как вспомню, что творила и говорила, мне в окно хочется выйти. Теперь к отголоскам той боли добавилось ещё и чувство вины. — Не смей, — повышаю я голос. — Ты слышишь меня? Ты мне нужна, маме нужна. — А себе уже нет, — так спокойно говорит обо всём. — Анют, послушай меня. Мы все люди, все мы ошибаемся, потому что живём в первый раз. Ты оступилась, натворила делов, но всё решилось. Пока жива, можно всё исправить. Я понимаю твою боль, пусть и не так хорошо, но жизнь не закончилась. Ты сама вспомни, когда папа... — слёзы градом катятся, словно я снова вернулась на полтора года назад. — Он знал, что осталось недолго, но он жил. Каждую секунду яростно жил. Ему даже удавалось заставить нас забыть о его болезни, которая сжирала его. У тебя ещё всё впереди, сестрёнка. Да, иногда жизнь идёт на по нашему плану, постоянно вносит свои коррективы. Но она идёт, Анют. Ты же боец, как папа. Ты всегда была в него. — Кажется, в какой-то момент ты стала взрослее меня, — тоже сквозь слёзы смеётся она. Да, жизнь в последние пару лет не балует. — Я буду ходить по пятам, клянусь, но ты будешь счастливой. — О боже, по пятам — это прям как в детстве, — конечно же, я всегда бегала за старшей сестрой и её подружками. — Не смей рассказывать Антону, думаю, он и так себя винит. Винит. Помню наш разговор. Теперь мне становится понятно, почему ей было плевать, когда Антон пришёл к ней в больницу. Она просто устала. Да, подставлять его было подло, но теперь я понимаю, что и она была в какой-то степени заложником ситуации. Никто от хорошей жизни не скатывается в яму, всегда есть какие-то вводные, и сегодня я в этом убедилась ещё раз. Конечно, выбор есть всегда, и Нюта выбрала такой путь сама. Возможно, и наша доля вины была в том, что не доглядели. Но сейчас я вижу раскаявшегося человека, который осознал свою вину и свои ошибки. — Нют, обещай, что будешь счастливой. Ты никогда не сдавалась, — напоминаю. Аня всегда была упрямой и шла до конца. — Ради папы, мамы, меня. Обещай. — Обещаю, — сдаётся. — Знаешь, я поделилась, и легче стало. — Сразу надо было. — Не до того было. У тебя тогда тоже горе было, Руська, мама. Я же не могла помочь ничем, всё на тебя свалилось. — А Антон? Ты его любишь? — всё же спрашиваю. Аня знает ответ, но всё же думает. Думает сказать мне или нет. — Я люблю его и всегда буду любить, но дальше нам не по пути, — заверяет Аня. — Мы и так всегда были разными, а сейчас преград стало ещё больше. У меня своя потеря — нашего ребёнка, а у него — меня, ну, и тоже ребёнка. Просто он не знает. Помолчав с минуту, Аня договаривает: — Хотя нет, 1:1. Я уже вряд ли похожу на потерю, — смеётся, хоть и не до смеха нам обеим. — В общем, у нас разные пути. Ане виднее, возможно, она и права. Они оба потеряли, но прошли разные пути. Аня выбрала его сама, а Тоша попал случайно, но я знаю, что он не ненавидит её. — Знаешь, — смотря в одну точку, усмехается Аня. — Он когда в клинику приехал, смотрел на меня долго, словно что-то взвешивал. И что-то явно перевесило. — Он просил передать, что если будет нужна помощь, он всегда на связи. И он тебя не ненавидит. — Я рада. И снова тишина. — Я скучала по тебе, — признаюсь я. — Точно перепила, — ржёт сестра, и мы обнимаемся. Уже ближе к часу ночи расходимся по комнатам. Спустя неделю мои нервные клетки закончились, и я живу на автономных, видимо. Правда, это происходит, пока я не вижу Тимура в ресторане за столом, беседующим с какой-то барышней. Ревность? Нет. Это не злость и не ненависть. Это какое-то разочарование что ли. Пока я себя изводила днями и ночами, у него всё прекрасно. Тимур врезается в меня взглядом, но никак не реагирует. Я тоже выше всех этих разборок, поэтому просто выхожу из ресторана, садясь в машину. Мне даже плакать не хочется, поэтому я начинаю дико смеяться. Еду сразу домой, играя в шашки на дороге и проскакивая все красные, в надежде оторваться от его охраны. Около дома телефон зверски вибрирует, но мне зверски пофиг. Я месяц обрывала его провода, но ему было безразлично. Снимаю все украшения, подаренные Тимуром. Снова накрывает дикая истерика, и я смеюсь так сильно и громко, что, думаю, соседи вызовут дурку. Что ж, Аня была права. Нервный срыв собственной персоной. Проходите, чувствуйте себя, как дома. Выпиваю залпом бокал коньяка Тимура, который стоял с прошлого раза, а потом швыряю бутылку в стену. Она разлетается на тысячи осколков, как и моё сердце сегодня. А жаль бутылку, красивая была, да и коньяк вкусный. Сижу на полу, сложив голову на колени, пытаясь успокоиться. Подышала на счёт, выпила водички, собрала ногой пару осколков. Немного помогло. И снова этот чёртов телефон. — Да? — кричу я в трубку. — Вика, блять, — рычит Тимур. — Нет, честная давалка. — Я буду через пять минут, и только попробуй не открыть мне дверь, я снесу её к чертям собачьим, поняла? — А зачем? Руслан у мамы, можешь туда заехать сразу, а между нами всё. Всё кончено. — Я буду уже через три минуты и мы обо всём поговорим, — и сбрасывает. Швыряю телефон на диван, снова считаю, стараясь успокоиться. Через 178 секунд, которые я насчитала, в дверь барабанят. Нет смысла не открывать, лучше сразу всё решить. Открываю дверь, и прохожу в комнату, Тимур злой, как тысяча чертей, идёт за мной. — Какого чёрта? — злится Тимур, увидев кухню и моё состояние. — А что тебе не нравится? — издеваюсь я. — Мне не нравится, как ты себя ведёшь сейчас и как разговариваешь со мной. — Да? — наивно спрашиваю, подхожу к нему, практически кидаясь на шею и целуя в щеку. — Вот так надо? Да? Тимур просекает, что я издеваюсь, пытаясь поймать за руку, но я уже отошла. — Я же должна верно ждать. Месяцами. Не имея никакой информации о тебе. А ты, да, ты можешь по ресторанам с бабами. Ты же Бес, тебе всё можно. — За языком следи, — строго произносит. Так он со мной ещё не говорил, но мне уже плевать. — Иначе что, Тимур? Бесоев стоит, сжав губы. Выдержка у него получше. Такой он меня ещё не видел. Нравится? Любуйся! Сам довёл. — Я собирался ехать к тебе. Просто встреча была важная. — Да, я заметила, милый, как важно она сидела, выпятив грудь третьего размера. — Да не смотрел я на её грудь. Это жена одного человека, он сам не мог прийти. Не вникай. Я собирался к тебе. Мне что, до сих пор нужно доказывать тебе, что у меня нет других женщин? Я думал, мы прошли этот этап. — Ты, — тыкаю его в грудь. — Ты месяц молчал. Неужели нельзя было хоть раз взять трубку или позвонить? Я чуть с ума не сошла, я каждый день себя изводила, пока у тебя важные встречи с чужими жёнами. Я понимаю, за нами охрана смотрит, тебе докладывает, а я? А как же я?! Мне никто не докладывает жив ли ты, здоров. Неужели ты не понимаешь, что я тоже переживаю? Что ты так смотришь? Не нравится? Это ты виноват, это ты со мной сделал! Я кричу, не сдерживая себя, даже слёзы текут по щекам, а Тимур просто слушает. — Ты знаешь, наверное, ты был прав, — выдыхаю я. — Мы перешли черту. И сделали это зря. Я больше не могу. — Вик, Вик, Вик, стой, — идёт ко мне Тимур, понимая, что это конец нашей красивой истории. — Нет, — выставляю руку вперёд. — Нет. Это слишком. Я думала, у меня получится, но нет. Ты можешь видеться с Русланом, но между нами больше ничего. Я благодарна тебе за всё, и, главное, за него. Продолжу работать на тебя, но на этом точка. Сын и рабочие отношения, как ты и хотел. — Нет, малышка, пожалуйста, — хватает меня Тимур, прижимая к себе, целует глаза, нос, щёки, губы, но я стою, как тряпичная кукла. — Я не смогу без тебя, ты слышишь?