— Я, кажется, сказал, что серым было всё! Папа взял мои ладони в свои, взбил густую розовую пену. Мне самому никогда не удавалось так намыливать руки. — Ты что-то путаешь, — заметил я, — погода на этой неделе была солнечная. Ни тучи, ни дождинки. — Будем стоять здесь и беседовать? Хочешь, чтобы и воскресенье было серым? Смывай быстрей мыло! — А может, ты сам виноват, что всё было серым? — догадался я. Папа что-то промычал, потому что у него во рту уже была зубная щётка, сделал страшные глаза и свободной рукой вытолкнул меня из ванной. Пока он брился, вскипел чай. Яичницу с салом и с луком мы сделали сами. Папа знал, когда нужно накрывать сковородку миской и какой сделать огонь, чтобы яичница получилась высокой и пышной. — А у тебя какая была неделя? — спросил папа. — Ведь она не простая. Её на всю жизнь запомнить надо. — Запомнил, — сказал я, набив полный рот. — А с кем ты сидишь за партой? — С Тегой, — сказал я. — Странная фамилия! — удивился папа. — Может, он француз? Тогда правильно не Тега, а Дега́. Был такой художник Дега. — Правильная фамилия Теги — Гусев. А почему Тега, и не знаю. — Конечно Гусев! Те́га-те́га! Так гусей зазывают в деревне, — смеясь, сообразил папа. — Ну а тебя как прозвали? Я ничего не ответил, глотнув чая. А про учёбу папа, наверно, решил меня не расспрашивать в выходной день. Позавтракав, он решительно сказал: — Я понял, что мы должны сделать! Даже не сделать, а совершить! Что-нибудь необычное! Что-нибудь из ряда вон выходящее! И тогда вся серость исчезнет. — Слушай, а я тебе тоже всю неделю казался серым? — спросил я. — Ты мне казался фиолетовым! У тебя даже уши были в чернилах, — сказал папа. — А мама? — Мама всегда прекрасна, — строго заметил папа. — А может, у тебя фамилия Сероглазов, — вдруг сообразил я, — из-за того, что ты всё видишь серым? — Фамилия не имеет отношения к настроению человека, — сказал папа. — Быстро собирайся. «Ещё как имеет! — подумал я. — Посмотрел бы я, какое у тебя было бы настроение от прозвища Двапортфеля!..» Глава 3 Мне собираться было нечего. А вот папа зачем-то надел свой хороший костюм, белую рубашку, чёрные туфли, и мы вышли из дома. Если бы не горьковатый дымок над газоном — это на нём всю ночь тлела куча опавших листьев, — я бы ни за что не поверил, что уже осень. Так на улице было тепло и солнечно. На нашей очень шумной по обычным дням улице стояла тишина. И было совсем мало людей и машин. А грузовики вообще не попадались нам с папой по дороге. Выходной — значит, выходной. И воробьи вовсю чирикали на ветках тополей, но среди них нельзя было узнать того, которого я мог бы взять в плен, но не взял, а, наоборот, помог спастись. Папа положил мне руку на плечо. — Ну, давай думать. Что необычного ты можешь предложить? — Прокатимся на такси, — предложил я. За нами медленно ехала «Волга». Видно, шофёр надеялся, что нам надоест идти пешком. — Ну что это такое? — Папа даже поморщился. — Нашёл необычное! Нет у тебя фантазии. Тут над нами пролетел реактивный лайнер. — Тогда слетаем хотя бы в Крым и обратно! — Вот это уже интересней такси. Это прекрасно! Два часа — и мы у моря! — воскликнул папа. (Я замер от радости и волнения.) — Искупаемся, потом наберём камешков, съедим шашлык и опять из моря — в небо! — Вдруг папа грустно цокнул языком. — Ничего не выйдет. Очень жаль. — Почему? — Я забыл дома купальные трусики. — Давай возвратимся! Мы же недалеко ушли! — Пути не будет, — сказал папа. — Ты придумывай необычное в пределах возможного. Не бросайся в крайности. На Азорские острова тебе не хочется? — Хочется! — сказал я. — А мне хочется взять отпуск за свой счёт и с недельку пожить в космосе. Подумать. Подвести итоги. Вдали от всего человечества. — Тебе на второй день будет скучно, — сказал я. — Это верно, — подумав, согласился папа, — и опять же дорого. — Тогда выпей пива с дядей Сергей Сергеевым. Папа при упоминании имени своего лучшего друга, который почему-то не заходил к нам дней десять, нахмурился и ничего не ответил. Мы сели на лавочку в сквере перед метро и задумались. Папа не хотел ни в цирк, ни на пароход, ни в кафе-мороженое, ни на футбол. Он не хотел купить мяса и пойти в зоопарк кормить тигров, потом слетать на вертолёте в аэропорт. Нырнуть солдатиком с моста он тоже отказался. И многое другое предлагал я. — Ничего во всём этом нет необычного, — сказал папа. Я уж и не знал, что придумывать дальше. Мне самому посмотреть мультипликации и киножурналы и то показалось бы необычным. — Понимаешь, почему мне неохота в зоопарк? Зверей и птиц там полно, а купить — ну хотя бы змею — нельзя, — сказал папа. — Поэтому мы поедем на Птичий рынок. Да-да! Там необычней всего! Я не был там целый век! Вот оно! Едем! — Что же необычного на рынке? — спросил я. — Всё! — крикнул папа. Глава 4 Мы доехали на метро до Таганки. Мимо нас на эскалаторе спускались вниз люди — и взрослые, и мальчишки, держа в руках баночки, прозрачные мешочки, аквариумы, мешки и клетки. Клетки были пустые и с голубями, аквариумы — с рыбками и без рыбок. Вдруг прямо у меня за спиной раздалось: «Ку-ка-ре-ку-у!» Я обернулся. Стоявшая на ступеньку ниже тётенька испуганно запихивала в корзину красивую петушиную голову. А петух забился в корзинке, наверно разозлившись, что ему не дали как следует покукарекать. Впереди нас кто-то тявкнул, потом кто-то мяукнул. — Разве на Дзержинской или Арбатской такое услышишь? Здесь всё необычно! — вслух сказал папа. А стоявший рядом с ним человек очень серьёзно заметил: