«Прости меня, Кыш! Прости! Если бы я знал, где тебя искать!» — только и думал я, не находя себе места от горя. — Подскажу вам вот что, — сказал Николай Иванович. — Здесь неподалёку есть институт. Там проводят всякие опыты на животных. Я слышал, что там покупали собак. Сам туда хотел продать. Да жалко стало. Сходите узнайте. Правда, час поздний. Вы зарегистрировали пса? — Собирались и дособирались, — сказал папа. — А на кошках там тоже проводят опыты? — испуганно спросила Снежка. И тут я вспомнил, как однажды папа вслух читал маме статью из «Знание — сила» про то, как подопытной собаке отрезали голову, а потом пришили обратно. Да не одну, а сразу две. А другую собаку умертвляли и оживляли. А овчарке отрезали заднюю ногу и снова пришили. И она прижилась. Даже фотографию видел. Папа ещё восхищался золотыми руками хирургов и доказывал маме, что такие опыты необходимы для всего человечества. И что если одному человеку пересадили чужое сердце, то это сделано благодаря опытам на тысячах собак, обезьян и других животных… — Быстрей! Быстрей пошли туда! — заторопил я папу. — Сегодня поздно. Подождите до утра, — посоветовал Николай Иванович. — А ночью там делают опыты? — спросил я. — Нет, не делают. Я знаю. Там мой сосед работает, — сказал Николай Иванович. У меня немного отлегло от сердца. — Ну что ж, подождём до утра, — решил папа. — Вы, случайно, не стеклодув? — спросил он, показав на полки с выдутыми фигурами. — Да. Стеклодув. Устраиваюсь на другое место. — Я приглашаю вас в свою лабораторию. Хороший стеклодув нужен вот так! Держите адрес. Не пожалеете. — Зайду. Посмотрим, — сказал Николай Иванович. — Ты как назвал пса? — спросил он меня. — Кышем. Вы, наверно, ему кричали всё время: «Кыш! Кыш отсюда!» — ответил я. — Да. Я его взял к себе, не подумав о всякой мороке, — согласился Николай Иванович. — Ну а у вас он натворил дел? — Кое-что было. Но он же ребёнок, то есть щенок… не без этого, — грустно сказал папа. Глава 48 Мы попрощались и на всякий случай пошли к институту, в котором мог находиться Кыш. Только по дороге Снежка попросила папу позвонить к ней домой и сказать, что она со взрослыми и скоро вернётся. Здание института было серым, с тремя колоннами. Ни в одном окошке не горел свет. Мы, прислушиваясь, прошли вдоль чугунной решётки ограды. Мимо нас проезжали троллейбусы и машины, но всё равно мне казалось, что я слышу отдалённый собачий лай. — Не бойся. Если он там, мы его выручим, а если нет… дело хуже, — сказал папа. — Только возьми себя в руки. Будь мужчиной. Не ныть! Мы проводили Снежку до дверей её квартиры и позвонили. И вдруг дверь открыла Вета Павловна! Она была в боксёрском полосатом халате и с белыми железками в волосах. Я зажмурил глаза и разожмурил, но это всё-таки была Вета Павловна. Папа был удивлен не меньше, чем я. — Да говорите же! Нашли? — спросила наша учительница. — Пока нет. Но найдём, — сказал папа. Мы ушли. Мне было не до того, чтобы узнавать, почему Снежка скрывает, что наша учительница — её мама. А может, соседка? Или тётя? Может, и завуч и директор не знают, что Снежка и Вета Павловна ближайшие родственники? Всё-таки интересно! Очень интересно! Вот найдётся Кыш, и я всё выясню! Вдруг по дороге домой я остановился и сказал: — Пап! А дядя Саня? — Что — дядя Саня? — рассеянно спросил папа. — Так он же следователь! Ты сам говорил! — Он следователь по особо важным делам, — сказал папа. — Так что же, значит, у нас не особо важное дело, если пропал Кыш? — спросил я. — Ну что ты говоришь? Пропал один щенок. Позвоню я дяде Сане, а он скажет: «Катись ты с таким делом в стол находок!» — А если украдут сразу всех щенков по всей стране? Это будет особо важное дело? — спросил я, не двигаясь с места. — Будет. Но этого никогда не произойдёт. — Как же так? — не понял я. — Один щенок пропал — не особо важное дело, а тыща — особо важное? Папа на секунду закрыл глаза. Вид у него был измученный. Поэтому, не дожидаясь ответа, я взял его за руку, и мы пошли дальше. Я чувствовал, что, пока не найдётся Кыш, моё сердце будет тоскливо сверлить тупая боль. И если у следователя дяди Сани есть дела поважней, чем поиски Кыша, то для меня это особо важное дело… Мама поняла по нашему невесёлому виду, что мы ничего хорошего не узнали. У неё были заплаканные глаза, и за то, что она так жалела Кыша и, конечно, простила его за поднимание пыли хвостом, я поклялся про себя постараться не расстраивать маму и хорошо учиться… Мама спросила у папы, поинтересовался ли он, за что бывший хозяин Кыша попал в «Крокодил». Папа сказал, что Николай Иванович — прекрасный стеклодув, клад для лаборатории, завтра придёт поступать к ним на работу и папа обо всём его расспросит. Судя по всему, он не пьяница и неплохой человек… Глава 49 Такой тяжёлой ночи, как эта, у меня никогда раньше не было. Я вскакивал несколько раз с постели и подбегал к входной двери. Мне казалось, в неё кто-то скребётся. Папа и мама тоже долго не могли уснуть. Они разговаривали, и мама то и дело повторяла: — Скорей бы уж утро! И я шептал: «Скорей бы! Скорей бы! Скорей бы!» Но уснуть боялся, потому что знал, что мне обязательно приснится какой-нибудь страшный сон про Кыша. И он приснился. Кыш сидел с аквалангом на плечах в аквариуме. Вокруг плавали красивые разноцветные рыбки и приставали к нему. Но деться Кышу было некуда. А главное, я кричу ему: «Кыш! Я здесь! Прости меня! Сейчас я тебя выручу!» Только он не слышит из-за толстого слоя зелёной воды. И кислород у него вот-вот должен кончиться в акваланге. Тогда я надеваю маску и ныряю за Кышем, но ударяюсь о прозрачную, непреодолимую преграду. Я бьюсь о неё лбом, а откуда-то на Кыша надвигается огромная черепаха, медленно перебирая противными лапами… Тут мне стало так страшно, что я проснулся. Было уже утро. Около меня стояла мама и щупала ладонью мой лоб. Но ни страха, ни жара я не чувствовал и быстро оделся. — Папу ночью срочно вызвали на какой-то объект, — сказала мама. — А кто же мне поможет выручать Кыша? — закричал я. — Мы успеем дойти до института и всё выяснить. Но опоздать мне на работу никак нельзя. — Никак? — Сегодня никак. Неужели ты думаешь, я бы не отпросилась? — А если бы пропал не Кыш, а я? Ты бы отпросилась? После этих моих слов у мамы стало такое обиженное и беспомощное лицо, что я пожалел, что сказал их.