— А если ты сломаешь ногу? Ты понимаешь, что сорвётся весь наш отпуск? — спросила мама. — Ты обязательно должен выходить на улицу именно таким путём? — Я ищу след, — ответил я. — Идём быстрей. Даю тебе честное слово, а ты знаешь, что оно действительно честное, что, если ты не будешь отдыхать как следует, если ты будешь лазить по заборам и вытворять чёрт знает что, я отвезу тебя на аэродром и отправлю к Сергей Сергеевичу! Ты понял? И не забудь про Кыша! Я всю ночь после его возни с кошкой не могла уснуть. Мне снились всякие ужасы, — сказала мама и даже дёрнула меня за руку. — Кроме того, я волнуюсь за папу, а тебе хоть бы хны! Ты вздумал играть в сыщиков, и я чувствую, что до добра нас это не доведёт. Местные хулиганы с тобой цацкаться не будут, учти. Мы с Анфисой Николаевной решили заявить в милицию, а ты, пожалуйста, сам ничего не предпринимай. Дай мне отдохнуть! Ведь у меня раз в году отпуск! Я ещё раз пообещал помочь маме отлично отдохнуть. Она успокоилась и послала меня отнести папе бритву, а сама с Кышем осталась ждать на скамейке у ворот «Кипариса». — Не волнуйся, если я задержусь. Вдруг папы нет на месте, — сказал я. Глава 13 Папы в палате не было. Там сестра-хозяйка ругала Федю за то, что у него под кроватью лежали верёвки и железные крючья. — Если сегодня же не уберёте, я напишу докладную Корнею Викентичу! — пригрозила она. — Да я вообще могу съехать отсюда! Чем по вашим драконовским законам жить, лучше дикую койку снимать! — возмутился Федя. — Того нельзя, этого нельзя. — Успокойтесь, голубчик. Стыдно такому геркулесу капризничать, как мальчишке. Мы вас ремонтируем, а вы соблюдайте режим и порядок, — ласково сказала сестра-хозяйка. — Уберите, милый, верёвки и железки. — Ладно. Уберу. Когда со мной по-хорошему, — сказал Федя, — тогда я шёлковый. «Странно, — подумал я, — зачем ему в санатории верёвки и крючья? Ведь это альпинистское снаряжение. Очень странно!» Я побежал в столовую. Она была на первом этаже. Мне даже не понадобилось заходить внутрь. Папа сидел за столиком у открытого окна вместе с Василием Васильевичем, Миловановым и Торием. Я подошёл и, наверно, глупо уставился на салаты из огурцов, которые стояли на столе, потому что все трое засмеялись. — Привет! Ты что, проголодался? Огурцов захотел? — спросил папа. — А где вы их, интересно, взяли? — спросил я, наверно, так подозрительно, что папа даже привстал и строго переспросил: — Что за допрашивающий тон? Что значит — где мы взяли огурцы? Тут я случайно заметил, что люди за соседними столиками тоже едят салат из огурцов, и сказал: — Извините. К нам в огород вторую ночь подряд грабители забираются. Огурцы таскают. — И ты взял под подозрение родного отца? — с обидой сказал папа. — Спасибо! — Это у меня просто вырвалось. Мне хочется напасть на след, — объяснил я. — И помногу таскают? — поинтересовался Василий Васильевич. — Помалу. И ещё роняют. Анфиса Николаевна утром три штуки нашла, — ответил я, — что-то вспомнила и начала переживать. — Это ваша хозяйка? — спросил он. — Ага. Она хорошая. Всю войну провоевала. И я с Кышем буду защищать её огород. На третий раз мы их накроем с поличным! — пообещал я. — Такую ловушку поставим, что бабочка и та попадётся! — Стоит ли из-за двух огурцов такой огород городить? — шутливо сказал папа. — Дело не в огурцах. Анфисе Николаевне что-то начало мерещиться, а мама неспокойно себя чувствует и говорит, что сегодня огурцы, а завтра ещё что-нибудь. Она трусиха… Вот твоя бритва. Я пошёл. — Мне непонятно, чем занимается Кыш, когда кто-то орудует под вашим носом, — сказал папа. — Ночью на Кыша совершила нападение кошка, и у него испортился нюх, — объяснил я, а Василий Васильевич засмеялся. Милованов продолжал читать книгу и есть, а Торий решал шахматную задачу. Вдруг в зале столовой гулко и скрипуче, как на школьных соревнованиях по бегу, загремел чей-то голос: — Внимание! Внимание, товарищи! Сейчас с важным сообщением выступит Корней Викентич! В зале стало тихо… Только позвякивали ложечки о края стаканов. Корней Викентич сообщил: — Товарищи! Вчера вечером здесь, в этом зале, я поставил вас в известность о посягательстве на культурные ценности… Был изуродован Геракл… Почему вы опоздали, Ёшкин? — спросил он у пришедшего вместе с сестрой-хозяйкой Феди. Она что-то шепнула на ухо Корнею Викентичу. Тот кивнул. Федя сел за папин столик. Он сам был похож на Геркулеса. Его мускулы так и играли под белой майкой. — Товарищи! Сегодня вновь обнаружены следы варварской деятельности человека, очевидно находящегося среди нас. На чудесной вазе, работы бывшего отдыхающего Восторгова, обнаружены слова: «Крым — это чудо. Берегите его!» Эти же слова вырезаны на скамейке около фонтана. — В зале возмущённо зашептались. — Слов, товарищи, нет! Нужны дела! Нужны дейст-ви-я! Повторяю: при полнейшем соблюдении режима и выполнении всех процедур! Нам брошен вызов! — воскликнул Корней Викентич и быстро вышел из столовой. — Ах, как наивен наш профессор! Публично призывать к борьбе с варварством неразумно, — сказал Василий Васильевич папе. — Варвар теперь законспирируется, и поймать его будет трудно. Но не невозможно. У меня, например, были дела посложнее. — Вы профессиональный детектив? — спросил папа. — Да. — Рассказали бы хоть одно дело. Я совершенно не могу жить без детективов! — попросил Торий. — Я был бы счастлив! Василий Васильевич промолчал. Я хотел тут же попросить его помочь мне поймать огородных воришек, но подумал, что момент сейчас неподходящий. — Значит, уверены, что поймаете того, кто пишет буковки? — спросил Федя. — Думаю, да. — А что, собственно, такого случилось, что подняли шум на весь мир? — удивился Торий. — Ну, написали… Ну, нацарапали. Ну и что? Что это, последний Геракл? Их ещё тысячи в наших парках. Или скамейка? Цацкаются с ней, как с троном Ивана Грозного. А шахматного столика на всей территории ни одного. — Да-а! — только и сказал Милованов, с сожалением смотря на Тория. — Вот именно, — согласился папа. — Если я не прав, возражайте, — улыбаясь, пригласил всех Торий. — Будьте уверены: возразим. Только после завтрака, — пообещал Василий Васильевич. — Алёша! — позвала мама издалека, и мне стало стыдно, что я заставил её долго ждать на жаре. Я рассказал маме, что кто-то опять испортил культурные ценности. — Как он ухитряется остаться незамеченным? — удивилась мама. — Вот наглец! — Папин сосед по палате, который со шрамом, — сыщик. Он его поймает! — сказал я. Глава 14 На этот раз мы с мамой пошли на другой пляж, поближе к папиному лечебному. Там на берегу лежали громадные камни, скатившиеся когда-то, наверно, с Ай-Петри, и остроконечные, и круглые, и плоские, на которых загорали дикари. И в море тоже стояли целые скалы. Со скал ныряли двое мальчишек из пионерского патруля. Мама нашла для меня бухточку и сказала: — Вот здесь тебе по грудь. Бултыхайся и учись плавать. Я сажал Кыша на камень, когда шёл купаться, и он сидел, пугливо оглядываясь по сторонам: ведь вокруг было море. И когда на Кыша попадали брызги от волн, он облизывался. С плаванием у меня ничего не получалось, как я ни старался. Я только наглотался воды, отяжелел и сразу пошёл ко дну. Тогда мама рассказала мне, как я учился ходить, держась за бороду дедушки… «Я козёл рогатый! Я козёл рогатый! — говорил дедушка, встав передо мной на колени. — Держись за мою бородёнку!» И я хватал дедушку за бороду, привставал с пола и вот так делал самые первые шаги в своей жизни… По совету мамы я стал держаться двумя руками за зелёную жёсткую бороду камня, ушедшего с макушкой под воду, а ногами учился двигать по-лягушачьи и как ножницами. Но стоило мне выпустить из рук зелёную бороду водорослей, как я захлёбывался и тонул. И меня разбирала такая зависть, что реветь хотелось! На моих глазах мальчишки и девчонки ныряли с камней, плавали в масках, с криком и хохотом отвоёвывали друг у друга матрацы, спорили, кто дольше продержится под водой, а я сидел в своей бухточке, как младенец в корыте, или лежал под самодельным тентом и дрыгал от скуки ногами. — Тебе нравится вот так отдыхать каждый день? — спросил я у мамы.