— Конечно. А тебе? — Мне скучно. Прямо зубы ломит от скуки! — Бери с собой книгу. Ты же привёз сказки Пушкина. — На солнце трудно читать. Я их дома почитаю. — Надо тебе купить тёмные очки. — Лучше купи мне маску и ласты, — попросил я. — Сначала научись плавать, — сказала мама. Вдруг из моря её окликнул папа: — Ирина-а! Мама взмахнула рукой и поплыла к папе. Держась за оранжевый шар-поплавок, они кричали мне: — Алё-о! — Эгей! Они плавали наперегонки, пока над всем пляжем не загремел голос из репродуктора: — Отдыхающий Сероглазов! Немедленно вернитесь на лечебный пляж! И приступайте к процедурам! Повторяю: отдыхающий Сероглазов!.. К папе направился катер, но папа быстро поплыл обратно, и диктор замолчал. Глава 15 Я лежал под тентом, размышляя о краже огурцов, исцарапанном Геракле и изрезанной скамейке, и понял, что настал подходящий момент для разговора с Василием Васильевичем. Всё же он настоящий сыщик и научит меня расследовать преступления. Я сказал маме: — Вон в заборе щель. Я пойду к папе, он что-то хотел мне сказать, а ты покупайся и позагорай. Ладно? — Иди, но ненадолго. И в море не лазить! Кышу я велел ждать в тенёчке, но он и не рвался со мной. Положив голову на лапы, он ждал, когда из-под камня покажется крабик. Глава 16 Я пролез через щель в заборе на лечебный пляж. Здесь лежали на деревянных лежаках под маленькими тентами одни мужчины. Почти все они молчали и о чём-то думали или читали, а если говорили, то тихо. Я залез на волнолом и стал высматривать папу. Но его не было ни в море, ни на лежаках. Я подошёл к лежакам, на которых лежали Федя, Василий Васильевич, Торий и Милованов. Милованов с большим выражением читал чьи-то стихи: И там, где мирт шумит над падшей урной, Увижу ль вновь сквозь тёмные леса И своды скал, и моря блеск лазурный, И ясные, как радость, небеса… — Слеза!.. Форменная слеза! — сказал дрогнувшим голосом Федя. — Верите, товарищи, ведь я и сам так думаю! Смотрю вот на это море, на горы, на, так сказать, рай земной и думаю: как мне своими словами воспеть красоту? Ведь разрывает же меня от неё на части! Разрывает! Но вот воспеть не могу… — Я думал, ты состоишь из одних мускулов, а в тебе, оказывается, теплится дух! Раздувай его! — Милованов хлопнул Федю по огромному, как у Геракла, плечу. — А вы, Торий, что скажете? Как вам эти стихи? — По-моему, в них нет ничего особенного, — заметил Торий. Он, как всегда, играл сам с собой в шахматы. — Констатация очевидного. Перечисление красот. Только ритмично организованное. «Своды скал, блеск моря» и, разумеется, вопрос: «Увижу ль вновь?» Все его себе задают, уезжая из Крыма. — Слушайте, вы нас разыгрываете или впрямь не чувствуете поэзии? — спросил с удивлением Милованов. — И вообще чуда Красоты? Не отрывая взгляда от шахматной доски, Торий скучным голосом ответил: — Повторяю: поэзия для меня в игре Мысли, в её попытке проникнуть в тайны природы. Чудо же Красоты я вижу вот в этом гениальном этюде: белые начинают, но проигрывают. — Это вы бесконечно проигрываете, — заметил всё время молчавший Василий Васильевич. — Прошу пояснить, — сказал Торий, передвинув пешку. — Эх! — только и сказал Василий Васильевич. — Обратите внимание: вы в очередной раз бессильны доказать, что я не прав, — невозмутимо заметил Торий. — Тебя не прошибёшь! — сказал Федя. — Это из-за таких людей, как вы, гибнут реки, уничтожаются целые виды животных, засоряется Мировой океан и вообще нарушается равновесие в природе! — вскочив с лежака, воскликнул Милованов. — При чём здесь я? Прошу пояснить. Я никого не уничтожаю, ничего не засоряю и не нарушаю. — Верно, но такие, как вы, пытаются проникнуть в тайны природы и спокойненько и крепко спят, когда эту природу уродуют, а то и губят, — сказал Василий Васильевич. — Да! Я крепко сплю, и меня ничем не разбудишь. Ну что вы, товарищи, ко мне прицепились из-за какого-то Геракла и дурацкой вазы? — засмеявшись, спросил Торий и сложил фигурки. — Эх! — снова сказал Василий Васильевич и махнул рукой. — Вот и правильно! Махните на меня рукой и позвольте вздремнуть, — попросил Торий, улёгся на лежаке и закрыл глаза. — Во человек! — удивился Федя. — Уже спит! Из разговора взрослых я мало что понял, но если бы меня спросили: «Ты за кого?» — я бы не задумываясь ответил: «За Милованова, Федю и Василия Васильевича!» Я стоял в сторонке. Василий Васильевич окликнул меня: — Алёша! — (Я подошёл.) — А где же пёс? — Ловит крабов. — А ты, наверно, мечтаешь изловить похитителя огурцов? — Хотелось бы. Только я не умею. — А вы здорово испугались? — Больше всех мама, а хозяйка почему-то обрадовалась, хотя тоже немного испугалась. Я решил этой ночью дежурить в засаде. Боюсь только, что Кыш не вовремя залает. — Верно. Да и зачем дежурить? Ведь неизвестно, явятся ночью за огурцами или нет. Лучше расставь ловушку с сигнализацией и спи себе спокойно. — Спасибо за совет, — сказал я. — Между прочим, ты слегка обгорел. Скажи маме, чтобы натёрла тебя одеколоном и дала на ночь димедрол. — Я его в детстве пил от диатеза, — сказал я и спросил: — А вы правда решили узнать, кто поцарапал Геракла? — Конечно. Но жаль, что резчик по камню и дереву предупреждён. Это осложняет мою задачу. Но ничего. Справимся. — А вы не знаете, между прочим, где мой папа?