– Привет. Я Луиза Кларк. Мы с вами говорили по телефону. Ах нет, не говорили. Ваш друг Джош сказал, что я могу прийти. – О да. Вы хотите купить рисунок. – Не совсем так. Мне нужно, чтобы вы сделали рисунок. Совсем маленький. Он сел на табурет, открыл картонку с лапшой и начал есть, стремительно забрасывая лапшу в рот чопстиками. Тогда я сделала новый заход: – Это для благотворительности. Художники рисуют эти дудл… маленькие открытки, – поправилась я. – И вероятно, многие известные художники Нью-Йорка рисуют их для других людей, так что… – Известные художники, – повторил он. – Ну да. Вероятно, это не тот случай, когда можно нарисовать картинку самому, и Агнес, моя хозяйка, хочет, чтобы ей нарисовали нечто выдающееся. – Мой голос звенел от волнения. – Я хочу сказать, это не займет много времени. Нам вовсе не нужно нечто затейливое… – Он смотрел на меня, и я начала запинаться и наконец неуверенно пискнула: – Мы… Мы можем заплатить. Хорошо заплатить. И это для благотворительности. Пристально глядя на картонку, он закинул в рот очередную порцию лапши. Я стояла у окна в ожидании приговора. – Ага, – прожевав, произнес он. – Я не тот, кто вам нужен. – Но Джош говорил… – Вы хотите, чтобы я создал нечто такое, что может потешить эго некой особы, которая не умеет рисовать, но не хочет потерять лицо перед другими дамами, которые обедают… – Он покачал головой. – Вы хотите, чтобы я нарисовал вам поздравительную открытку. – Мистер Липкотт, пожалуйста. Я, наверное, плохо объяснила. Я… – Вы все отлично объяснили. – Но Джош говорил… – Джош ничего не говорил насчет поздравительных открыток. Терпеть не могу все эти благотворительные обеды и прочее дерьмо. – Я тоже. – В дверях стояла Агнес. Она осторожно вошла в студию, глядя себе под ноги, чтобы не наступить на тюбик с краской или валявшиеся на полу клочки бумаги. Затем протянула тонкую бледную руку: – Агнес Гупник. Я тоже ненавижу все это благотворительное дерьмо. Стивен Липкотт медленно встал, после чего, словно поддавшись порыву и вспомнив о благородных манерах куртуазного века, пожал ей руку. Он не сводил глаз с лица Агнес. Если честно, я уже успела забыть, какое глубокое впечатление Агнес производит на незнакомых людей. – Мистер Липкотт… все верно? Липкотт? Я понимаю, это отнюдь не ваш жанр. Но мне предстоит принести эту картинку в зал, набитый мерзкими ведьмами. Представляете? Настоящими ведьмами. А сама я рисую как курица лапой. И если мне придется пойти туда и показать свой рисунок, они непременно выльют на меня дополнительную порцию говна. Агнес села, достала из сумочки сигарету, нашарила на одном из его столов зажигалку, прикурила. Стивен Липкотт по-прежнему не сводил с нее глаз, чопстики безвольно повисли в его руке. – Я не принадлежу к их кругу. Я польская массажистка. И в этом нет ничего позорного. Но я не желаю давать этим ведьмам шанс в очередной раз смотреть на меня свысока. Вы знаете, каково это, когда люди смотрят на тебя свысока? Она выдохнула, наклонив голову, струйка дыма потянулась от нее к Стивену. Мне даже показалось, будто он вдохнул дым ее сигареты. – Я… э-э-э… да. – Поэтому я прошу вас о небольшом одолжении. Помочь мне. Я понимаю, что вы серьезный художник и такими мелочами не занимаетесь, но мне действительно нужна ваша помощь. И я заплачу вам хорошие деньги. В студии стало тихо. И тут у меня в заднем кармане завибрировал телефон. Однако я постаралась не реагировать. Так как боялась пошевелиться. Мы все трое целую вечность стояли молча. – Ладно, – наконец проронил Стивен, – но только при одном условии. – Каком? – Я вас нарисую. В комнате повисла мертвая тишина. Агнес подняла бровь, медленно затянулась, глядя Стивену прямо в глаза: – Меня? – Не поверю, что вас об этом никогда не просили. – Но почему я? – Не стройте из себя святую невинность. Стивен улыбнулся, Агнес же стояла с суровым видом, словно не могла решить, расценивать его слова как оскорбление или нет. Она потупилась, а когда подняла глаза, на ее губах появился намек на улыбку – приз, который он только что выиграл. Она затушила сигарету о пол: – Сколько времени это займет? Отодвинув в сторону картонку с лапшой, Стивен потянулся за блоком плотной белой бумаги. Возможно, лишь я одна заметила, что его голос вдруг зазвучал более глухо. – Все зависит от того, как долго вы сможете оставаться в одной позе. Спустя несколько минут я уже вернулась к машине. Закрыла за собой дверь. Гарри, как всегда, слушал свои пленки. – Por favor, habla más despacio[4]. – Пор фа-вор, А-бла мас дес-ПАС-и-О. – Он хлопнул пухлой ладонью по приборной доске. – Блин, придется попробовать снова! АбламасдесПАСиО. – Он попробовал повторить еще три строчки, после чего повернулся ко мне. – Она там надолго? Я посмотрела на безликие окна второго этажа: – Очень надеюсь, что нет. Агнес появилась без четверти четыре: через час сорок пять минут после того, как мы с Гарри исчерпали и без того небогатые темы для разговора. Посмотрев в гордом одиночестве комедийное шоу, закачанное на айпад, Гарри задремал, его двойной подбородок, покоящийся на необъятной груди, слегка подрагивал от легкого храпа. Я сидела на заднем сиденье, с каждой прошедшей минутой дергаясь все сильнее, и посылала Сэму сообщение за сообщением с вариациями на тему: Она пока не вернулась. Все еще не вернулась. Боже мой, чего она там застряла?! Сэм перекусил в небольшом гастрономе в центре. По его словам, он был таким голодным, что вполне мог бы съесть слона. Сообщения Сэма были жизнерадостными, бодрыми, каждое слово, которым мы обменивались, буквально кричало, что я сейчас в неправильном месте, что мне следует быть возле него, прижаться к нему и слышать у себя над ухом его рокочущий голос. Я уже начала ненавидеть Агнес. И тут она, словно по волшебству, возникла на пороге дома и, широко улыбаясь, размашисто зашагала к нам с маленьким белым пакетом под мышкой. – Слава богу, – прошептала я. Гарри, мгновенно проснувшись, выскочил из машины и поспешил открыть ей дверь. Агнес скользнула внутрь с таким видом, будто отсутствовала не целых два часа, а всего лишь две минуты. От нее исходил едва заметный запах сигаретного дыма и скипидара. – На обратном пути нужно остановиться у «Макналли Джексон» – купить красивой оберточной бумаги. – У нас ведь есть оберточная бумага в… – Стивен говорил о специальной, сделанной вручную бумаге. Я хочу завернуть это в специальную бумагу. Гарри, ты знаешь магазин, о котором я говорю? Мы ведь можем на обратном пути заскочить в Сохо? – Она помахала рукой. Я откинулась на спинку сиденья, чувствуя, что начинаю впадать в отчаяние. Гарри завел лимузин и, осторожно вырулив с этой парковки убитых машин, повез нас туда, что, по его мнению, было цивилизованным миром. На Пятую авеню мы прибыли в шестнадцать сорок. Агнес вышла из машины, я поспешила за ней, сжимая пакет со специальной оберточной бумагой: – Агнес, я… я вот тут думаю… а можно мне сегодня уйти пораньше… – Прямо не знаю, какое платье лучше надеть, «Темперли» или «Бэдгли Мишка». Что скажешь? Я попыталась вспомнить оба платья. И одновременно прикинуть, сколько времени займет дорога до Таймс-сквер, где меня уже ждал Сэм. – Думаю, «Темперли». Нет, определенно. Это платье бесподобно. Агнес, вы помните, что разрешили мне сегодня уйти пораньше? – Но ведь оно темно-синее. Не уверена, что это мой цвет. И туфли, которые к нему подходят, натирают пятку. – Мы ведь говорили об этом на прошлой неделе. Так что, я могу идти? Просто мне ужасно хочется проводить Сэма в аэропорт. – Я изо всех сил старалась скрыть звенящие в голосе раздраженные нотки. – Сэма? – Агнес кивком поздоровалась с Ашоком. – Моего парня. Агнес задумалась: – Мм… Ладно. Ой, они все просто обалдеют от моего рисунка. Знаешь, Стивен просто гений. Настоящий гений. – Так я могу идти? – Конечно.