– Тогда твои дети вполне могут посидеть здесь, пока ты будешь работать. Ашок, я пойду на этот марш. Я им нужна. – Я не могу присматривать здесь за малышами! – Детка, библиотеку собираются закрыть! Тебе понятно? Ты понимаешь, что это единственное место с кондиционером, куда я могу летом пойти? Единственное место, где я могу чувствовать себя нормальным человеком! Скажи, куда еще в Вашингтон-Хайтсе я могу сходить с детьми, если восемнадцать часов в день совершенно одна? Заметив, что я топчусь рядом, Ашок поднял на меня глаза: – Ой, здравствуйте, мисс Луиза. Женщина обернулась. Уж не знаю, какой я представляла себе жену Ашока, но явно не энергичной молодой женщиной с длинными вьющимися волосами, в джинсах и бандане. – Доброе утро. – И вам того же. – Она снова повернулась к Ашоку. – Детка, я не собираюсь это больше обсуждать. Ты сказал, суббота моя. Я иду на марш протеста в защиту ценного социального объекта. И точка. – На следующей неделе будет другой марш. – Давление не должно ослабевать! Ведь муниципалы распределяют бюджет именно сейчас! Если мы не выйдем на улицу, в местных новостях о нас ничего не скажут и муниципалы решат, что всем наплевать. Детка, ты знаешь, как устроен механизм связей с общественностью? Знаешь, как устроен этот мир? – Я потеряю работу, если мой босс спустится сюда и увидит троих малышей. Папочка любит тебя, Надия. Очень любит. Не плачь, солнышко. – Он поцеловал младенца, сидевшего у него на руках, в мокрую щеку. – Но папочке нужно сегодня работать. – Все, детка. Я пошла. Вернусь сразу после полудня. – Не уходи! Не смей… Эй! Но она уже зашагала прочь с поднятой вверх раскрытой ладонью, пресекая все дальнейшие возражения, и остановилась лишь для того, чтобы поднять оставленный у дверей плакат. И словно по взмаху дирижерской палочки, все трое ребятишек дружно заревели. Ашок едва слышно выругался. – Проклятье! И что мне теперь прикажешь с ними делать?! – Я помогу, – произнесла я, прежде чем успела подумать, во что ввязываюсь. – Что? – Дома никого нет. Я возьму их наверх. – Вы серьезно? – По субботам Илария навещает сестру. Мистер Гупник в клубе. Усажу их перед телевизором. Разве это так трудно? Ашок внимательно на меня посмотрел: – Мисс Луиза, у вас ведь нет детей, да? – Опомнившись, он сказал: – Эх, вы меня здорово выручите! Если мистер Овиц увидит тут этих трех спиногрызов, то уволит меня, не дав и рта раскрыть… – Он задумался. – Неужели уволит? – Вот именно. Давайте я поднимусь с вами. Объясню, кто есть кто и кто что любит. А ну-ка, ребятня, вас ждет увлекательное приключение наверху с мисс Луизой! Правда, круто? Дети подняли на меня мокрые, замурзанные мордашки. Я лучезарно улыбнулась. А они, не сговариваясь, снова пустились в рев. Если у вас вдруг случится приступ меланхолии, вы почувствуете себя оторванной от дома и вас будут терзать сомнения по поводу любимого человека, очень рекомендую вызваться присмотреть за тремя чужими детишками, причем двое из них еще не умеют самостоятельно ходить в туалет. Фраза «живи моментом» по-настоящему обрела смысл, когда мне пришлось отлавливать уползающего младенца в угрожающе мокром памперсе, который волочился по бесценному обюссонскому ковру, и одновременно пресекать попытки четырехлетнего малыша гоняться за перепуганным котом. Среднего ребенка, Абхика, удалось утихомирить печеньем, и я усадила его перед телевизором в комнате отдыха, где он смотрел мультики и, пока я пыталась загнать двух остальных на те же двадцать квадратных футов, самозабвенно засовывал крошки пухлыми ручонками в слюнявый рот. Детишки были занятными, и милыми, и подвижными, и утомительными; визжащими, и улепетывающими, и постоянно налетающими на мебель. Вазы опасно раскачивались, книги падали с полок и поспешно запихивались мной назад. Воздух был наполнен шумом и различными, не слишком приятными запахами. В какой-то момент я просто уселась на пол, схватив двух малышей за пояс, в то время как Рачана, старшенькая, тыкала мне в глаз липкими пальчиками и смеялась. Я тоже смеялась. Это казалось даже забавным, поскольку, слава богу, должно было скоро закончиться. Спустя два часа к нам поднялся Ашок и сообщил, что его жену задержали во время марша протеста и он просит меня посидеть с детьми еще часок. Я согласилась. У него был загнанный взгляд человека в отчаянном положении, ну а мне, собственно, нечем было заняться. Тем не менее я приняла определенные меры предосторожности: переместила детей в свою комнату, включила им телевизор с мультиками и где-то в глубине души смирилась с тем, что воздух в этой части здания никогда больше не будет пахнуть как прежде. Стук в дверь застал меня в тот момент, когда я пыталась помешать Абхику засунуть в рот баллон «Рейда». – Погоди, Ашок! – крикнула я, отчаянно пытаясь отнять баллон у ребенка, пока нас не застукал его отец. Но совершенно неожиданно в дверях появилась Илария. Она посмотрела на меня, потом на детей, потом снова на меня. Абхик на время перестал плакать, уставившись на домоправительницу огромными карими глазами. – Хм. Привет, Илария! – (Она не ответила.) – Я просто выручила Ашока на пару часов. Я понимаю, это не положено, но, пожалуйста, никому ничего не говори. Они побудут здесь совсем недолго. – (Она оглядела комнату, принюхалась.) – Я потом все проветрю и побрызгаю освежителем воздуха. Пожалуйста, не говори мистеру Гупнику. Обещаю, такого больше не повторится. Конечно, мне сперва следовало спросить разрешения, но дома никого не было, а Ашок был в отчаянии. – Пока я говорила, Рачана с воем бросилась к Иларии, врезавшись, точно бейсбольный мяч, ей в живот. Я вздрогнула, когда Илария невольно попятилась. – Они с минуты на минуту уйдут. Могу прямо сейчас позвонить Ашоку. Правда-правда. Только никто не должен знать… Но Илария лишь одернула блузку, после чего подхватила малышку на руки: – Ты, наверное, пить хочешь, compañera?[5] – Прижав сосущую палец Рачану к своей необъятной груди, Илария, не оглядываясь, зашаркала прочь. И уже из коридора я услышала ее раскатистый голос: – Тащи их всех на кухню! Илария нажарила целую гору банановых фриттеров, между делом вручив детям по кусочку банана, чтобы не мешали ей стряпать, а я налила в чашки воды и постаралась не дать малышам упасть с кухонных стульев. Илария со мной не разговаривала. Она непрерывно ворковала с детишками, по ее лицу разлилась невероятная сладость, а голос стал низким и музыкальным. Малыши, в свою очередь, словно собаки в руках опытного инструктора, моментально притихнув, послушно протягивали пухлые ручки за очередным кусочком банана, причем те, что постарше, не забывали – под чутким руководством Иларии – говорить «спасибо» и «пожалуйста». Они уплетали за обе щеки, их круглые личики сделались улыбчивыми и умиротворенными, младенец, это была девочка, сонно тер кулачками глаза. – Проголодались. – Илария кивнула на пустые тарелки. Я попыталась вспомнить, говорил ли Ашок насчет еды в рюкзачке младенца, но безуспешно. Ну а сейчас я была просто счастлива, что в комнате, кроме меня, есть еще один взрослый. – Ты блестяще обращаешься с детьми, – сказала я, жуя фриттер. Илария лишь пожала плечами, хотя вид у нее был весьма довольный. – Нужно переодеть младшенькую. Мы можем организовать ей постель в нижнем ящике твоего комода. – Заметив мой удивленный взгляд, Илария закатила глаза, словно удивляясь моей тупости. – Потому что с кровати она упадет. – О да. Конечно. Я отнесла Надию к себе в комнату и, сморщив нос, поменяла ей подгузник. Задернула шторы. Выдвинула нижний ящик комода, выстлала дно свитерами, уложила между ними девочку и стала ждать, когда та уснет. Сперва она боролась со сном, таращила на меня свои большие глазенки, тянула ко мне пухлые, в ямочках, ручки, но я могла точно сказать: эту битву она уже проиграла. Я попыталась по примеру Иларии нежно спеть колыбельную. Ну, строго говоря, это не было колыбельной: единственной вещью, слова которой я помнила, была «Песенка Абизьянки». Малышке она явно не понравилась, так как она сразу захныкала. Правда, я знала еще песенку про Гитлера с одним яичком, которую в детстве пел мне папа. И малышка, похоже, осталась довольна. У нее начали потихоньку закрываться глазки. Я услышала в холле шаги Ашока, дверь в мою комнату тихонько открылась. – Не входи, – прошептала я. – Она засыпает… У Гиммлера был тот же размер… – (Похоже, Ашок остановился на пороге.) – А вот бедняга Геббельс яиц не имел. Ну все, Надия уснула. Я немножко подождала, накрыла ее бирюзовым кашемировым джемпером, чтобы не замерзла, и поднялась на ноги. – Если хочешь, можешь оставить ее здесь, – прошептала я. – Илария на кухне с двумя другими. Мне кажется, она… Я повернулась и завизжала от неожиданности. В дверях стоял Сэм, руки сложены на груди, уголки губ изогнуты в полуулыбке, у ног лежит дорожная сумка. Я растерянно заморгала. Неужели это не галлюцинация? Я закрыла лицо руками. – Сюрприз! – едва слышно произнес Сэм. Я, спотыкаясь, подбежала к нему и вытолкнула в холл, где могла спокойно его поцеловать. Он все решил в тот вечер, когда я сообщила о незапланированных трех днях отдыха в конце недели. С Джейком вообще проблем не было – нашлась масса желающих получить бесплатный билет на концерт, – и Сэму, всеми правдами и неправдами, удалось поменять график дежурств. И наконец, купив в последний момент дешевый билет на самолет, он прилетел сюда, чтобы сделать мне сюрприз. – Тебе еще крупно повезло, что я не решила сделать такой же сюрприз. – Эта мысль и правда пришла мне в голову. На высоте тридцать тысяч футов. Я неожиданно представил, как ты сейчас летишь в противоположном направлении. – А сколько у нас времени? – Боюсь, не слишком много. Я уезжаю в понедельник рано утром. Но, Лу, я просто… я не хотел ждать еще несколько недель. Сэм не стал продолжать, но я поняла, что он имел в виду. – Я так счастлива. Спасибо. Спасибо. А кто впустил тебя в дом? – Твой консьерж. Он предупредил меня насчет детей. А потом спросил, отошел ли я после пищевого отравления. – Сэм вопросительно поднял брови. – Угу. В этом здании нет секретов. – А еще он сказал, что ты куколка и самый приятный человек во всем доме. Что, конечно, мне было известно и раньше. Но потом на него наехала по поводу вывоза мусора какая-то миниатюрная старая дама с брехливой собачонкой, и я ушел. Мы сидели и пили кофе, пока жена Ашока по имени Мина не пришла за детьми. Брызжа нерастраченной во время марша протеста энергией, Мина сердечно поблагодарила меня и рассказала о библиотеке в Вашингтон-Хайтсе, которую они пытались спасти. Иларии явно не хотелось отдавать Абхика, которого в данный момент она самозабвенно развлекала: смешила и щипала за толстые щечки. Пока мы, четверо взрослых, стояли и болтали, рука Сэма лежала на моей пояснице, в другой он держал кофейную чашку, а его крупное тело заполняло собой всю кухню. И у меня неожиданно возникло странное чувство, будто это место стало на несколько градусов ближе к дому, потому что теперь я могла представить в нем Сэма. – Очень приятно познакомиться. – Сэм протянул Иларии руку, и та, к моему удивлению, не наградила его своим обычным недоверчивым взглядом, а ответила на рукопожатие и сдержанно улыбнулась. Внезапно я поняла, как мало людей берут себе за труд нормально поздороваться. Бóльшую часть времени мы с ней оставались невидимками, причем Илария – возможно, из-за возраста, а возможно, из-за национальности – даже больше, чем я. – Ты уж постарайся, чтобы мистер Гупник его не увидел, – пробормотала она, когда Сэм вышел в туалет. – Принимать бойфрендов в этом доме строго запрещено. Пользуйся служебным входом. – Илария покачала головой, словно не могла поверить, что способна потворствовать подобной безнравственности. – Илария, я этого никогда не забуду. Спасибо. Я протянула руки, собираясь ее обнять, но она пригвоздила меня суровым взглядом. И я застыла на месте, ограничившись тем, что подняла вверх оба больших пальца. * * * Мы поели пиццы с безопасной вегетарианской начинкой, после чего зашли в темный, грязный бар, где по подвешенному над головой орущему телевизору транслировали бейсбол. Мы сели за крошечный столик, прижавшись коленками. Я то и дело теряла нить разговора, так как не могла поверить, что Сэм сидит, откинувшись на спинку стула, напротив меня, смеется над моими рассказами и периодически ерошит волосы. Словно по обоюдному согласию, мы избегали темы Кэти Инграм и Джоша, предпочитая говорить о своих семьях. У Джейка появилась новая девушка, и теперь он редко баловал Сэма вниманием. Сэм, по его словам, скучал, хотя и понимал, что ни один нормальный семнадцатилетний парень не захочет проводить свободное время с дядей. – Он сейчас намного счастливее, а поскольку его отец так и не разобрался со своей жизнью, то, в принципе, я должен быть только рад за Джейка. Но все равно я чувствую себя чуть-чуть неприкаянно. Ведь я привык, что он постоянно со мной.