Кирилл Андреевич говорил по телефону и обернулся, когда я проявилась на горизонте. — Я должен сам его увидеть. — сказал он по-английски, не сводя с меня глаз. И замолк, видимо, выслушивая ответ собеседника. — Завтра буду на месте… Да… Отлично! Так и сделаем… Я чуть склонила голову и постаралась скрыть непонятно откуда взявшийся интерес к этому разговору. Слушая собеседника, мой «надсмотрщик» наблюдал за тем, как я направляюсь к постели, привычно усаживаюсь на нее по-турецки и водружаю вокруг себя «окоп» из одеяла. — Буду на связи, — пообещал он и завершил разговор. «Интересно, он свернул беседу, уловив, что я понимаю, о чем он говорит? Или всё интересное уже было сказано, пока я была в ванной?» — задумалась я. Я не была ассом в английском, хотя дед сделал всё, чтобы у меня получилось: снабдил кучей учебных материалов, организовал дома отменный лингафонный кабинет и предоставил авторитетного преподавателя — носителя языка. Некоторый успех в разговорном у меня, конечно, просматривался, но в целом я так и не проявила особого рвения, и совсем не потому, что язык мне не нравился. Просто я с детства испытывала страсть именно к редким языкам. Точнее, к «мёртвым» или искусственным, среди которых выделяла латынь, необходимую в будущей профессиональной деятельности и эсперанто — язык, который мы с Алисой довольно быстро освоили в детстве и любили на нём секретничать. Было в моей копилке и сносное владение одним наречием, «умершим», по историческим меркам, совсем недавно. На нём изъяснялась всего одна семья, встретившаяся мне много лет назад. Та семья проживала изолированной общиной, в тайге у берегов Енисея, поразившего меня масштабами и загадочностью. Как-то мы с тетей Аллой, под патронажем которой я прожила полгода после гибели мамы, побывали на экскурсии в Красноярске. Стоял лютый декабрь. Над Енисеем простирался туман, сквозь который едва просматривался его противоположный берег. Я тогда знатно промёрзла, но вода в реке лишь местами слегка покрылась прозрачной корочкой. Это было удивительно, ведь рядом с домом тети Аллы она, казалось, заледенела намертво, и мы спокойно прогуливались по льду, нисколько не рискуя провалиться под толстую корку. Да, это выглядело загадочно и абсолютно неправдоподобно. Я спросила тогда тетю Аллу, почему это так, и она объяснила, что… — Екатерина, вы здесь? — в уши мне хлынул настойчивый голос Орлова. — А? Да, конечно… Я выплыла из морока давних воспоминаний и взглянула на своего собеседника. — Повторю вопрос: на каких иностранных языках ты говоришь? — А с чего вы взяли, что я вообще на них говорю? — Сопоставил факты. — Какие? — Миронов сносно владеет четырьмя. Два из них родственные, но не суть… Ты его дочь. Думаю, что унаследовала его способности. — Вы сказали «владеет», значит папа жив? — Не меняй тему. Ответь на вопрос. — Да, я поняла, что вы собираетесь куда-то ехать и что-то увидеть собственными глазами. Можно спросить, что? — Нет. — Почему? — Это закрытая информация. Значит в активе английский. Ещё какой? — Эсперанто. — Почему выбрала его? — Кажется, мне снова удалось удивить своего строгого собеседника. — Загадочный. Относительно легкий, значит можно быстро освоить. — Что еще в активе? — Совсем чуть-чуть говорю по-французски и… — И? — Это допрос? — Ты сказала «и» и осеклась. — Почему осеклась? Я хотела сказать: «И всё». — Не думаю… Ну ладно… оставим это пока. — Пока? — До лучших времён, — загадочно усмехнулся мой дознаватель. — До лучших — это до каких же? — настояла я, похоже, даже после душа не потеряв былой репейности. — До той поры, когда наше общение станет мне по-настоящему интересным. — Даже так… — осеклась я, но взяла себя в руки и спросила: — А если не станет? — Значит потеряет актуальность. — А… ну да… Как говорила бабуля: «на нет и суда нет…» — Твоя бабуля была мудрой женщиной. Не справилась с горем… Не осилила. Жаль… — Вы имеете в виду гибель мамы? Орлов молча медленно кивнул, а я рискнула поймать момент и, раз разговор коснулся моих близких, отважилась на ещё одну попытку достучаться до своего скрытного собеседника: — Почему вы говорите о папе… в настоящем времени? Вы знаете, что он жив? Когда вы его видели? — принялась я забрасывала его вопросами, ответы на которые были мне жизненно необходимы. — Я чувствую, что вы что-то знаете! — надеясь на его откровенность, горячо утверждала я. Настолько горячо, что не заметила, как «проснулся» мой сотовый. Вернее, проигнорировала его жужжание. — Не скрывайте от меня… пожалуйста, — просила я, — ведь дочь имеет право знать о своём отце всё! И если… — Всего вам знать не обязательно, — холодно прервали меня. — Вам звонят. Ответьте. Я осеклась и расстроенно взглянула на тумбочку, на которой продолжал вибрировать мой смарт. Нехотя потянулась за ним. На экране высветился номер, который мне ни о чём не говорил. Я разочарованно глядела на светящийся дисплей и очень сожалела, что этот звонок прервал наш с Орловым разговор. — Что-то не так? — Номер незнакомый. — Ответьте и поставьте на громкую связь, — по-хозяйски распорядился мой строгий «надсмотрщик». Снова смутное беспокойство тонкой иголочкой кольнуло в груди. Взглянув еще раз на экран телефона, я решила последовать совету. Глава 4 Первая ласточка Аккуратно коснувшись пальцем дисплея, я негромко, с некоторой опаской, ответила на звонок: — Слушаю. — Екатерина Васильевна? — Да, — осторожно подтвердила я. — Добрый день, Екатерина. Это профессор Вяземский. Безмерно рад вас слышать! Надеюсь, вам лучше? — участливо поинтересовался он. — Сергей Сергеевич⁈ — Моему удивлению не было предела! — Чем… могу быть полезна? — Был так расстроен узнать о вашей травме, что решил связаться лично. — Я чувствую себя… намного лучше… Спасибо… — медленно отвечала я, пытаясь сообразить, откуда ему стало известно о травме. — Рад, рад — рад безмерно! — с оптимизмом «отозвались» динамики моего смарта. — Хочу вас поблагодарить. — Поблагодарить? За что, профессор? — Как за что⁈ За то, что нашли возможность связаться с моим секретарем… — Связаться с вашим секретарем? — переспросила я. — Верно. Чтобы предупредить о возникших у вас проблемах. Мне очень жаль, что вы приболели, Екатерина. Это так не вовремя! До начала сессии —рукой подать, — сокрушался Вяземский, — а тут такой форс-мажор… Но, конечно же, мы обязательно найдём возможность и перенесём зачёт на другую дату. — Другую дату? — Я с готовностью пойду навстречу и удовлетворю вашу просьбу сразу, как только вы встанете на ноги. — Да, конечно… — пробормотала я, совсем ничего не понимая. — Мой секретарь, с которой связалась ваша подруга…