— И как с такой прыткостью ты вечно опаздывать умудряешься? — проворчал Михаил. — Понеслось, — вздохнула Новикова—младшая. И тут же пошла в наступление: — Я ж парадокс! Сам же так меня так окрестил, помнишь? Один, и к тому ж сплошнооой! — пропела она, продолжая порхать вокруг него, разглядывая как картину и стряхивая невидимые пылинки с его плеч и груди. Вдруг взгляд ее зацепился за пластырь над его бровью и стал придирчиво—заинтересованным. — Что с лицом? Почему расцарапано? А это что? — принялась она забрасывать его вопросами. И, встав на цыпочки, провела подушечкой пальца по пластырю. — Оставь, — недовольно бросил Новиков и приподнял подбородок, чтобы Юля не дотянулась. — Я только одним глазком взгляну и налеплю снова, — не сдавалась систер, продолжая порхать на цыпочках и настырно тянуться к белой наклейке над бровью. И ведь дотянулась же! — Нет, — снова бросил он, ладонью перехватив кисть ее руки. — Да говорю ж, одним глазком только, Миииш! — капризно протянула настырная и выдернула руку из его захвата. — Оставь, сказал! — Так что с бровью и щекой? — Неважно. — Важно! Мама очень расстроится. Ну ты даешь, брателло! Два дня без присмотра — и вот! Ну дай же уже взглянуть! Я аккуратно. Честно—честно! — Нет. И сколько раз тебе напоминать: не обращайся ко мне этим своим «брателло»! Уголовщиной попахивает? — С чего это уголовщиной-то? — возмутилась Юля, сразу потеряв интерес к несчастному, на треть отлепленному от брови пластырю. — С чего, с чего, — проворчал Новиков, с досадой прилепив к месту отлетевший конец пластыря. — С того. — Ты чего с утра не в духе, Миш? — С утра? Ты на время смотрела? — Новиков развернул сестру к стойке регистрации. Там красовался циферблат настенных часов, выполненный, как и сам холл, в стиле минимализма. — Половина второго, Юля. Будешь тут в духе… — Подумаешь, задержалась на часок—полтора. С кем не бывает? — Со мной! Со мной не бывает! А ты моя сестра. — И чё? — Ничё, — передразнил он ее и велел: — Пошли к окну. Там безопаснее. — Нафига тут торчать? Поехали! — Пусть толпа рассосется, тогда и выйдем, — распорядился Новиков и, ухватив сестру за локоть, повел к окну. Путь туда лежал через целое скопище народу. Пробираясь сквозь него, Михаил почувствовал, как нем разрастается раздражение. Входные двери постоянно разъезжались и съезжались, запуская внутрь бесконечные ватаги отдыхающих. Нагуляв аппетит на свежем воздухе, все они, как по команде, заспешили на обед и теперь кучно роились повсюду, особенно у гардеробной стойки и на подходе к ней. — Безопаааснее? — тем временем снова пропела Юлька и уточнила: — В смысле не затопчут? — В смысле — да, — недовольно бросил Михаил. Он по привычке шел напролом и прокладывал им с сестрой путь, ни на шаг не отступая от выбранной траектории. Несся словно поезд на приличной скорости и вскоре с сожалением заметил, что расступаются перед ним не все. Заметил и пробормотал: — Фифти-фифти. — Что фифти-фифти? — не поняла сестра. — Не важно. Следуй за мной, — недовольно распорядился он и прибавил шагу. Наконец брат с сестрой добрались до окна, возле которого пару часов назад Новиков уже стоял в ожидании нее. Тут снова было почти безлюдно. Гул голосов остался в стороне и можно было говорить, не напрягая связок. Михаил взглянул в окно и заметил на парковке свой «Гелендваген». И недовольство его взыграло с новой силой: — Ты опять моего «коня» оседлала? Какого чёрта, Юля! У тебя ж своя «малышка» есть. — Ачётакова⁈ — ничуть не сконфузилась егоза. — Сам же говоришь: «малышка»! Вечно же злишься, что у тебя в ней ноги во всё упираются! Эх, всего-то хотела любимого братика домой с комфортом доставить, а он… Ценить должен, понял! — Ладно, проехали, — пошел Михаил на попятный, — Пошли! Вроде на выходе рассосалось. — Подожди! Там Катя, видишь? — Где? — Да вон же! К гардеробу подходит. На прогулке была? Кстати, почему без тебя? — У нее сегодня своя кампания. — Совсем промерзла бедняжка… На улице такой дубак стоит! Вот просто лютый! Я Леонтьева на задание отправила, а он перчатки дома забыл. Представляешь, все уши мне прожужжал, пока новые не купил. Ну точно промёрзла! Смотри щеки какие пунцовые. И нос. И ладошки потирает, — не умолкала неугомонная, — А что у нее с дубленкой? Это что: мода новая? А ля подранок? — глаза Юлы распахнулись в удивлении, — Смотри, лохматочки повсюду торчат. Давай подойдем, я рассмотрю! Да и поздороваться надо. — Лишнее! — отрезал Михаил, — И помолчи уже! — Почему лишнее? Вы что, поссорились? А с кем это она? С моделькой какой-то… Кто это? — Стоцкая. Подружка ее репейная. — Стоцкая… Видная девица. Внешность запоминающаяся. Что-то вспомнить не могу, где ее видела… На Кутузовском? Кажется, нет… Тогда где? — Она не модель, Джул. — А кто? — Психотерапевт—недоучка. — Почему недоучка? — Потому что учится еще. — Ну, учится — значит доучится. Почему недоучка—то? — Потому! — отрезал Новиков. — Оу, полегче, бро! — А ты по мозгам не езди! — Ладно—ладно, — примирительно проворковала Новикова—младшая, продолжая разглядывать Стоцкую. — Чёт вспомнить её не могу… Но лицо знакомое. — А ты ведь только скандальные лица и запоминаешь, — задумчиво проговорил Новиков. — А как же! Держу руку на пульсе. Чуть отпустишь, и перспективный скандал — у конкурентов! — Давай вспоминай, где ее видеть могла. Девушка демонстративно ушла во мхатовскую паузу. — Юля! Это важно! — принялся он наседать на сестру. Но все ее внимание было сосредоточено на Екатерине. — Да подожди ты… Что это с ней? — С кем? — С Катей… — А что не так? — уточнил Михаил и взглянул на свою невесту. — Как в стоп-кадре зависла, видишь? Будто гуманоида узрела. Странная она… — Нормальная. — Да ну, с какого боку? — Юля! — предостерегающе проговорил Новиков. — Не буду—не буду, — торжественно пообещала систер. — А кто это к ней идет? Ух, какой импозантный! — Глаза не сломай! Импозантного выискала… — Кто он, Миш? — Дружок одного типа. — Типа, говоришь? Какого? — Скоро увидишь. Если этот тут, то и второй сейчас подкатит.