— Э! Так не пойдет! Нарушаете договоренности! Как вам верить после этого? — Тебе следует прийти в норму. — Я в норме. — Нет. Исполнители перестарались и будут наказаны. — До глубины души тронут заботой, ваше темнейшейство, — с горькой усмешкой добавил Майкл по-русски. Приложил ладонь к занывшей снова груди и как смог продемонстрировал шутовской поклон. Затем показательно сунул два пальца в рот и так же демонстративно сплюнув на пол. — О каких своих правах ты пытался сказать? — задал вопрос его собеседник, также показательно проигнорировав выходку Майкла. — Моих правах? Ах да… Три дня назад ваши люди первыми нарушили правила игры… Они предоставили мне шанс отыграться, но забыли предупредить о том, что в случае проигрыша мой долг удвоится. — Они пытались тебе об этом сказать. — Пытаться — не значит сделать, верно? Собеседник, подумав, кивнул. — Значит я получил фору! — закончил свой спич Майкл по-русски, чтобы проверить, насколько хорошо им владеет Чар. Поймет ли? — Фору? Что это? — Фо—ра, — по слогам произнес Новиков. И объяснил: — Это мой счастливый шанс на выдвижение… дополнительных условий… Требую увеличить их количество также вдвое. Не три, а шесть. Это будет справедливо. — Два ты потерял ранее, — напомнил мулат. — Та же бадяга! — откликнулся пленник. И пояснил, заметив, что его снова не поняли: — Ты не предупредил меня о трех желаниях заранее. Предупредил бы — я бы очень подумал, загадывать ли себе жрачку и постель. — Вот как? Ты мог бы обойтись без этого? — Я мог бы не тратить на это желания, золотая рыбка! — заявил Новиков по-английски и даже смог негромко и коротко рассмеяться. — Пожрать ты бы мне всё равно дал, ведь я тебя для чего-то нужен живым. А постель мне тоже не к спеху: раз три дня провалялся на этом матрасе — могу поваляться и еще. Так что считай заново: три желания. А учитывая фору с рулеткой — шесть! — Для чего тебе столько? Ты рискуешь не дожить до исполнения и половины. — У нас говорят: риск дело благородное… Так что пусть будут… На всякий случай. Ну что, по рукам? — Ты мне нравишься. — А это мимо правил! Ты… это… не балуй, слышь… Чар с интересов всмотрелся в лицо Новикова и расхохотался. — Русские! Дерзость, находчивость, безрассудство, — заявил он, отсмеявшись, — Ценю эти качества. Вижу их в тебе. Не «сломайся», как некоторые из ваших. Не разочаруй меня. — Таких сломанных повсюду достаточно. Национальность не причём. К слову, с таким тебе было бы легче справиться, — ответил Михаил по-английски. — Я не ищу лёгких путей. — Заметил… Почему выбор пал на меня? — Мне нужно лицо из солидной семьи, имеющей вес в обществе. — Имеющей вес… Не страшно, что этот самый вес поможет мне сорваться с крючка? — дерзко спросил Майкл. — Оставь иллюзии. У тебя нет шансов. — Почему? Или вес моей семьи в обществе не столь велик? — Достаточен. Сорваться с крючка тебе помешает твой внутренний пес. — Какой ещё пес? — Пес, поселившийся в твоей голове, Майкл. — Как это понимать? — Понимай, как мою гарантию удержать тебя на крючке. Выздоравливай… Раб. — Раб? Э нет, так не пойдет… — Ты мой раб, Майкл. Я выкупил все твои долги. Теперь ты моя собственность. Таковой и останешься, пока не выплатишь все до последнего пенни. Смирись, — заявил Чар негромко, но медленно и четко проговорив каждое слово. И вышел из комнаты. — Всё хуже, чем я думал, — проговорил Михаил по-русски, когда за его хозяином закрылась дверь. Настроение его снова устремилось к нулю. В груди заломило, казалось, с утроенной силой. Похоже, действие лекарства ослабло. После того памятного разговора Новиков впервые почувствовал себя загнанным в угол зверем. Михаил выплыл из воспоминаний и провалился в сон. Его разбудило непонятное, но надоедливое тренькание. Разлепив веки, он огляделся по сторонам. На прикроватной тумбочке надрывно «блеял» внутренний телефон «Империала». — Господин Новиков, в холле вас ожидает сестра. — Спасибо, — пренебрежительно кинул он в трубку, — Передайте ей: сейчас буду. Кажется, ему всё же удалось поспать. Он наконец почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Глава 28 Бабочка — четырехкрылка Михаил спускался по лестнице в холл «Империала» и размышлял. «Похоже, здесь я большую часть времени был Майклом Нови, — мысленно признал он, — Вошел в образ… Актер из погорелого театра блин… Иначе не объяснить того, что сотворил с собственной невестой. Теперь трудно ждать от нее доверия…» Гнев и безрассудство, которым Михаил предавался на протяжении всего уикенда, были в «натуре» Вилморта — его визитной карточкой. Сам Новиков всегда считал гнев бесполезной эмоцией и не прибегал к нему, даже когда другие способы добиться своего были исчерпаны. И от безрассудства в своем обычном, теперь уже былом состоянии, он всегда был далёк. «Мдаа… Далёк, если только был не под градусом», — мысленно шпильнул себя Новиков за лондонские подвиги. Раньше, при оценке любой ситуации, он выключал эмоции и руководствовался голым расчетом. Теперь же большую часть времени находился под каблуком у Вилморта — своего внутреннего зверя, как выразился Чар в вечер их памятного знакомства. А если уж быть совсем точным, то с тех пор Михаил вынужден был находиться под каблуком модных туфель самого Чара. Издали уже слышался гул голосов. Он нарастал с каждым шагом Новикова. Холл Базы отдыха с самого приезда вызвал у Михаила стойкое неприятие, потому что ассоциировался с гудящим муравейником, на который тот нечаянно наступил в детстве. Наступил и провалился в него ногой по щиколотку. Провалился и был атакован воинственным черными войском. «Незабываемое впечатление», — проговорил страдалец, припомнив, скольких трудов ему стоило избавиться от враждебно настроенных захватчиков. Внутренний зверь Новикова взбунтовался сразу по приезду, еще на подходе к центральному входу Дома отдыха. Михаил помнил, насколько сильно тогда было его раздражение. Помнил и безрассудное желание схватить свою невесту в охапку и скрыться с ней от всех любопытных глаз. Но технической возможности тогда под рукой не оказалось: его «конь» ждал его дома. Однако Михаил был готов идти до столицы пешком, главное, чтобы с Катей, но она явно была тогда не расположена к подобному подвигу. Даже несмотря на то, что брести пришлось бы через Подмосковные леса, красотами которых всегда восхищалась. «Пора решать, что делать, — продолжил рассуждать Михаил, — Может, просто сдаться на милость психиатров? Пусть исследуют чёртов феномен в моей башке. Или это не феномен вовсе, а банальная шиза?.. Да нет, не может быть… В роду шизиков нет… Травм не было… Веществами не балуюсь… Спиртным теперь тоже… Тогда что это? Последствия спазма сосудов? Что за следы были тогда у висков?.. Чар толком не объяснил… Стоит ли поговорить обо всем этом с отцом? А что? Он на раз организует обследование. В лучшем виде. Включая анонимность. Нет… Не вариант. Чар накажет семью. Он не будет бездействовать… Ладно. Пока удается скрывать. Понаблюдаем ещё…» Лестница осталась позади. Новиков ступил в эпицентр «муравейника» и заметил Юлю, пробивающуюся сквозь толпу. Вокруг нее роем сновали отдыхающие. Они назойливо преграждали сестре путь, но ту так легко не возьмешь! Юла искусно лавировала, летя к цели — к брату, которого она уже заприметила. В своем привычном режиме бабочки—четырехкрылки с моторчиком: ее любимой детской игрушки, она с легкостью проникала в самую, мало-мальски пригодную щель в кучной толпе гостей «Империала», чтобы выпорхнуть из нее и полететь дальше. «А ведь точно четырехкрылка, — мысленно „проговорил“ Новиков, — потому что двух в этой сутолоке ей было бы явно недостаточно». Нужно приложить минимум двойное усилие, чтобы пробраться сквозь стихийный затор у входа. Плавно маневрируя в этом нескончаемом потоке, систер аккуратно разводила его худенькими ручками—крылышками. «Крылышки» эти были закованы в защитный панцирь рукавов—фонариков оригинальной кожаной куртки в стиле авто—леди. «Хмм… Бабочка—четырехкрылка. Эх и заразила ты меня, Катерина, своей манерой видеть мир», — про себя отметил Михаил с легкой иронией. И мимолетно улыбнулся, вспомнив, как они с Катей гуляли по Москве, и она всё видела совсем не так, как он. «Смотри, какие снежинки, Миш! Крупные, лучистые. Они ведь живые! Видишь, как продуманно хороводы выписывают!» «Продуманно? Вряд ли, — оспорил он тогда ее мнение, — Не живые они, Катерина. Их ветер гонит, вот и выписывают». «Верно заметил: гонит, — не сдавалась она, — Потому что он тоже живой». «Какой бред, Катя!» — будто всерьез возмутился он тогда. А на самом деле ему стало интересно, как она разовьет свою мысль. «Нет, не бред, Миш. Ветер, снежинки… то есть вода — это стихия. А стихия всегда живая. Она может быть доброй и тогда подгоняет эти мягкие пушинки легким ветерком, — рассуждала она, щелкая затвором фотокамеры, — А может разгневаться и превратить слабый ветерок в ураган, а снежинки — в колючие ледышки. И тогда нам несдобровать. Тебе странно это слышать, да? Дедушка называет это 'ассоциативным мышлением»«. - Не странно. Непривычно. Но я постараюсь привыкнуть», — пообещал он ей тогда. Выбравшись из очередной «пробки», Юлия Новикова резво подлетела к брату и воскликнула: — Уффф! Нифига себе, чё творится! Здесь что вся столица собралась? Чего такой недовольный? Вроде улыбнулся же. Думала, рад меня видеть. — Рад, но ты опять опоздала. — Даже не думай мораль мне читать, ок!