– Сольвейг Борг. Она была певицей, да? Борг кивает. – Ее звали «Малышка», потому что она была маленькой и нежной, как куколка. А голос при этом мощный. – Он нервно смеется. – Маме никогда не нравились прозвища. – У вас были близкие отношения? – Да. Когда я рос, кроме нее у меня никого не было. Она часто брала меня в свои турне, даже когда я был еще совсем маленьким. – Я слушала один из ее альбомов. – И как вам? – И снова сдержанная улыбка, словно он не смеет улыбнуться в полную силу, то ли оттого, что его расстраивает состояние зубов, то ли просто не хочет. – Красиво, – отвечает Милла. – Кажется, тот диск был одним из ее последних, она пела про рай. – Мама болела, когда записывала его. Нам пришлось переоборудовать квартиру в студию, потому что она уже не могла ходить. Знала, что это будет ее последний альбом. – Она была религиозна? – спрашиваю я. – Религиозна, – Борг пробует слово на вкус, продолжая смотреть на Миллу. – Не верующая в Бога, как все ее родственники, но религиозна, да. Религиозна в своем восхищении норвежской природой, горами, фьордами, а также людьми. Но, мне кажется, в конце жизни она все чаще и чаще думала о том, что ее ждет после. – Вы уехали из дома после ее смерти? – осторожно спрашивает Милла. – Да, – вдруг улыбка пропадает. – Семья ее сестры настояла на том, чтобы маму похоронили на юге Норвегии, хотя они прекрасно знали, что она видеть не могла и само место, и родню после того, как они с ней обошлись, когда она забеременела и родила вне брака. – Что случилось? – спрашивает Милла. – Они наняли адвоката, чтобы завладеть всеми правами на ее творчество, и в конце концов я сдался и уехал. – Чтобы найти вашего отца? В России? – Во время своего первого турне в Петербурге мама встретила мужчину, юного русского студента-медика, пришедшего на ее концерт. – Борг снова смеется. – Они провели горячую ночку, как она говорила, и она уехала из России со мной в животе. В семье хотели, чтобы мама отказалась от меня, но она настояла на своем. – Сильная женщина, – говорит Милла и кивает, словно чтобы подчеркнуть только что сказанное. – Да, она была сильной. А мне не стоило уезжать. Я не нашел в России следов отца. Все, что у меня было, – его имя и специальность, мать говорила, больше мне знать незачем. Достаточно и нас двоих. Когда ее не стало, я подумал, мне нужно что-то кроме этого, но, ничего не найдя, я просто остался здесь, ждал, вдруг что-нибудь произойдет, пил и бродил по городу. Ничего не происходило, я пил больше, и однажды, провоцируя полицейского, напросился на неприятности. Решил, что нужны какие-то изменения в жизни. Может быть, хотел, чтобы он застрелил меня и мы с матерью могли бы встретиться снова. – Как грустно, – вздыхает Милла. – У вас есть дети? – спрашивает Борг. – Дочь. – Вы близки? – Нет, – шепчет она, не отрывая глаз от Борга. – Я даже не знаю, где она. – Она пропала, – говорю я. – Примерно в то же время, что и вы. Милла не только пишет книги о пропавших людях. Она ищет свою дочь. – Прошу прощения, – говорит Свейн Борг, протягивая руку Милле. – Мне очень жаль. Милла берет его руку и сжимает. – Когда вас выпустят? – спрашиваю я, пока Милла с Боргом молча смотрят друг на друга. – Через шесть лет, четыре месяца и семь, нет, шесть дней. – И что будете делать? – Поеду домой в Норвегию. В России мне больше делать нечего. – После отъезда из Норвегии вы сразу отправились в Россию? – Да. Сразу же. – Мы думали, вы мертвы, – говорю я. Свейн Борг криво ухмыляется. – Правда? – Поэтому и приехали, – продолжаю я. – Чтобы убедиться, что это вы. И это действительно вы, – добавляю я. – Я не понимаю, – начинает Свейн Борг, глядя на Миллу. – У вас есть мобильный телефон? – Нет, нам не разрешено. Я закрыл договор перед отъездом. Хотел распрощаться с прошлым и начать все заново. – Как умерла ваша мать, Свейн? – спрашиваю я. – Что? – Извините, – я выставляю руки вперед и улыбаюсь. – Не хочу показаться любопытным, но… – Ну, – Борг покашливает. – Она болела. Буквально таяла на глазах, день за днем, час за часом. Уснула в своей постели. – Вы были там? – спрашивает Милла. – Вместе с ней? – Да. Все время. До самого конца. Только мы вдвоем. – Вы когда-нибудь бывали в Оркдале? – спрашиваю я. Борг кашляет. – Нет. К сожалению. – Или к счастью? – Э, да, да. – Он снова натягивает улыбку. – И еще раз, не хочу показаться вам излишне любопытным. Просто люблю спрашивать всякое. Извините, если мои вопросы были слишком личными. – Да нет. Вовсе нет. Мне только интересно… – Спасибо, – говорю я, поднимаясь. – За то, что согласились поговорить со мной. – Почему ты был так невежлив? – спрашивает Милла, когда мы выходим за ворота и направляемся к ожидающему нас такси. – Меня утомила его ложь. – Ложь? – Все люди лгут. – Я застегиваю молнию на куртке, ощущая холодный весенний воздух за бревенчатым забором. – Таким как я интересно не то, что они говорят, а как они лгут, и, что немаловажно, что недоговаривают. – И что недоговаривает Свейн Борг? – Много чего. Но самое интересное – про мобильный. – Мобильный? – Он сказал, что закрыл договор, хотел распрощаться с прошлым. Почему он не рассказал, что сохранил номер матери? – Откуда ты знаешь? – Она умерла 12 августа. А с ее телефона звонили до октября. – Может быть, кто-то еще забрал ее договор? Член семьи? – Он же сам сказал, они были с ней вдвоем, одни. – Так что ты хочешь сказать? – Мы должны выяснить это, – отвечаю я.