Глава 103 – Не подходи, – говорит Гуннар. – Я передумал. Не отвечай. – Да не парься, – шепчу я. – Мы же хотели, чтобы он перезвонил. Ты лучше пошагай здесь, ничего не говори, только шагай, нам нужна акустика. Хорошо? Гуннар кивает. – И еще, – добавляю я. – Включи проигрыватель. – Что? – Гуннар в недоумении смотрит на меня. – Включи его, – повторяю я и жестикулирую, показывая на проигрыватель. – Акустика, Гуннар, акустика. Затем я беру телефон и нажимаю на кнопку ответить. Боковым зрением я вижу, как Гуннар медленно идет к проигрывателю. – Мама? Я держу мобильный у уха, смотря на затылок Сольвейг Борг на диване. В полумраке она похожа на несуразный манекен, подсвеченный газосветной трубкой на потолке. В следующее мгновение из динамика доносится голос Сольвейг Борг. Уставшими ногами по голому полу. Беспокойными шагами к последней двери. Я шла так долго, я устала и хочу домой. – Мама? – его голос дрожит, кажется, его душат слезы приближающейся эйфории и облегчения. – Мама. Я совершил кое-что ужасное. В припеве подключаются орган, флейта и виолончель. Встретимся в раю. Там никто не роняет слез, а тоска превращается в лед… – Мама, – шепчет Свейн Борг в третий раз. – Пожалуйста. Орган и пение Сольвейг Борг медленно затихают, и вскоре звучат только флейта и виолончель, пока наконец не воцаряется полная тишина. А на другом конце слышно тяжелое дыхание Свейна Борга. Он кладет трубку. Глава 104 – Он что-нибудь сказал? – спрашивает Гуннар. Я оглядываюсь по сторонам, взгляд скользит по стенам и углам, пока я пытаюсь проанализировать свои впечатления от разговора с Боргом. – Боже, – дрожу я. – У меня мурашки по телу от этого парня. – Как думаешь, сколько времени он провел с этими двумя до отъезда? – спрашивает Гуннар. – Здесь ведь остались еда, мусор, пустые коробки и газеты, это указывает на то, что он может… – И не только это. Ты видел кровать в спальне? Ее застелили для двоих. Я думаю, они «жили» здесь вместе. – Ради всего святого, – выдыхает Гуннар и обреченно качает головой. – Как можно «жить» с трупом собственной матери? – Они были снова вместе, – спокойно отвечаю я. – Как было всегда. – Еще на полу лежит куча пустых инфузионных мешков и использованных шприцев с калия хлоридом Б. Думаю, он продолжал ухаживать за ней и выкопал ее, чтобы быть вместе с ней. Так же точно он поехал искать своего отца, ему нужно было к кому-то присосаться, чтобы было, с кем разделить ужас своего существования. – Но зачем он убил тех невинных людей? – Может, он звонил им и надеялся, что кто-нибудь возьмет трубку и даст на его вопрос ответ, который он так ждал? – И что это за вопрос? – Действительно ли мать попала в рай или существует ли он вообще. Думаю, Борг запаниковал, когда тетя с дядей решили послать его больной матери библейского проповедника и дать ей веру в Святого Духа и Иисуса Христа. В детстве тетка рассказывала Боргу, что такие дети, как он, не попадают на небеса. Он не хотел, чтобы мать попала на небеса, ведь тогда он не сможет встретиться с ней в раю. Поэтому он убил ее инъекцией калия хлорида Б до того, как они обратили ее в свою веру. Затем запросил разрешения развеять ее прах здесь, а когда ему отказали, он выкопал ее из могилы и привез сюда, чтобы быть уверенным, что они будут вместе. – А старик в кресле? Улаф Лунд? Он что? – Думаю, это его отец. – Боже, – стонет Гуннар. – Почему он выбрал жертвами именно их? – Может, он что-то увидел в них, горе, похожее на свое, и думал, что поможет им в раю, как в песне матери: Рай… там никто не роняет слез, и тоска превращается в лед. Гуннар криво улыбается, изучая меня взглядом. – Она так поет? Рай… там никто не роняет слез, и тоска превращается в лед? – Да. Мы же уже два раза ставили эту песню с тех пор, как сюда пришли. Гуннар продолжает смотреть на меня, сжав губы, не крепко, как он обычно делает, а слегка, словно пытается не засмеяться. – Что такое? – спрашиваю я. – Ты мне не веришь? Включить? – Может, лучше споешь ее мне? – насмешливо спрашивает Гуннар. – Кретин, – говорю я. – Ну давай, Торкильд. Спой уже, черт возьми. А то обстановка совсем унылая. – Он делает жест в сторону трупов на диване и кресле. – Вон, люди уже засыпают. Я устало качаю головой и оборачиваюсь к сидящим трупам. – Да, – говорю я. – Тут мертвая скука. И вот мы оба смеемся. Раскатистым взрывным смехом, от которого болят щеки и текут слезы. Весь страх, беспокойство от нахождения в этом открытом гробу у горы, жажда таблеток и покоя, все это наконец находит выход. Пошатываясь, мы идем к входной двери и смеемся как два пьяных подростка, одновременно протискиваясь в дверь, и выбегаем в холодную вечернюю темноту. – О господи, – всхлипывает Гуннар, наклонившись и держась руками за колени, хватая ртом воздух. – Что мы, черт возьми, тут делаем? Что? – он выпрямляется и смотрит в небо, которое почти почернело. – Это безумие, Торкильд. Мы больше не можем тут находиться, в этом месте, это хреново для нас. – Знаю, – отвечаю я, вытирая слезы. Случайные снежинки падают с темного неба и ложатся на землю рядом с другими. – Представь себе, каково жить тут с мертвой матерью. – Гуннар стоит и рассматривает небо. – Что это сделает с тобой? С твоей головой? – Насколько мы знаем, для него это был лучший месяц за долгое время. Гуннар, Борг – паразит, и он не собирается отказываться от матери ни в этой жизни, ни в следующей. – Мне будет нужен перерыв, – голос Гуннара смягчается, тон становится ниже, словно ему нужно заглянуть глубже, чтобы достать нужные слова. – Когда все закончится. – Да, – шепчу я и закрываю глаза. Я поднимаю лицо к небу и чувствую, как мягкие снежинки касаются щек, лба и губ. Крепче зажмуриваюсь и пытаюсь представить, что снежинки – это влажные прикосновения, ласка привидения. – Ну наконец-то, – вдруг говорит Гуннар где-то за пределами того пространства, которое я построил вокруг себя. – Что там? – спрашиваю я, не открывая глаз. Прежде чем он успевает ответить, я тоже слышу это – слабый рокот внизу склона. Звук моторного транспортного средства, которое на всех цилиндрах пересекает сложный рельеф. В следующую секунду звонит телефон. Я открываю глаза и вижу, как Гуннар достает мобильный. – Это Юханне, – произносит он и прикладывает телефон к уху. – Наконец-то, – говорит он в трубку. – Мы начали беспокоиться, что вы заблудились. Слушайте, я думал, вы не ездите тут на вездеходах, это же разрушает приро… – с его лица сползает улыбка. Оно мрачнеет и Гуннар сильнее прижимает трубку к уху. – Что такое? – шепчу я. – Н-но? Где вы?! Я делаю шаг к нему. – Гуннар? – И сколько это займет времени? – Гуннар посылает взволнованный взгляд в направлении ельника, где звук вездехода все громче и громче. – Что такое? – я подхожу к Гуннару и становлюсь перед ним. – Ладно. Поторопитесь. – Гуннар кладет трубку. – Торкильд, – говорит он хрипло. – Кажется, к нам сейчас придут гости…