К утру воскресенья шторм стих. Наступила типичная для Окленда осенняя погода — солнечная и тихая. Спускаясь к завтраку, Эли думала: слава богу, сегодня ее последний день у Ронина. Вчера она проявила слабость и не была уверена, что не уступит ему, если он захочет это повторить. Ронин с Джошуа были внизу. Несколько секунд она следила, как он нянчится с малышом, и сердце ее сжалось. Видеть голубые глазенки Джоши, глядящего на Ронина, который держал его на руках и играл с ним, было мучительно. — Хорошо спала? — спросил он, заметив ее. — Нормально, — ответила Эли. Ни за что на свете она не признается, что ворочалась всю ночь, вспоминая сцену в тренажерном зале. — Выручи меня, — продолжал Ронин, сажая Джошуа в детское кресло. — Побудешь с малышом, пока я помогу отцу привезти маму из больницы? — Конечно. Ты надолго? Вообще-то это не имело значения, раз уж она обещала себе, что останется еще на сутки. — Думаю, пару часов побуду с мамой и папой, а затем заеду в дом Си Си и Р. Джея. Надо забрать их вещи. Дом придется продать. Справишься одна? Эли кивнула. Что за вопрос? — Конечно. Не спеши. С нами все будет в порядке. Ронин благодарно ей улыбнулся: — Спасибо, я так тебе признателен! Я бы попросил отца посидеть с Джошуа, но ему хватит и забот о матери. «А как насчет тебя? — подумала Эли. — Разве ты молча не взвалил на себя ответственность за всех? Кто позаботится о тебе?» Только она. Эли считала минуты до отъезда. Ее охватило чувство вины. Была ли она вчера права, решив, что он хочет начать отношения, на которые она не может пойти? Не хотел ли он поставить точку в их связи? И вообще, есть ли для него разница — она ли или другая женщина, к которой он тоже испытывал сексуальное влечение? При этой мысли ее охватила ревность. «Это просто нелепо!» — простонала про себя Эли. Терзать себя вопросами, гадать, что думает Ронин. Она устала от этого. Кроме того, продолжала про себя Эли, насыпая кукурузные хлопья в чашку и доливая молока, завтра приедут няни, и все пойдет как по маслу и без нее. И она будет ему не нужна. — Когда ты едешь? — спросила она, унимая боль в сердце от этой мысли. — Как можно раньше. По пути заеду за отцом. — Делай все, что надо. Мы с Джошуа прекрасно справимся, — сказала она, заставляя себя улыбнуться. И они в самом деле справились. Джошуа закапризничал только разок, в остальном день был чудесным. Уже стемнело, когда она услышала, как открылась дверь гаража, а через несколько секунд послышались усталые шаги Ронина, идущего на кухню. Она подняла глаза от компьютера — и застыла, потрясенная. Лицо его было серым, меж бровей и в уголках глаз, таких обычно ясных и живых, а сейчас потухших, залегли усталые морщины. — Привет. — Эли не знала, как спросить его о прошедшем дне. — Вы с Джошуа совсем немного разминулись. Я уложила его десять минут назад. — Уверен, ночью мы с ним не раз увидимся, — сказал Ронин, его голос был смертельно уставшим. — Я грею тебе ужин. Он в духовке. — Спасибо. — Ронин уже вынимал блюдо. — Осторожно, горячо! — вскрикнула Эли, подавая прихватку. — Извини, не подумал. — Мне-то что, пальцы-то твои. Садись, я все подам. — Я не такой беспомощный, — возразил он. — Я этого и не говорила, — ответила она. — Садись! Эли ловко вытащила блюдо из духовки и поставила на стойку. Ронин сел за стол, она положила перед ним приборы, достала из буфета початую бутылку красного вина и налила ему. Когда она подала ему бокал, он взглянул на нее с кривоватой улыбкой. — Я что, выгляжу так, словно мне это не помешает? — Честно говоря, у тебя такой вид, словно тебе не помешает что-нибудь покрепче, но я не знаю, где ты держишь виски, так что придется довольствоваться вином, — ответила она и убрала блюдо, прикрыв фольгой, чтоб не остыло. Эли и себе налила вина и села за стол. Он нехотя ковырял вилкой тушеную баранину с пюре из сладкого картофеля. — Не вкусно? — спросила она. — Могу приготовить макароны с сыром. Макароны с сыром были коронным блюдом ее матери. Она готовила его, когда у детей выдавался трудный денек. А Ронин выглядел так, словно пробежал марафон. — Нет, очень вкусно. Пальчики оближешь, — сказал он и съел несколько кусков, но затем отодвинул тарелку. — Извини, кусок не лезет в горло. — Понимаю. Эли встала, чтобы убрать посуду, но Ронин перехватил ее за запястье. — Дело не в тебе и не в твоей стряпне, — сказал он напряженным голосом. — Просто денек выдался нелегким. — С мамой все хорошо? — Все отлично. Она устала, но рада оказаться дома. Это поездка в дом сестры выбила меня из колеи. Понимаешь, я думал, что смирился с ее смертью. А тут увидел вещи Си Си — и понял, как сильно мне ее не хватает. Не думал, что будет так тяжело. Его голос сорвался, и броня, в которую она заковала свое сердце, рухнула. Уж она-то знала боль потери. Как рушится весь твой мир. Как остаются лишь руины. И ты понятия не имеешь, как вернуть прежнюю жизнь. — Прости, — продолжил Ронин, отпуская ее руку. — Не стоило взваливать на тебя еще и это. — Стоило, — спокойно сказала Эли. — Если ты не поделишься с кем-нибудь своей болью, она поглотит тебя. Он поднял на нее тусклые, пустые глаза. — Я рад, что ты здесь, Эли. Ронин встал и убрал грязные тарелки в посудомоечную машину. — Послушай, я совершенно разбит. Прихвачу это с собой, — он взял бокал вина, — и отправлюсь на боковую. — Хорошая мысль, — сказала Эли. — Увидимся утром. Она еще немного посидела, попивая вино и любуясь звездами. Ее последняя ночь в этом доме. Она должна радоваться, что вернется к привычной жизни, но мысль об отъезде ее огорчала. Почему? Она знала ответ. Она постаралась выкинуть его из головы, допила вино одним глотком и поставила бокал на кухонную стойку. Выключив свет, направилась к лестнице. А поднявшись, помедлила. Повернуть налево, к себе — или направо, к комнатам хозяина? Направо. Прежде она не бывала в этой части дома. Ведь это была личная территория Ронина. Кроме того, ей было незачем приходить сюда. По архитектуре первого этажа она понимала, что его комнаты занимают приличную площадь, но не знала, что к ним относится и просторная гостиная. Глубоко вздохнув, Эли прошла в гостиную. До нее донесся шум воды, затем наступила тишина. Она замерла. Еще не поздно передумать. Если она уйдет сейчас, Ронин ни о чем не узнает. Она повернулась. Ее рука легла на ручку двери, когда дверь напротив гостиной отворилась и оттуда вышел Ронин. Его бедра были обернуты полотенцем. Тело влажно блестело — видимо, он не стал вытираться. Она пожирала глазами его обнаженную грудь, мокрые волосы, мускулистые бедра и живот. — Эли? Она заставила себя взглянуть ему в лицо. Оно стало озадаченным. Она забыла, что хотела сказать ему. — Джошуа в порядке? — спросил Ронин, подходя к ней. Она вздохнула, соображая, что бы ответить. Но все мысли пропали, когда она почувствовала его аромат. К свежему аромату мыла примешивался неповторимый мужской запах. Запах Ронина. — Эээ… в порядке, — выдавила она из себя. — Я просто хотела убедиться, что и ты в порядке, — неуклюже закончила она. Глаза Ронина потемнели. — В порядке? — Да. Я… Не важно. Она повернулась, чтобы уйти, чувствуя себя идиоткой: тоже мне, размечталась! А затем ощутила его теплые пальцы на своей руке. Остановившись, Эли медленно повернулась. Ронин мягко притянул ее к себе. Она покорилась и положила руки на его грудь. — Ронин, я… Закончить ей не удалось. Слова были забыты. Ее ладони стало покалывать, пальцы ласкали его кожу. Она подняла к нему лицо и встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. Поцелуй не утолил ее желания. Это были две раненые души, и каждая жаждала возможности забыться. Когда Ронин разомкнул объятия, с губ Эли сорвался протестующий стон, но он взял ее за руку и повел в спальню. Мягкий свет озарял широкую кровать золотистым сиянием. Ронин отдернул покрывало и повернулся к Эли. — Позволь мне, — сказала она, когда он протянул к ней руки.