— Но чтобы со своим инструментом пришел, — предупреждает он шкета. Тот оживает: — В натуре? Уве все так же хлопает бумажной трубкой по ладони. Шкет сглатывает. — В смысле, реально, мужик? Я… Ты… Вы то есть… Не, короче… седни не могу забрать! У меня еще другая работа! Может, завтра, мужик? Типа с утреца, короче, заберу, а? Уве склоняет голову набок с таким видом, будто желает удостовериться: не из мультфильма ли явился сей персонаж. Шкет набирает в грудь воздуха, собирается с силами. — Завтра, ну? Я приду, о’кей, да? — уточняет он. — Что за «другая работа»? — спрашивает Уве, точно ведущий «Своей игры», не удовлетворенный ответом финалиста. — Да типа в кафехе одной по вечерам и на выходных подрабатываю, — отвечает шкет. В глазах его с новой силой вспыхивает надежда спасти им же придуманные отношения с подружкой, которая, похоже, даже не в курсе, что она его подружка, — отношения, существующие обычно только в подростковых головах с сальными вихрами. — В кафехе же есть инструмент. Так я туда велик отопру! — пылко добавляет шкет. — А на что тебе? Одной работы, что ли, мало? — говорит Уве, тыча трубочкой из газеты и письма в форменный логотип шведской почты на груди у юноши. — Коплю. — На что? — На машину. Уве ревниво примечает, как юнец слегка приосанился, произнося это самое «машину». Бумажная трубка на секунду зависает. Потом медленно, но аккуратно хлопает по ладони. — Машину? Какую? — Да я тут «рено» приглядел! — радостно заявляет шкет, приосаниваясь еще больше. Тут, на сотую долю выдоха, пространство над обоими мужчинами словно замирает. Как и бывает в подобных случаях. Если представить все это дело в виде киносъемки, камера как раз успела бы крутануться на триста шестьдесят градусов и выхватить лицо Уве, окончательно вышедшего из себя. — «Рено»? Да это ж дрататень ФРАНЦУЗСКАЯ! На кой хрен брать это ведро с болтами? Шкет будто хочет возразить что-то, но где там! — Уве аж трясется всем туловищем, словно уворачиваясь от назойливой осы. — Твою маковку, сосунок! Вообще ни черта не понимаешь в машинах? Шкет мотает головой. Уве глубоко вздыхает, трет лоб, словно от внезапного приступа мигрени. — И как же ты велосипед до кафе допрешь, если у тебя машины нет? — наконец спрашивает Уве, понемногу успокаиваясь. — Да я… это… Не подумал как-то, — говорит шкет. Уве качает головой. — «Рено»? Правда, что ли? — повторяет он. Шкет кивает. Уве с досадой чешет в глазу. — Как, говоришь, называется забегаловка, в которой ты работаешь? — бурчит он. Двадцать минут погодя Парване, мало что понимая, выходит из дверей дома. На ее крыльце стоит Уве, мерно похлопывая по ладони трубкой, свернутой из газеты. — Есть у тебя «У»? — Чего? — Ну, знак такой, что за рулем ученик. Так есть или нету? Она кивает: — Ну да, есть, а в чем… — Тогда жди, через два часа за тобой заеду. Будем учиться на моей машине. Не дожидаясь ответа, Уве разворачивается и топает восвояси по маленькой дорожке. 27. Уве и урок вождения За почти сорок лет их жизни в поселке, бывало, иной раз кто-нибудь из новоприбывших соседей решался полюбопытствовать у Сони, в чем, собственно, причина вражды между Уве и Руне? С чего бы двум мужикам, двум бывшим приятелям, вдруг взять да возненавидеть друг друга лютой ненавистью? На это Соня преспокойно отвечала, что тут все элементарно. Просто-напросто, когда эти двое переехали сюда вместе со своими супругами, Уве водил девяносто шестой «сааб», а Руне — «Вольво-244». Пару лет спустя Уве пересел на девяносто пятый «сааб», а Руне — на «Вольво-245». Еще через три года Уве купил девятисотый «сааб», Руне же — «Вольво-265». За последовавшие десять лет у Уве побывало два девятисотых «сааба» и один девятитысячный. За то же время Руне купил себе еще один «Вольво-265», потом взял 745-ю модель, но позже прикупил «Вольво-740», вернувшись к седану. Затем Уве снова взял девятитысячный «сааб», а Руне тем временем облюбовал «Вольво-760». Уве снова купил девятитысячник, Руне же поменял свою машину на «Вольво-60 Турбо». Но вот однажды Уве отправился в автосалон посмотреть свежевыпущенный «Сааб 9-3», а когда воротился, на дворе у Руне стоял новый БМВ. — БМВ! — крикнул Уве в сердцах жене. — Можно с таким мужиком дело иметь? А? Возможно, были у обоих и другие резоны невзлюбить друг друга, говорила Соня. Впрочем, если вам мало этой причины, то вам и остальных не понять. А коли не понять, то что толку про них рассказывать? Как заметил Уве, большинство знакомых, разумеется, так и не уяснили причин раздора. А все потому, что люди перестали ценить постоянство. Ведь для них машина — так, средство передвижения, а дорога — досадное недоразумение между двумя пунктами. Оттого и развелось на ней столько придурков, уверен Уве. Кабы люди берегли свои машины, стали бы разве гонять как полоумные? Так думает Уве, с неудовольствием наблюдая, как Парване смахивает со своего места подстеленную газету. Ей приходится сперва откатить водительское кресло до упора (иначе не втиснуть пузо), а после — снова придвинуть (иначе не достать до руля). Поначалу урок вождения идет не очень гладко. Точнее, начинается он с того, что Парване пытается сесть за руль с лимонадом в руке. Не самая удачная мысль. Тут же, без спросу, начинает выкручивать радио, выбирая канал «повеселее». Делать этого ей тоже не стоило бы. Уве поднимает сброшенную газету, нервно комкает, превращая в некое подобие антистрессового мячика. Парване хватается за руль, с детским любопытством разглядывает приборы на доске. — Ну-с, с чего начнем? — бодро кудахчет она, едва он отобрал у нее лимонад. Уве вздыхает. Кошак на заднем сиденье, судя по виду, отчаянно жалеет, что коты так и не научились пристегиваться ремнями безопасности. — Выжми сцепление, — решительно командует Уве. Парване озирается, будто что-то ищет. Не найдя, заискивающе смотрит на Уве: — Сцепление? А это где? На лице Уве написано крайнее недоверие. — В ман… Блин, будто сама не знаешь. Она снова озирается, поворачивается к спинке, к креплению ремня, словно сцепление спряталось именно там. Уве хватается за голову. Парване тут же вспыхивает, лицо ее — само негодование. — Я же тебе говорила: мне нужны права на коробку-автомат! Какого черта ты сажаешь меня в свой драндулет? — Тебе надо сдать на нормальные права, а не абы на что! — отрезает Уве, особо выделяя слово «нормальные». По интонации его становится ясно: в представлении Уве права на вождение с автоматической коробкой передач так же мало ассоциируются с «нормальными правами», как машина с автоматом — с «нормальным автомобилем». — Хватит орать на меня! — кричит Парване. — Я не ору! — кричит в ответ Уве. Кошак съеживается на сиденье, явно не горя желанием попасть под раздачу, которая, видно, скоро начнется. Скрестив руки на груди, Парване обиженно отворачивается к окошку. Уве монотонно хлопает газетой по ладони — хлоп, хлоп, хлоп. — Педаль, крайняя слева, — это сцепление, — цедит он наконец. Делает вдох, такой долгий и глубокий, что на половине его вынужден прерваться, чтобы набрать еще воздуха. Продолжает наставлять: — Посередине тормоз. Справа — газ. Медленно отпускай сцепление, пока не тронется двигатель. Тогда жмешь на газ, отпускаешь сцепление и едешь. Парване явно принимает его рассказ как извинение. Кивает, приходит в себя. Берется за руль, заводит машину, делает, как ей велят. «Сааб» стартует с места в карьер, на миг замирает, но тут же с ревом вылетает на гостевую стоянку, едва-едва не впечатавшись в другую машину. Уве рвет на себя ручник, Парване, бросив руль и закрыв глаза руками, охает от ужаса, «сааб», судорожно дернувшись, останавливается. Уве дышит так, словно не до ручника дотянулся, а по-пластунски отмахал через полосу препятствий. Лицо его дергается, будто в глаза ему брызнуло лимоном. — И куда мне теперь? — подвывает Парване, глядя на два сантиметра, отделяющие перед «сааба» от задних фар другой машины. — Сдай назад. Включи заднюю передачу, — цедит сквозь зубы Уве. — Я в него чуть не врезалась! — волнуется Парване.