А люди, что ж, они, верно, думали, что о чувствах мужчины нельзя судить по его машине. Они заблуждались. 29. Уве и голубой — Нет, правда? Куда мы? — интересуется запыхавшаяся Парване. — Дело есть, — отмахивается Уве, опережая ее на несколько шагов. Кот несется рысью, едва поспевая за ним. — Какое дело? — Какое надо! Парване останавливается, чтобы перевести дух. — Сюда! — восклицает Уве, резко тормознув перед небольшим кафе. Из-за стеклянной двери пахнет свежими круассанами. Парване замечает: через дорогу, как раз напротив них, та самая стоянка, на которой они припарковали «сааб». От нее до кафе было только дорогу перейти. Кабы Уве не потащил ее на другой конец города — он был твердо убежден, что кафе находится именно там. Парване еще предложила доехать на машине, но там парковка стоила на крону дороже, и Уве решительно отверг такое предложение. Вот и припарковались тут, а потом поперлись черт-те куда, обошли весь район и вернулись на прежнее место. Пообщавшись с Уве, Парване вскорости поняла, что он из тех людей, которые, не зная точной дороги, твердо верят в то, что рано или поздно дорога отыщется сама. Вот и теперь, когда от стоянки до кафе оказалось рукой подать, Уве хорохорится, словно все идет в точности по его плану. Парване утирает пот со щеки. Посреди улицы, прислонившись к стене, сидит нищий с чумазой бородой. На земле перед ним — бумажный стаканчик. В дверях Уве, Парване и кошак сталкиваются с субтильным пареньком лет двадцати, под глазами у него будто вымазано сажей. До Уве не сразу доходит: это тот самый паренек, который стоял позади шкета, когда Уве повстречался с ними там, у велосипедного сарая. Парень озирается, как и в прошлый раз. Несет на бумажном блюдце два бутерброда, улыбается, увидев Уве. Уве, не удержавшись, кивает ему. Как бы дает понять: улыбаться в ответ не стану, но улыбку твою принимаю. — Ну чего ты не разрешил мне парковаться рядом с красной машиной? — допытывается Парване, когда они проходят в стеклянные двери. Уве молчит. — Я бы справилась, — уверенно отвечает сама. Уве сокрушенно качает головой. Два часа тому назад она не знала, где у машины сцепление, а теперь, вишь ты, недовольна: не дали ей самостоятельно запарковаться между двумя машинами. Зайдя внутрь, Уве краем глаза видит, как за окном парнишка с сажей вокруг глаз отдает бутерброды бродяге с чумазой бородой. — Здрасте, Уве! — восклицает кто-то с таким напором, что голос срывается на фальцет. Обернувшись, Уве видит того шкета, с которым давеча сцепился из-за велосипеда. Шкет стоит за длинной лакированной стойкой у самого входа в заведение. Кепку бы хоть снял, недовольно замечает про себя Уве. Чай, не на улице. Кошак с Парване располагаются на барных стульях у стойки. Парване без конца утирает пот со лба, хотя в кафе холодно, как в погребе. На дворе и то теплей. Берет со стойки кувшин, наливает себе воды. Кошак не тушуется — едва Парване отворачивается, украдкой лакает прямо из ее стакана. — Вы что, знакомы? — Парване изумленно пялится на шкета. — Да, мы с Уве типа корешки, — кивает шкет. — Вот как? А мы типа тоже! — улыбается Парване, беззлобно передразнивая его несколько восторженный тон. Уве держится поодаль. Близко к стойке не подходит, точно боится, что кто-то полезет к нему с телячьими нежностями. — Я — Адриан, — представляется шкет. — Парване! — говорит Парване. — Хотите чего-нибудь выпить? — спрашивает Адриан, обращаясь к Уве. — Ой, да. Латте! — отвечает Парване томно, словно ей массируют плечи. Промакивает лоб салфеткой. — Желательно холодный латте, если есть! Уве переминается с ноги на ногу, скептически озирается. Никогда не любил забегаловок. Вот Соня — другое дело, та обожала их. Могла проторчать там все воскресенье напролет — по ее собственному выражению, «на людей посмотреть». Пока она смотрела на людей, Уве изнывал рядом, уткнувшись в газеты. И так каждое воскресенье. А как Соня умерла, с тех пор он в кафе — ни ногой. Подняв глаза, Уве вдруг понимает: Адриан, Парване и кошак ждут, что закажет он. — Ну, мне тогда кофе. Черный. Адриан лезет под кепку, чешет макушку. — Какой… типа эспрессо? — Нет. Кофе. Чесотка расползается, рука Адриана чешет уже подбородок. — Короче… типа черного кофе? — Ага. — С молоком? — С молоком — это будет уже не черный кофе. Адриан выставляет несколько сахарниц. Делает он это скорее от неловкости, не желая казаться круглым недотепой. «Спохватился!» — думает Уве. — Обычный фильтрованный кофе. Самый обыкновенный, — повторяет Уве. Адриан кивает: — Я… это… Да. О’кей. Только вот чё… А как его делают? Уве глядит на него так, как мужики вроде Уве глядят на всякого, кто скажет, что не умеет налить воду в кофеварку, отвесить молотого кофе, положить в фильтр и нажать на кнопку. Он показывает на полки за спиной у шкета — кофеварка притулилась в уголке. Наполовину затертая серебристым корпусом кофемашины размером с космический корабль — видимо, на этом звездолете и варганят тот самый эспрессо, догадывается Уве. — Ах, на этой, — кивает Адриан на кофеварку, словно до него только дошло. Опять поворачивает к Уве: — Так на этой я, по ходу, не умею, типа. — Ну, это уже, знаешь ли… — бурчит Уве и сам идет за стойку. Отодвинув шкета, берет емкость. Парване громко кашляет. Уве зыркает на нее. — Чего? — спрашивает. — Чего? — переспрашивает она. Уве вскидывает брови. Она пожимает плечами: — Скажешь ты наконец, зачем мы сюда пришли? Уве наливает воду в емкость. — Мальцу вот этому велосипед починить надо. — Который на машине сзади прикручен? — обрадовавшись, уточняет Парване. — Вы мне сюда его привезли? — восклицает Адриан, на седьмом небе от счастья. — Ну, у тебя же нет машины, — отвечает Уве, а сам тем временем шарит по буфету, пытаясь отыскать кофейные фильтры. — Спасибо, Уве! — говорит Адриан и делает шаг навстречу Уве, но вовремя спохватывается, удержавшись от следующего. — Так это твой велик? — улыбается Парване. Адриан кивает. Но тотчас трясет головой: — Да ну, не мой. Девчонки моей, короче. Ну, она типа пока не моя, но, по ходу, будет со мной. Парване смеется: — Так, значит, мы с Уве потащились в такую даль ради одного велосипеда? Чтоб ты починил его? Для девчонки? Адриан кивает. Парване, дотянувшись через стойку, хлопает Уве по руке. — Знаешь, Уве, я иногда начинаю думать: а может, у тебя и вправду есть сердце?!