Глава VIII. Проститутки и гетеры Как мы уже видели[421], непосредственным коррелятом брака является проституция. «Гетеризм, – говорит Морган, – сопутствует человечеству на всем пути развития цивилизации как смутная тень, окутывающая семью». Предусмотрительности ради мужчина требует от жены нравственной чистоты, но его самого не удовлетворяют условия, выполнение которых он ей навязывает. Цари Персии хотя и приглашали своих жен на пиры, – рассказывает Монтень, одобряющий их мудрость, – но, когда желания их от выпитого вина распалялись и им начинало казаться, что еще немного – и придется снять узду со страстей, они отправляли их на женскую половину, дабы не сделать их соучастницами своей безудержной похоти, и звали вместо них других женщин, к которым не обязаны были относиться с таким уважением. Чтобы обеспечить гигиену во дворцах, нужны стоки для нечистот, говорили Отцы Церкви. А Мандевиль в своей нашумевшей книге писал: «Совершенно очевидна необходимость пожертвовать одной частью женщин, дабы уберечь другую и предупредить еще более гнусную грязь». Одним из аргументов американских рабовладельцев в пользу сохранения рабовладения было то, что белые южане, избавленные от работ, выполняемых рабами, могут поддерживать между собой самые демократические, самые утонченные отношения; точно так же существование касты «гулящих девок» позволяет с рыцарским уважением относиться к «честной женщине». Проститутка – это козел отпущения; мужчина выплескивает на нее свою мерзость, с ее помощью как бы освобождается от своей гнусности, низости, она прикрывает его подлость, и при этом он ее не признает. Работает ли она на законном основании, с ведения полиции, или подпольно, с ней все равно обращаются как с парией. Если подходить с экономической точки зрения, то положение проститутки ничем не отличается от положения замужней женщины. «Между теми, которые торгуют собой посредством проституции, и теми, которые продаются способом замужества, есть единственная разница – она в цене и длительности соглашения», – говорит Марро в «Половой зрелости». И для той, и для другой половой акт означает услугу; вторую нанимает на всю жизнь один мужчина; у первой много клиентов, которые платят ей сдельно. Вторую один мужчина оберегает от любых других, первую все мужчины оберегают от тирании одного-единственного. И в том, и в другом случае прибыль, извлекаемая обеими за счет своего тела, ограничена конкуренцией; муж всегда помнит о своей возможности в случае чего взять в жены другую женщину: выполнение «супружеских обязанностей» – это не одолжение, не любезность, не милость, это соблюдение условий соглашения, это подразумевается заключением супружеского акта. В случае проституции мужское желание, не столько единичное, сколько специфическое, удовлетворяется любым телом. И супруге и гетере только тогда удается заставить мужчину служить своим интересам, когда они каким-то образом обретают превосходство над ним, получают власть и влияние. Однако между ними есть и большая разница, она состоит в том, что законная жена, будучи существом угнетенным, в качестве замужней женщины пользуется при этом уважением как человеческая личность; и это уважение – серьезная преграда притеснению. А у проститутки нет прав личности, в ее положении фокусируются все проявления женского рабства. Наивно спрашивать себя, что толкает женщину на путь проституции; сегодня уже никто не верит в теорию Ломброзо, уподоблявшего проституток преступникам и считавшего и тех и других вырожденцами; возможно, что, как утверждает статистика, умственный уровень проституток в целом несколько ниже среднего, а некоторые из них откровенно слабоумны: ведь женщины с задержкой умственного развития охотно выбирают себе ремесло, не требующее никакой специализации; однако большинство проституток совершенно нормальны, а некоторые и очень умны. Они не отмечены никакой роковой наследственностью, никаким физиологическим изъяном, приводящим к проституции. В действительности в том обществе, где наличествуют нищета и безработица, каждая профессия тотчас приобретает своих служителей; пока будет необходимость в полиции и проституции, будут и полицейские, и проститутки. Кроме того, в среднем оба эти ремесла дают больший доход, чем многие другие. Было бы лицемерием удивляться масштабу проституции, предложение определяется спросом, в данном случае со стороны мужчин; это извечный и универсальный экономический процесс. «Из всех причин проституции, – писал в 1857 году Паран-Дюшатле по итогам проведенного им опроса, – определяющими являются безработица и нищета, неизбежное следствие низкой оплаты труда». Благомыслящие моралисты издевательски заявляют, что все рассказы, вызывающие жалость и сочувствие к проституткам, предназначаются наивному клиенту. Действительно, во многих случаях проститутка могла бы зарабатывать на жизнь иным способом; однако, если избранный путь ей не кажется самым худшим, это вовсе не доказывает, что у нее в крови порок; скорее следует осудить то общество, где это ремесло представляется женщине менее отвратным, чем какое-нибудь другое. Возникает вопрос: почему та или иная женщина избирает проституцию? Но корректнее было бы спросить: а почему бы ей ее не избрать? Среди прочего было замечено, что очень большое количество «девочек» встречается среди служанок, причем во всех странах, как отмечал Паран-Дюшатле; Лили Браун обнаружила это в Германии, а Рикер в Бельгии. Приблизительно половина проституток в прошлом были прислугой. Достаточно беглого взгляда на «комнаты для прислуги», и все становится ясным. Эксплуатация, угнетенное положение, при котором с ней обращаются скорее как с вещью, нежели как с человеческой личностью; прислуга ли она, выполняющая все виды работ по дому, или горничная – ей не приходится ждать в будущем улучшения своей судьбы; она вынуждена также исполнять и капризы хозяина; и вот от рабства, связанного с ее положением служанки, от любовной интрижки, заведенной с ней хозяином, она скатывается к рабству, которое вряд ли можно считать унизительным и которое ей представляется даже более счастливым. Кроме того, публичные женщины очень часто бывают из тех, что оторваны от своих родных мест; считается, что 80 % парижских проституток происходят из провинции или прибыли из деревни. Близость семьи, забота о своей репутации в связи с этим могли бы помешать женщине избрать для себя профессию, в общем не вызывающую уважения; однако, затерявшись в большом городе, утратив прежние общественные связи, она теряет и представление о «морали», точнее, оно становится абстрактным и поэтому никак не препятствует ее поведению. Насколько буржуазия окружает и половой акт, и вообще все, что связано с сексом – в особенности с невинностью, – сомнительным табу, настолько в крестьянской и рабочей среде во многих случаях к этим вопросам относятся попросту безразлично. Множество исследований подтверждают этот вывод: большое число девушек из этой среды позволяют лишить себя невинности первому встречному, а далее они уже не видят ничего особенного в том, чтобы отдаваться любому. Доктор Бизар, проведя опрос ста проституток, выяснил: одна из них лишилась невинности в одиннадцать лет, две – в двенадцать, две – в тринадцать, шесть – в четырнадцать, семь – в пятнадцать, двадцать одна – в шестнадцать, девятнадцать – в семнадцать, семнадцать – в восемнадцать, шесть – в девятнадцать лет, остальные – после двадцати одного года. Таким образом, 5 % опрошенных были изнасилованы, еще не сформировавшись. Больше половины сказали, что отдались по любви; остальные так, от непонимания. Первый соблазнитель чаще всего молодой человек. Из тех, кто работает рядом в мастерской, в цехе, товарищ по работе или друг детства; вслед за ними идут военные, потом непосредственный начальник, бригадир, мастер, камердинер, затем студенты; в списке доктора Бизара числились также два адвоката, один архитектор, один врач, один фармацевт. Вопреки распространенному мнению, роль первого обычно принадлежит не хозяину: чаще это его сын, племянник или кто-то из его друзей. Комманж в своем исследовании выделил сорок пять девушек от двенадцати до семнадцати лет, лишенных невинности незнакомыми мужчинами, которых позже никогда не встречали; они согласились на это пассивно и никакого удовольствия не испытали. Доктор Бизар приводит среди прочих следующие случаи: Мадемуазель Ж. из Бордо, восемнадцати лет, возвращаясь из монастыря, дала себя увлечь в крытую повозку из чистейшего любопытства, не помышляя о дурном, где ее лишил девственности какой-то ярмарочный торговец. Девочка тринадцати лет не раздумывая отдается незнакомцу, встреченному на улице, больше она его никогда не видела. М. рассказывает, что она лишилась девственности в семнадцать лет, отдавшись совершенно незнакомому молодому человеку, и позволила это сделать из-за своей полной неосведомленности в этих вопросах. Р. была лишена невинности в семнадцать с половиной лет молодым человеком, случайно встреченным в доме врача, к которому она обратилась, чтобы пригласить к своей больной сестре; упомянутый молодой человек повез ее домой на машине якобы для того, чтобы оказать услугу, помочь поскорее вернуться; на самом же деле, получив от нее то, что ему было нужно, он высадил ее посреди улицы. Б., лишенная девственности в пятнадцать с половиной лет, сказала буквально следующее: «Я делала это, не придавая этому никакого значения». Она никогда впоследствии не видела того молодого человека, а девять месяцев спустя родила здорового ребенка. С. лишилась девственности в четырнадцать лет, молодой мужчина завлек ее к себе домой под предлогом знакомства с сестрой. Сестры у него не оказалось, зато оказался сифилис, которым он и заразил девочку. Ф. лишилась невинности в восемнадцать лет, произошло это в заброшенной фронтовой траншее, сделал это ее женатый кузен, вместе с которым они осматривали места боевых действий, она забеременела, и он вынудил ее покинуть семью. С. в семнадцать лет была лишена девственности прямо на пляже, летним вечером, молодым человеком, с которым она только что познакомилась в отеле, и все произошло в ста метрах от их мирно беседовавших мам. Молодой человек заразил ее гонореей. Л. лишилась невинности в тринадцать лет, это сделал ее дядя, когда вечером они слушали радиоприемник, а тетя, любившая ложиться рано, спокойно спала в соседней комнате. Нет сомнения, что ни одна из этих девиц, без сопротивления отдавшихся первому претенденту, не была травмирована потерей девственности. Интересно другое: какое психологическое влияние оказал на их будущее этот печальный опыт; к сожалению, подвергать психоанализу таких «потаскушек» невозможно, они не умеют описать происходящее с ними, пользуются банальными, избитыми, ходульными выражениями. Некоторые из них объясняют легкость своего поведения существованием и влиянием проституции, мы уже говорили об этом; а подтолкнуть к этому может и обида на семью, и непонятные, пугающие своей новизной сексуальные ощущения, наконец желание поиграть во взрослых. Встречаются совсем девочки, подражающие проституткам; они чрезмерно и вызывающе красятся, посещают парней, кокетничают с дерзкой откровенностью; они еще дети, асексуальные, холодные, и полагают, что могут безнаказанно играть с огнем; однажды мужчина ловит их на слове и они переходят от мечтаний к делам. «Когда дверь взломана, ее трудно держать закрытой» – такое откровение одной четырнадцатилетней проститутки мы находим у Марро в «Половой зрелости». Между тем только в очень редких случаях девушка идет на панель сразу после того, как теряет девственность. В ряде случаев она сохраняет привязанность к своему первому любовнику и живет с ним; имеет какое-нибудь «честное» занятие; когда любовник бросает ее, находится утешитель; поскольку она уже не принадлежит одному-единственному мужчине, то считает, что можно отдаваться любому; бывает, сам любовник – первый ли, второй – советует таким образом зарабатывать на жизнь. Очень часто на путь проституции девушек толкают родители: в некоторых семьях – например, в знаменитой американской семье Джук – все женщины посвящают себя этому ремеслу. Среди молоденьких бродяжек очень много девочек, брошенных своими родными, они начинают с попрошайничества, а кончают панелью. В 1857 году Паран-Дюшатле, проведя опрос 5000 проституток, обнаружил, что 1441 заставила заниматься проституцией нищета, 1425 – были соблазнены и брошены, 1255 – брошены своими близкими и остались без средств. Современные данные примерно те же. Часто женщина по болезни не в состоянии заниматься прежним трудом или по какой-либо причине теряет работу; и то и другое может привести ее к проституции, ибо нарушается непрочное равновесие ее бюджета, и она вынуждена спешно найти новый источник для существования. Причиной может послужить и рождение ребенка. Больше половины женщин из приюта Сен-Лазар имели детей, по крайней мере одного ребенка; многие воспитали от трех до шести; доктор Бизар описывает женщину, которая родила четырнадцать детей, из которых восемь еще были живы, когда он с ней познакомился. Очень немногие из них, по его словам, бросают своих малышей; и нередко именно ради детей, чтобы прокормить их, мать-одиночка становится проституткой. Он приводит следующий случай: Некая девушка жила в провинции, в девятнадцать лет ее лишил девственности шестидесятилетний хозяин, тогда она еще жила в своей семье, из-за беременности ей пришлось уйти от родных, она родила здорового ребенка, дочь, которую вполне нормально растила. После родов отправилась в Париж, устроилась там кормилицей, гулять начала в двадцать девять лет. Проституцией занимается, таким образом, уже тридцать три года. Сейчас себя чувствует выбившейся из сил и сломленной, просит поместить ее в Сен-Лазар. Известно, что рост проституции наблюдается во время войны и в период послевоенных кризисов. Автор «Жизни проститутки», частично напечатанной в «Тан модерн»[422], так говорила о своих первых шагах: Я вышла замуж в шестнадцать лет за человека на тринадцать лет старше меня. Замуж вышла с единственной целью – вырваться из дома, от родителей. Мой муж только и знал, что делал мне детей. «С ними ты никуда не денешься, дома будешь сидеть, не до выходов тебе будет» – так он говорил. Он был против того, чтобы я красилась, не хотел водить меня в кино. А уж свекровь и вовсе терпеть невозможно было, она ежедневно являлась к нам и одобряла все, что бы ни делал ее мерзавец-сын. Мой первый ребенок – мальчик, его назвали Жак; четырнадцать месяцев спустя я родила Пьера… Так как было скучно сидеть дома, поступила на курсы медсестер, мне там очень понравилось… Потом поступила работать в больницу в пригороде Парижа, в женское отделение. Одна молоденькая медсестра, совсем девчонка, обучила меня тому, о чем я понятия не имела раньше. Для меня спать с мужем было как барщину отбывать. После я работала в мужском отделении шесть месяцев без всяких шашней. И вот как-то один тип, бывший солдат, служивший в Северной Африке, подонок, но очень красивый парень, вваливается ко мне… Он дает мне понять, что я могла бы жить иначе, могла бы отправиться с ним вместе в Париж, оставить работу… Он очень хорошо сумел меня усыпить… Я решилась уехать с ним… Целый месяц я была по-настоящему счастлива… Однажды он привел женщину, очень хорошо одетую, даже шикарно, и сказал: «Вот эта очень хорошо делает свое дело». Вначале я не соглашалась. Даже нашла место медсестры в клинике, помещавшейся в том же квартале, чтобы показать ему, что не желаю заниматься проституцией, но долго не могла сопротивляться. Он все время мне повторял: «Ты меня не любишь. Когда сильно любят мужчину, на него работают». Я плакала. В клинике все время была очень печальной. В конце концов я дала отвести себя к парикмахеру. И вот я начала выходить! Жюло следовал за мной, чтобы приглядывать, хорошо ли я работаю, и чтобы предупредить в случае, если фараоны появятся… В определенном смысле это классическая история, описывающая, как сутенер заставляет свою девушку идти на панель. Роль сутенера может принадлежать и мужу. А иногда и другой женщине. Л. Февр в 1931 году опросил 510 молодых проституток[423]. 284 из них жили одни, 132 – с другом, 94 – с подругой, с которой их, как правило, связывала лесбийская любовь. Он приводит отрывки из их писем, сохраняя орфографию: Сюзанна, семнадцать лет: «Я стала заниматься проституцией сначала в основном с проститутками. Одна из них меня очень долго держала при себе, очень ревновала, тогда мне пришлось уйти с этой улицы…» Андре, пятнадцать с половиной лет: «Я ушла от родителей, потому что захотела жить с подругой, с которой познакомилась на вечере, я сразу поняла, что она хочет любить меня как мужчина, я с ней прожила четыре месяца, а потом…» Жанна, четырнадцать лет: «Моего бедного папочку звали Н., он умер от последствий войны в госпитале в 1922 году. Мать снова вышла замуж. Я ходила в школу, чтобы получить свидетельство об окончании, потом пошла учиться шить… потом стала работать, денег получала мало, поэтому стали ругаться с отчимом… Мне пришлось поступить бонной к мадам X., что на улице… Целых десять дней я была одна с ее дочерью, которой было лет двадцать пять; я почувствовала, как она вдруг изменилась. А однажды, прямо так же как парень, она призналась мне в любви… Сначала я не решалась, а потом побоялась, что меня выгонят, и в конце концов согласилась; я тогда кое в чем разобралась, кое-чему научилась… Потом я работала, потом осталась без работы и стала заниматься проституцией, сначала я это делала с женщинами. Я познакомилась с одной очень щедрой дамой», и т. д. Нередко женщина видит в проституции временный способ поправить материальное положение. Однако уже не раз писали о том, как она незаметно втягивается в ремесло в силу разных причин. Как раз сравнительно редки случаи так называемой «торговли белыми», то есть «торговли женщинами», когда женщина оказывается втянутой в дело насильно, путем ложных обещаний, мистификаций и т. д. Но, раз попав в сферу проституции, женщина вынуждена оставаться в ней зачастую против своей воли. Поначалу необходимые ей средства дает сутенер или содержательница публичного дома, которые таким образом присваивают себе все права на нее, забирают себе бо́льшую часть ее заработка, и освободиться от них ей очень трудно. «Мария-Тереза» много лет вела настоящую войну, прежде чем одержала победу. В конце концов я поняла, что Жюло хотел только мои денежки, и подумала, что, если бы его не было рядом, я смогла бы кое-что откладывать себе впрок… В публичном доме вначале чувствовала себя скованно, не осмеливалась подойти к клиентам и сказать: «Пойдем со мной». Жена одного из приятелей Жюло все время за мной следила и подсчитывала, сколько раз я поднималась к себе с клиентом… И вот Жюло мне пишет, что я должна каждый вечер отдавать свой заработок хозяйке, «так их у тебя не украдут…». Когда я захотела купить себе платье, хозяйка заведения сказала, что Жюло запретил мне выдавать мои деньги… я решила вырваться из этой тюрьмы как можно скорее. Когда хозяйка публичного дома узнала, что я собираюсь уйти, она мне не дала тампон[424] перед осмотром врача, как это делала раньше, и меня взяли и отправили в больницу… Оттуда пришлось вернуться на эту каторгу, чтобы заработать деньги на отъезд… но в борделе я пробыла только четыре недели. Несколько дней проработала на бульваре Барбес, как когда-то, но была так зла на Жюло, что не могла оставаться в Париже: мы все время ругались, он еще и бил меня, однажды чуть не выбросил в окно… Я договорилась с одним агентом поехать куда-нибудь в провинцию. Когда я сообразила, что этот агент знаком с Жюло, то не пошла на условленное место свидания. А потом две девки из компании этого агента, встретив меня на улице Бельом, избили… На следующий день собрала чемодан и отправилась одна на остров Т. Три недели спустя поняла, что с меня хватит, что больше не могу находиться в этом борделе, и написала доктору, когда он пришел с осмотром, чтобы меня отметили как выбывающую… Жюло меня встретил на бульваре Маджента и поколотил… На лице у меня остались следы от его побоев. Я уже больше не могла переносить Жюло, была им сыта по горло. И тогда я подписала контракт и уехала в Германию… Художественная литература сделала фигуру Жюло типичной. В жизни проститутки он играет роль покровителя. Ссужает ее деньгами на туалеты в начале пути, затем защищает от конкуренток, от полиции – иногда бывает, что он сам полицейский, – от клиентов. Ведь среди них попадаются такие, которые хотели бы получить удовольствие и сбежать, не заплатив; есть и другие, которые дают выход своему садизму. Несколько лет назад в Мадриде, например, золотая молодежь, в основном фашисты, развлекалась тем, что в холодную ночь бросала в реку проституток; а во Франции были случаи, когда развеселившиеся студенты увозили женщин за город и ночью их там бросали совершенно голыми; поэтому, чтобы получить заработанные деньги, избежать жестокого обращения, проститутке нужен мужчина. К тому же он для нее еще и моральная поддержка. «Когда ты одна, так и работаешь хуже, спустя рукава, как-то и сердце не лежит к этому делу, все идет кое-как», – говорят некоторые из них. Нередко проститутка даже любит своего мужчину; и нередко именно любовь толкает ее к занятиям этим ремеслом или служит ей оправданием; в среде, где она вращается, у мужчин огромное превосходство над женщинами; их разделяет такая дистанция, что эта любовь превращается в религию, благоговейное поклонение, ею-то и объясняется самоотречение иных проституток. В жестокости и насилии своего самца они видят признак мужественности и подчиняются ему с особой покорностью. Они ревнуют его, мучаются, но одновременно еще и переживают рядом с ним радость влюбленности. Некоторые из них питают по отношению к закабалившим их мужчинам только злобу и обиду: и лишь страх держит их рядом с ними, под их властью, в зависимости от них, как это было в случае с Марией-Терезой. И вот женщины утешаются с каким-нибудь любовником, «хахалем» из числа клиентов. Все женщины моей среды, помимо своих Жюло, имели хахаля, и я тоже, – пишет Мария-Тереза. – Это был очень красивый парень, моряк. Хоть он и неплох был в постели, я не получала с ним удовольствия, но зато у нас были очень хорошие, дружеские отношения. Нередко мы поднимались ко мне в комнату совсем не для занятий любовью, просто беседовали, и он говорил, что я должна уйти из этого заведения, что мне не место здесь. Проститутки также находят для себя радость и отвлечение в общении с женщинами. Среди проституток очень много лесбиянок. Мы уже видели, что у истоков их карьеры нередко лежит какое-нибудь любовное приключение с женщиной, немало проституток начинают как лесбиянки и продолжают жить со своей подружкой. По результатам опроса, проведенного Анной Рюлинг в Германии, около 20 % проституток заявили, что они лесбиянки. Февр рассказывает о тюрьмах, где молодые заключенные женщины обмениваются письмами порнографического содержания, со страстными уверениями в своих чувствах, которые подписывают: «Навеки вместе». Эти письма очень похожи на те, которые пишут друг другу школьницы, раздувая тем самым сердечное пламя; правда, школьницы не так опытны, не так искушены, более скромны, сдержанны, застенчивы, робки; проститутки же предельно откровенны в выражении своих чувств, как в описании их словами, так и в реализации. Мы знаем, что в жизни Марии-Терезы – а познакомила ее с чувственным наслаждением женщина – особую роль играет именно подружка в противоположность презираемому клиенту и ненавистному, повелевающему ею сутенеру: Как-то Жюло привел девчонку, бедную служаночку, у которой не было даже башмаков на ногах. Пришлось купить ей полную экипировку на барахолке, а потом уж отправиться вместе работать. Она была очень миленькая, и, так как ко всему прочему любила женщин, мы быстро поладили. С ней я вспомнила все, чему меня когда-то научила медсестра в больнице. Мы часто веселились и вместо работы отправлялись в кино. Я была рада ей. Очевидно, что подружка в данном случае выполняет ту же роль, что и сердечный друг для добропорядочной женщины, основное окружение которой тоже женщины: именно подружка приносит удовольствие, отношения с ней свободные, бескорыстные, они диктуются только взаимным желанием, взаимным притяжением; устав от мужчин, испытывая в силу этого к ним отвращение, а порою и просто желая отвлечься, проститутка ищет объятий другой женщины, чтобы расслабиться и получить удовольствие. Во всяком случае, в среде проституток вот такое взаимопонимание, быстро объединяющее женщин, намного более распространено, чем в любой другой среде. Оттого что отношения этих женщин с другой половиной человечества построены на коммерческой основе, оттого что общество относится к ним как к париям, проститутки между собой сохраняют прочную солидарность; они могут оказаться соперницами, могут ревновать друг друга, оскорблять, драться, наконец, но они крайне нуждаются друг в друге, чтобы построить свой «контрмир», где они обретают человеческое достоинство; и подружка – это их конфидент, особо доверенный, избранный свидетель их жизни; кто еще, кроме нее, может оценить наряд, прическу, все то, что предназначено для соблазна мужчин, с одной стороны, но что, с другой, имеет и самоценность, что вызывает зависть и восхищение у других женщин. Что же касается отношений проститутки и клиентов, то существуют разные мнения на этот счет, да и случай на случай не приходится. Нередко утверждается, что для своего любимого она хранит особый поцелуй, одаривая им его уста, и особую нежность, что для нее нет никакого сравнения между объятиями по любви и профессиональными объятиями. Свидетельства мужчин по этому поводу вызывают сомнения, поскольку их тщеславие стимулирует самообман и они с готовностью дают себя провести с помощью разыгрываемых комедий, якобы погружающих их в стихию наслаждений. Действительно, поведение и состояние проститутки меняются в зависимости от обстоятельств, от того, работает ли она, так сказать, на «конвейере», что физически изнуряет, или у нее короткий визит клиента, или «рабочая ночь», или свидание с хорошо знакомым клиентом, отношения с которым стали привычными. Мария-Тереза занималась своим ремеслом, как правило не вкладывая в это никаких чувств, безучастно, безразлично, однако и в ее памяти сохранилось несколько блаженных ночей, принесших ей наслаждение; у нее были «любовники», и, собственно, они были у всех ее товарок; бывает, что проститутка отказывается брать деньги с клиента, если он ей очень понравился, а то и помогает ему, окажись он в затруднительном положении. А в общем, проститутка работает бесстрастно, холодно. Некоторые из них к большинству своих клиентов относятся не просто с безразличием, а еще и с примесью презрения. «О! До какой же степени все мужчины придурки! Женщина может чем угодно забить им голову!» – пишет Мария-Тереза. Все же многие из них испытывают обиду и отвращение к мужчинам; их испорченность им омерзительна. То ли потому, что в бордель мужчины идут, дабы дать выход своим порокам, в которых они не осмеливаются признаться ни женам, ни любовницам, то ли сам бордель возбуждает, стимулирует развращенность, только большинство мужчин требуют от проститутки «фантазий». Мария-Тереза жаловалась, в частности, на французов, проявлявших ненасытность, неутомимость и чрезмерно богатое воображение. Женщины, попавшие на лечение к доктору Бизару, признавались, что «все мужчины в той или иной степени порочны». Одна из моих подруг много раз беседовала с молоденькой проституткой, лежавшей на излечении в больнице Божон; это была умненькая девушка, в свое время она работала прислугой, потом жила с сутенером, которого обожала. Она говорила: «Все мужчины порочны, кроме моего. За то его и люблю. Если я когда-нибудь обнаружу у него порок, я его брошу. Когда клиент приходит впервые, он еще не осмеливается, ведет себя нормально, но, когда он приходит в следующий раз, он уже начинает требовать всяких штучек… Вы говорите, что ваш муж не испорчен, – увидите еще. Все они испорчены». Испорченность, развращенность мужчин породили у нее ненависть к ним. Другая моя подруга в 1943 году в Френе тоже познакомилась с проституткой и даже подружилась с ней. Эта проститутка уверяла, что 90 % ее клиентов развращены, порочны, около 50 % скрытые педерасты. Те из них, которые проявляли чрезмерное воображение, пугали ее. Один немецкий офицер требовал, чтобы она прогуливалась по комнате обнаженной с цветами в руках, имитируя расправленные крылья и изображая полет птицы; несмотря на обходительность и щедрость этого офицера, она, едва заметив его, сбегала. Марию-Терезу «фантазии» приводили в ужас, хотя ее сексуальный опыт намного превосходил простой коитус и чаще всего эти «фантазии» не требовали от нее большой затраты сил. Три проститутки, о которых шла речь выше, неординарны, они умны, восприимчивы, чувствительны. Они, без сомнения, отдавали себе отчет в том, что, как только их перестанет защищать рутина ремесла и как только клиент перейдет из разряда обыкновенного, типичного клиента и примет индивидуальный облик, они тут же станут жертвой чьей-то совести и свободного каприза, и речь уже будет идти не о простой купле-продаже. Впрочем, есть проститутки, специализирующиеся на «фантазиях», и оплачиваются они дороже. Во враждебном отношении проституток к клиентам проявляется еще и классовое чувство. Хелен Дейч пространно изложила историю некоей Анны, хорошенькой белокурой проститутки, по возрасту совсем ребенка, которая, будучи, как правило, нежной, милой, испытывала приступы бешенства при виде определенного типа мужчин. Она выросла в рабочей семье; отец пил, мать постоянно болела; это несчастное супружество привило ей ужас перед семейной жизнью, и она ни за что не соглашалась выйти замуж, хотя, несмотря на ее ремесло, ей неоднократно делали предложения. Местные парни ее совратили; ей нравилось ее занятие; но когда, заболев туберкулезом, она оказалась в больнице, у нее стала развиваться безумная ненависть к врачам; «респектабельные» мужчины ей были отвратительны; вежливость, сочувствие доктора для нее были непереносимы. «Что, мы не знаем, что ли, как с них легко слетает маска любезности, достоинства, самообладания и вместо этого появляется грубое животное?» – говорила она. В остальном же была уравновешенной, психически здоровой. Вот только сочинила историю про ребенка, который якобы воспитывался у кормилицы, а так не лгала. Умерла она от туберкулеза. Еще одна молоденькая проститутка, Джулия, которая с пятнадцати лет отдавалась всем встречавшимся с нею мальчишкам, любила только слабых, бедных, несчастных мужчин; с ними она была мила, нежна, а на остальных смотрела как на «диких животных, заслуживающих самого худшего обращения». (У нее был сильно выраженный комплекс на почве несостоявшегося материнства; слова «мать», «ребенок» и созвучные с ними вызывали у нее припадки неконтролируемой ярости.) Бо́льшая же часть проституток морально адаптируется к своему уделу; это совсем не означает, что у них наследственная или врожденная порочность, аморальность, – они просто чувствуют себя, и не без оснований, частью общества, требующего от них именно таких услуг. Они прекрасно знают, что назидательные речи полицейских, регистрирующих их, чистейшее пустословие, а возвышенные чувства, афишируемые клиентами за стенами борделя, их мало смущают. Мария-Тереза объясняет булочнице, у которой она живет в Берлине: По мне, все хороши. Пусть только платят денежки, мадам… Да, правда, потому что спать с мужчиной бесплатно, просто так, ни за что, с какой стати, он все равно скажет о вас, что вы проститутка; когда же он вам заплатит, то хоть и сочтет вас проституткой, зато хитрой; ведь как получается: когда вы требуете денег у мужчины, то можете быть уверены, что он вам на это ответит: «Я не знал, что для тебя это работа» или «А у тебя есть еще кто-нибудь, другой мужчина?» Вот так. Так что за плату ли, бесплатно ли, получается одно и то же. «Да, конечно, – отвечает она. – Вы правы». А я ей говорю дальше: вы полчаса простоите в очереди только за талончиком на обувь. Я же за полчаса успею с одним переспать. Вот у меня и туфельки на ногах; а если жить с кем-то, тут иначе, надо уметь запудрить мозги, охмурить, за это тебе еще больше платят. Видите, получается, что я права. Нет, не моральная и не психологическая сторона жизни отягощают существование проститутки. Ее материальное положение в большинстве случаев плачевно. Обираемые сутенером и держательницей публичного дома, проститутки никогда не чувствуют себя уверенно, а три четверти из них вообще не имеют своих денег. Доктор Бизар, лечивший, по его выражению, легионы проституток, говорит, что приблизительно 75 % из них лет пять спустя после освоения ремесла подхватывают сифилис; особенно легко, пугающе легко заражаются неопытные несовершеннолетние проститутки; среди них примерно четверти необходима операция из-за осложнений после перенесенной гонореи. Одна из двадцати заболевает туберкулезом, 60 % становятся алкоголичками или наркоманками; 40 % умирают, не дожив до сорока лет. Нужно добавить, что предпринимаемые ими меры предосторожности не всегда надежны, и время от времени они беременеют, а аборт делают, как правило, в ужасных условиях. Проституция низкого пошиба – тяжелое ремесло, при котором женщина подвергается сексуальному и экономическому угнетению, испытывает произвол полиции, терпит унизительный медицинский контроль, капризы клиентов, не защищена ни от каких инфекций, ни от каких болезней, а также и от нищеты; при котором она в полном смысле слова низведена до уровня вещи[425]. От рядовой проститутки до знаменитой гетеры – дистанция огромного размера, у этой лестницы множество ступенек. Основное различие между ними состоит в том, что проститутка выступает на торгах как представительница некоей общей категории себе подобных и в силу существующей в этой среде конкуренции обречена оставаться на жалком жизненном уровне, тогда как гетера делает ставку на свою особенность: если ей удается добиться успеха, она может рассчитывать на высокое положение. Красота, обаяние, сексапильность необходимы для достижения этой цели, но и их недостаточно: нужно, чтобы ее выделило общественное мнение. Ее стоимость выявляется через желание мужчины, но она получает признание лишь тогда, когда мужчина открыто, перед всем миром назовет эту стоимость, провозгласит ее цену. В веке минувшем это были дом или дворец, экипаж, жемчуга – свидетельства власти «кокотки» над своим покровителем, которые возводили ее в ранг дамы полусвета; она удерживалась в своем высоком положении до тех пор, пока мужчины продолжали разоряться ради нее. Социальные и экономические перемены привели к исчезновению такого типа женщин, как Бланш д’Антиньи. Нет больше «полусвета», среды, в которой она могла бы утвердить свою репутацию. Честолюбие находит другие пути для самоутверждения и признания. Последнее воплощение гетеры – это кинозвезда. Имея в качестве опоры мужа – таково строгое требование Голливуда – или солидного, серьезного друга, она появляется на экране и далее роднится со своими героинями – Фриной, Империей, Золотой Каской. Она предлагает мужчинам женщину их мечты, а они за это отдают ей состояние и создают славу. Грань между проституцией и искусством всегда была хрупка, поскольку красота и сладострастие как-то двусмысленно соединяются; на самом деле не красота пробуждает желание; эта платоновская теория любви предлагает похоти свои лицемерные оправдания. Фрина, обнажающая грудь перед ареопагом, позволяет созерцать чистую идею. Показ неприкрытого тела становится зрелищем, явлением искусства; американские «бурлески» сделали из раздевания драму. «Обнаженное тело невинно, целомудренно», – заявляют старые господа и под видом коллекционирования «художественно выполненных ню» собирают порнографические фото. В борделе момент, когда клиенты делают выбор, – это настоящий парад; этот парад может принимать более сложные формы – «живые картинки», «артистичные позы». Проститутка, желающая выделиться, повысить свою стоимость, не ограничивается пассивным показом своего тела; она стремится обнаружить особые таланты. Греческие «флейтистки» пленяли мужчин своей музыкой и танцами. Женщины племени улед наиль исполняют танец живота, испанки танцуют и поют в Баррио-Чино: и для тех, и для других это способ предложить себя в изысканной манере особому ценителю. Нана, как известно, выходит на сцену с определенной целью, ей нужны «покровители». Некоторые мюзик-холлы, как некогда кафешантаны, кабаре, представляют собой попросту бордели. Любое ремесло, любой вид деятельности, связанный с обнажением женского тела, может быть использован в «галантных» целях. Нет сомнения, есть танцовщицы мюзик-холла, есть платные партнерши для танцев в кабаре, обнаженные танцовщицы, партнерши для проведения времени за столиком, сексапильные красотки, манекенщицы, певицы, актрисы, которые не смешивают эротическую часть своей жизни с ремеслом; и чем большего мастерства, технического совершенства, выдумки требует их ремесло, тем в большей степени оно становится самоцелью; однако нередко женщина, «предлагающая себя» публике, впадает в соблазн использовать свой шарм и с помощью интимной коммерции заработать себе на жизнь. И только куртизанка обзаводится ремеслом, которое служит ей ширмой. И редкая из них ведет себя как Леа, героиня Колетт, которая на обращение друга «моя актриса» отвечает: «Актриса? Подумать только, мои любовники становятся бестактны». Торговая, рыночная стоимость каждой из них зависит от репутации, точнее, от имени, а сделать «имя» можно на сцене или на экране, потом оно становится источником дохода. Не каждая Золушка мечтает только о волшебном принце: муж или любовник, она подозревает, может превратиться и в ее тирана; поэтому она предпочитает мечтать о собственном смеющемся изображении на афишах больших кинотеатров. Но все-таки чаще всего благодаря «протекциям» мужчин она достигает этой цели; именно мужчины – муж, любовник, вздыхатель – обеспечивают ее триумф, предлагая ей свое состояние или имя, свою известность. Потребность нравиться окружающим, нравиться толпе, массе очень роднит звезду с гетерой. В обществе они играют сходные роли: гетерами я называю всех женщин, которые не только свое тело, но и свою личность в целом рассматривают как капитал, годный для эксплуатации. Их жизненная позиция не имеет ничего общего с жизненной позицией творческого человека, созидателя, который, выходя за грань возможного в своем творчестве, превосходит самого себя, выходит за пределы изначальных данных и, становясь другим, зовет к свободе, открывая ей будущее; гетера не снимает покрывала с мира, не прокладывает путей для человеческой трансценденции[426]; она, напротив, использует это стремление к трансцендентному для извлечения личной выгоды. Гетера, предлагая себя восхищенным поклонникам, не отрицает пассивную женственность, которой предписано пребывать во власти мужчин, но наделяет ее волшебной силой, что позволяет держать мужчин в ловушке самим своим присутствием, кормиться этим, если хотите, пожирать их и затягивать вместе с собой в имманентность. Этот путь позволяет женщине обрести некоторую независимость. Одаривая собою многих мужчин, она не принадлежит никому в отдельности; накопленные деньги, приобретенная известность, которой она пользуется как ходовым товаром, обеспечивают ей экономическую самостоятельность. Самыми свободными женщинами Древней Греции были не матроны, не рядовые проститутки: ими были гетеры. Куртизанки эпохи Возрождения, японские гейши несравненно свободнее всех своих современниц. Во Франции самой свободной женщиной, свободной по-мужски, можно считать Нинон де Ланкло. Парадоксально, но факт: те женщины, которые максимально используют свое женское начало, свою женскую природу, достигают положения, сходного с положением мужчины; отталкиваясь от своего пола, который отдает их во власть мужчин как объект, они становятся субъектом. Они не только зарабатывают себе на жизнь, как мужчины, но и жизнь их проходит исключительно в мужском окружении; исповедуя свободу нравов, вольные в своих намерениях, придерживаясь широких взглядов, они могут подняться – таков пример Нинон де Ланкло – до редчайшей свободы разума. Самые изысканные, выдающиеся из них нередко окружены артистами, писателями, которые скучают в обществе «порядочных женщин». В гетере находят самое пленительное воплощение мужские мифы: она более, чем какая-либо другая женщина, воплощает в себе плоть и дух, она – идол, вдохновительница, муза; художники и скульпторы ее выбирают своей моделью; поэты мечтают о ней; интеллектуал обнаружит в ней все сокровища истинно женской «интуиции»; в отличие от матроны, матери семейства, у нее легкий, свободный ум, потому что она не погрязла в лицемерии. Особенно одаренные гетеры не удовлетворяются ролью Эгерии; они испытывают потребность самостоятельно проявить ту ценность, какой наделил их чужой выбор; свои пассивные добродетели они хотели бы превратить в деятельность. Они являют себя миру как суверенные субъекты, они пишут стихи, прозу, занимаются живописью, сочиняют музыку. Именно так Империя стала самой знаменитой из итальянских куртизанок. Возможен и такой вариант, когда женщина использует мужчину как инструмент и при его посредстве начинает исполнять сугубо мужские функции: так через своих могущественных любовников правили миром «великие фаворитки»[427]. Такое освобождение находит свое выражение, помимо всего прочего, и в эротическом плане. Заставляя мужчину платить деньги или оказывать ей какие-либо услуги, женщина как бы компенсирует комплекс женской неполноценности; деньги здесь играют очистительную роль; они сводят на нет борьбу полов. Если многие женщины, отнюдь не профессиональные проститутки, стремятся заполучить от своих любовников денежные чеки и подарки, так это не из скупости: заставить мужчину платить – и расплачиваться за это, как мы увидим дальше, – это значит сделать его своим орудием. Женщина таким путем защищается, чтобы не стать самой орудием в руках мужчины; он полагает, что «имеет ее», но это сексуальное обладание иллюзорно; это она его имеет, и в гораздо более серьезном смысле – в экономическом. Ее самолюбие удовлетворено. Теперь она может отдаться объятиям любовника; она не уступает чужой воле; она «не обязана» доставлять удовольствие, это она скорее получает удовольствие как дополнительную прибыль; о ней уже нельзя сказать, что ее «взяли», поскольку ей заплачено. Надо сказать, что куртизанка считается фригидной женщиной. Для своей же пользы она должна уметь управлять и своим сердцем, и своим чревом; сентиментальная или чувственная, она рискует стать жертвой мужского превосходства, подпасть под его влияние, а он станет ее эксплуатировать, всецело подчинит себе либо заставит страдать. Мужские объятия – особенно в начале карьеры – нередко унижают ее; бунт против мужского высокомерия находит свое выражение во фригидности. Гетеры, как и матроны, охотно делятся друг с другом «трюками», позволяющими им работать на притворстве. Это презрение, это отвращение, питаемое к мужчине, – свидетельство того, что в игре «эксплуататор – эксплуатируемый» они совсем не уверены в своем выигрыше. И в самом деле, в большинстве случаев зависимость – вот их удел. У них нет одного мужчины-господина. Но вместе с тем они испытывают самую насущную потребность в мужчинах. Если мужчина перестанет ее желать, куртизанка потеряет все средства для существования; даже дебютантка знает, что ее будущее в их руках; даже кинозвезда, лишившись мужской поддержки, видит, как падает ее престиж: Рита Хейворт, расставшись с Орсоном Уэллсом, почувствовала себя сиротой и со страдающим видом ездила по Европе, пока не встретила Али Хана. Красавица из красавиц не может быть уверена в завтрашнем дне, ибо ее власть сродни волшебству, чародейству, а волшебство капризно; чары изменчивы; она так же прикована к своему покровителю – мужу или любовнику, – как «добропорядочная» супруга к своему супругу. Она не только обязана услаждать его в постели, но и выносить его постоянное присутствие, его речи, его друзей, а главное – его спесь. Когда сутенер оплачивает своей подопечной туфли на высоком каблуке, атласную юбку, он вкладывает свои средства, чтобы возвращать их себе в виде ренты, обирая свою жертву; промышленник же, производитель, одаривая жемчугами и мехами свою подругу, демонстрирует с ее помощью свое состояние и мощь, свое положение; зарабатывают ли посредством женщины деньги или, напротив, тратят их на нее – это все то же порабощение, все та же кабала. Дары, которыми ее осыпают, превращаются для нее в цепи. Да и богатые туалеты, драгоценности – принадлежат ли они действительно ей? Случается, что, поссорившись, мужчина требует вернуть ему все когда-то им купленное, как это сделал недавно с присущей ему элегантностью Саша Гитри. Чтобы «сохранить» своего покровителя, при этом не отказываясь от своих удовольствий, женщина хитрит, прибегает к уловкам, обману, лицемерию, всему тому, что бесчестит и семейную жизнь; ей не то чтобы приходится прибегать к раболепию, раболепна сама по себе вся эта игра. Если она красива, пользуется известностью, она может поменять своего сегодняшнего господина на другого, коль ей становится невмоготу с ним. Однако красота требует забот, она – хрупкое сокровище; гетера ведь полностью зависит от своего тела, а время безжалостно; для нее борьба со старением принимает самый драматический характер. Если ей удается добиться престижного положения, она может жить за счет его, независимо от возрастных изменений лица и форм тела. Но забота об имени, составляющем ее самое верное достояние, подчиняет ее самой страшной тирании – тирании общественного мнения. Всем известно, что звезды Голливуда попадают в подлинное рабство. Даже их тело не принадлежит им; это продюсер решает, какого цвета должны быть их волосы, какими должны быть их вес, фигура, вообще типаж; иногда, чтобы изменить линию щеки, им удаляют зубы. Диета, гимнастика, примерка костюмов, макияж – все это повседневная каторга. «Личная жизнь» предполагает выходы в свет, флирты; их частная жизнь становится частью общественной жизни. Во Франции нет, конечно, писаных правил, но каждая предусмотрительная и ловкая женщина знает, что «реклама» предъявляет к ней свои требования. Звезде, отказывающейся покориться этим требованиям, придется познать либо резкое, либо постепенное, но неизбежное падение. Проститутка, отдающая только свое тело, возможно, в меньшей степени порабощена, чем женщина, которая превратила желание нравиться в свое ремесло. Женщине, «достигшей положения», у которой в руках настоящее дело, талант которой признан – будь она актрисой, певицей, танцовщицей, – удается избежать удела гетеры; ей может посчастливиться познать истинную независимость; большинство же всю жизнь пребывают в страхе; им беспрестанно приходится вновь завоевывать и публику, и мужчин. Очень часто содержанка скрывает даже от себя самой свою зависимость; подчиняясь заведенному общественному порядку вещей, она признает его значимость; она восхищается «светом», усваивает его нравы; ей хочется соответствовать буржуазным нормам. Существуя за счет богатой буржуазии, она принимает ее идеи; она становится «благомыслящей»; в свое время эти женщины охотно помещали своих дочерей в монастыри, а в старости и сами начинали ходить к мессе, страстно приобщаясь к вере. Как правило, эта категория женщин поддерживает консерваторов. Они слишком горды тем, чего им удалось добиться в жизни, и боятся перемен. Тот вечный бой, который им приходилось выдерживать, чтобы «выйти в люди», не располагает к сантиментам, и чувства общечеловеческой солидарности, человеческого братства у них не возникает; слишком дорогой ценой, рабским унижением заплатили они за свой успех, чтобы искренне желать всеобщей свободы. Золя именно эту черту выделяет у Нана: В отношении книг и драматических произведений у Нана было твердо установленное мнение: ей нужны были нежные, благородные произведения, такие, что заставляют мечтать и возвышают душу… Нана возмущалась республиканцами. Чего нужно этим грязным людям, которые никогда не умываются? Разве народ не счастлив, разве император не сделал для него все, что только можно? Порядочная сволочь этот народ! Она-то его знает, она может о нем судить. Ах, дай Бог подольше здравствовать нашему императору![428] А во время войн никто не проявляет свой патриотизм столь рьяно, как известные шлюхи; им хочется благородством своих чувств возвыситься до графинь. Избитые истины, высказывания, лишенные живого смысла, отражающие чудовищные предрассудки, надуманные, неестественные эмоции – все это составляет сюжеты и колорит их бесед на общественные темы, и часто кажется, что они начисто, до самых сокровенных тайников души, лишены искренности. Ложь и гипербола разрушают сам язык. В жизни гетеры все напоказ; слова, мимика, жесты служат совсем не для выражения мысли, чувств, а для эффекта – чтобы произвести впечатление. Перед покровителем разыгрывается комедия любви: временами гетера хочет верить, что это не игра. Перед обществом разыгрывается благопристойность, престиж; в конце концов гетера начинает верить, что она и впрямь зерцало всех добродетелей, священный идол. Постоянная ложь управляет внутренней жизнью гетеры, и все ее измышления, все хорошо продуманные выдумки заимствуют у истины ее свойства. Бывают порою и в жизни гетеры непредвиденные события: любовь не проходит совсем мимо нее; случаются «увлечения», «страсти»; и иногда она даже чувствует, что «влюблена». Однако та, что уделяет чрезмерное внимание своим капризам, чувствам, удовольствиям, очень скоро может расстаться со своим «положением». Как правило, гетера ведет себя с осторожностью супруги, нарушающей верность; ей так же нужно, чтобы ни общество, ни ее покровитель ничего не узнали об ее романах; таким образом, у нее нет возможности уж очень много внимания и времени уделять своим «сердечным дружкам»; они только служат некоторым отвлечением, отдыхом. К тому же, можно сказать, каждая гетера слишком заботится о своем успехе, чтобы позволить себе забыться и отдаться истинной любви. Что же касается женщин, к ним гетера иногда испытывает чувственное влечение; относясь враждебно к мужчинам, навязывающим свое господство, она находит в объятиях подруг и сладострастное наслаждение, и ощущение реванша, как Нана в компании своей дорогой Сатен. Гетера хочет играть в обществе активную роль, дабы в полной мере использовать свою свободу, ей также хочется иметь подле себя кого-то зависящего от нее: скажем, молодых людей, которым бы она не без удовольствия «помогла», девушек, которых она охотно бы поддержала, – словом, кого-то рядом, с кем она бы себя чувствовала покровителем. У гетеры могут быть – а могут и не быть – лесбийские наклонности, но в любом случае у нее с женщинами нередко складываются неоднозначные, непростые отношения, о которых я уже говорила: они для нее судьи и свидетели, наперсницы, доверенные лица и сообщницы, они ей нужны, чтобы сотворить свой «контрмир», свою вселенную, к этому стремится любая женщина, так или иначе подавляемая мужчиной. Однако женское соперничество здесь достигает высшей степени. Проститутка строит свою коммерцию, ведет свое дело, если можно так выразиться, опираясь на то общее, что ее объединяет с другими ей подобными, то есть с конкурентками; но если работы достаточно, если ее хватает на всех, то, даже отчаянно ругаясь, они ощущают свою солидарность. И чувства, и поведение гетеры иные, она стремится «выделиться», а потому уже заранее и настроена, и ведет себя враждебно по отношению к той, которая, подобно ей, добивается особого положения, исключительного места в обществе. В таких случаях все расхожие суждения о женских «пакостях» оказываются правдой.