– Тишина в отсеках, свободным от вахты – отдыхать. Лодка стояла, чуть скренившись на левый борт, связи, понятно, абсолютно никакой. Люди ушли, бесшумно отдраив нижний люк. Во всех носовых аппаратах пусто, передние крышки подняты. До сетей 100–150 метров. Ребята несколько раз возвращались, открывали бывший снарядный ящик и доставали оттуда снаряжение и боеприпасы, меняли отработавшие респираторы. Наконец, стук в пятом аппарате. Я находился в первом отсеке и был в полной готовности выйти, если раздастся сигнал о помощи. Расчет бросился вручную закрывать крышку. Затем аккуратно заместили воду, к этому моменту еще трое вернулось, и было слышно, как кто-то закрывает снарядные ящики за рубкой. Первым из аппарата вылез Валя Юров, с красным лицом и белыми полосами от маски. Он – водитель транспортера, который он закрепил на корпусе, так как лодка лежала на минно-балластном. Затем вышел Костя-«одессит», тоже водитель. Последним в лодку вошел Строгов. – Тащ командир, заряжайте аппараты, они там, три штуки. У нас еще сорок минут, – заплетающимся языком сказал он. – Давайте все в ванну, грейтесь. Во втором отсеке была восстановлена ванная комната, снятая еще до первого похода. Туда сейчас налили горячей воды, чтобы ребята отогрелись. Через десять минут Строгов нарисовал картинку: два ряда сетей, одна – противолодочная, вторая – противоторпедная. Обе заминированы удлиненными зарядами, изготовленными из пожарных шлангов. Шесть донных магнитных мин установлены непосредственно в проливе, два корабля стоят вместе у небольшого причала в Хуттебухт, третий – в глубине фьорда, ему смогли заминировать киль в четырех местах. Два первых – поменьше, и почти точно на нашем курсе, осадка у всех 9,2 метра. Решение поставить такой маленький срок принял Строгов, я собирался вначале выйти из фьорда, а затем устроить тарарам. Но сегодня у их фюрера день рождения, поэтому стоит рискнуть и сделать ему «подарок». Где спрятаться мы знаем, это в трех милях отсюда. В 02.32 мы подвсплыли на перископную и двигались вперед, работая самым малым двумя «экономками», чтобы иметь возможность развернуться и отстреляться и кормовыми аппаратами. Через минуту прогремели взрывы, и сети разошлись. На несколько секунд выставил перископ и провел бесперископную атаку, выпустив четыре торпеды по двум ближним кораблям из аппаратов 3-4-5-6, оборудованных системой беспузырной стрельбы, развернулся и послал еще четыре в дальний, от меня, «Тирпиц». Полный ход, и отворачиваем на то место, где уже лежали перед этим. Один взрыв у первых кораблей я видел, когда заканчивал маневр и поднял перископ, чтобы определиться и рассчитать залп. Пускал торпеды из кормовых, убрав его. Готовились – готовились, но застать три корабля: линкор и два тяжелых крейсера, мы даже и не предполагали. Через час прозвучало еще два взрыва. Проклятая землечерпалка работать сразу прекратила, по фьорду рассыпались «У-ягеры», но активного поиска не ведут, слушают море. Прекратилось малейшее движение в заливе. На второй день я решил рискнуть, чуть подвсплыл, и, дав ход и набрав скорость в один узел, остановил машины. Начинался отлив, он гораздо мощнее, чем мои двигатели. Нас отнесло от места стоянки за 8 часов на 12 миль, и мы вышли за артиллерийскую позицию между Аройя и Инестофеном. Там дали самый малый и начали забирать влево в сторону Оксфьорда и его батарей. Половина заряда батарей была израсходована, поэтому, как только мы оказались, по счислению, у выхода из Лангфьорда и начался прилив, я дал ему возможность втянуть лодку туда. Напротив Сторзаунда есть «гнилое» место: Нижний Кованнет, туда спускается вода из трех озер. Берега пустынны, и глубины позволяют лечь на грунт, и выставить РДП над водой. Риск, конечно, есть, но провентилироваться и подбиться необходимо, ведь впереди прорыв из фьорда, а значит, будут усиленно гонять. Встав под прикрытием скалы, всю ночь работали главным вспомогачом, забив аккумуляторы на 70 процентов. Всплыли в позиционное и ушли под моторами, течение направило нас в восточный пролив Стенойя, но там до сетей даже ближе и они не имеют поста посередине, разводятся от берега. Три легких водолаза закрепили заряд буквой «Т», одновременно подрывая трос, поддерживающие буи и разрезая сеть на глубину 40 метров. Мы вырвались, но уткнулись в еще одну сеть, которую только тянули два буксира с одного берега на другой. Пришлось атаковать их торпедой, они обрубили конец и дали полный ход, чтобы увернуться. Мы полным ходом пересекли пролив и вновь спрятались в одной из бухт острова Сёрёйя. Он почти необитаем. Ночи все укорачивались и укорачивались, а немцы искали нас с помощью авиации. Мы же могли только использовать течения, слегка управляя дрейфом. Прошли еще четырнадцать миль и вывалились в Норвежское море из шхер. Шесть часов, всю ночь, шли под РДП, а немцы продолжали искать нас у Сёрёйя. Тут нас подхватил один из рукавов Гольфстрима и понес на северо-восток, в нужном нам направлении. Оторвавшись на сто миль от берега, вышли на связь, сообщив, что живы и операция «эС плюс» исполнена. Наутро мы видели большое количество самолетов, направляющихся в сторону Альта-фьорда. Англичане решили немного подпортить нам картинку. Ну, что делать? Такова жизнь! Глава 12 Бей своих, чтобы чужие боялись! Возвращение получилось долгим, атаковали мы гавань в Ка-фьорде ночью 21 апреля, а вышли на связь только через неделю, да шесть суток шлепали назад, днем приходилось идти под водой, так как немцы совсем озверели и гоняли свои разведчики непрерывно. А обнаружат, значит, пошлют летающую лодку «Блом унд Фосс ВV.138c-1», которая будет следить круглосуточно. И добьют, такого они простить просто не могли. Пока, судя по передачам по радио, они во всем обвиняют англичан. Дескать, шесть групп коммандос пытались открыть проходы в одну из защищенных баз кригсмарине, все они уничтожены и их трупы выставлены на обозрение, сбито 24 самолета противника, видимо этих англичан, которые до Альты добраться не смогли, и выставили. Так что пришли мы только 4 мая, да еще и с боем прорывались в Кольский залив. А с одной оставшейся торпедой много ты навоюешь! У Рыбачьего дежурила целая свора немецких лодок и никто их не гонял. Уклонялись от трех атак. Место наше было не в Екатерининской гавани, а в Пала-губе, но на подходе дали команду идти ближе к штабу. Мои орлы приободрились, «чествовать» будут героев, а я понял, что идем мы за клизмой с патефонными иголками. Перископ фотоаппаратом оборудован не был, комиссар лодки Галкин Дмитрий Михайлович, бывший инструктор политотдела 1-й бригады ПЛ, к перископу не подпускался, несмотря на его просьбы. Любопытство не порок, но свинство. Строгов, вежливо говоря, вообще-то, меня и всех подставил. Да, мы находились на лодке и прорвались во вражескую базу. Да, должны были устроить немцам шорох, но необходимо было тихо выйти из нее. Все делалось для этого. Все взрывные устройства имели надежные часовые механизмы длительного действия. Фьорд – огромный, и гидрофонов там наставлено море. Группа Строгова должна была дать лодке шанс уйти и дать нам полтора суток для этого. Дала только сорок минут. На борту было 10 торпед, чтобы аппараты были свободны для выпуска всей группы под воду. Два орудия сняты, оба кормовых, так как метацентрическая высота из-за полупустого и «сухого» 14-го МБО упала настолько, что пришлось снять все лишнее, чтобы восстановить остойчивость. Боевые возможности лодки упали значительно! Поэтому раскрывать немцам, что против них действует одна лодка, я не мог. Нам это удалось. Нас не бомбили, искали диверсантов. Немцы в курсе того, что происходит в Италии. Там боевые пловцы готовятся именно как диверсанты. Атакуют, имея всего 30 минут для этого, выходят на берег и добираются к своим пешим порядком. Или плывут по поверхности, как это было в Гибралтаре. Совершенно понятно, для немцев, что против них действовали именно диверсанты, которые рвали их сети, ставили мины, прикрепляя их к килю. Лодку никто не видел и не слышал. Тем более что сигнатуры всех наших и английских лодок были им известны. Все, кроме одной. Сигнатуру этой лодки они не знали. И обнаружить ее не смогли. Этим я спас то дело, которым занимался последние пять месяцев. Лодка должна была уйти тихо, но обстоятельства вынудили меня действовать так, как действовали. Теперь придется отвечать на неудобные вопросы. К тому же мичман Строгов – подводник до мозга костей, а не диверсант, водолаз-инструктор 506-го УКОПП имени Кирова. Этим все сказано! Он не мог отпустить безнаказанно два из трех самых больших кораблей Германии, зная, что у меня в отсеках лежат запасные торпеды, а четыре кормовых заряжены и готовы к бою. Он и его ребята готовы были умереть, но уничтожить или повредить корабли. А мне требовалось уйти. Вместе с ними, ибо слишком долго их готовить. Драться против всего флота Открытого моря я не мог: во-первых, нечем было, на борту только две торпеды осталось, во-вторых, это означало передачу противнику всех наработок, которые мы сделали. Этого я допустить не мог. Будем драться против своих. Они имеют привычку бить больнее, чем противник. Подход мне удался, прижав корму на шпринге, подали концы, до этого салютовать не стали, орудия остались зачехленными. Вышли на пирс вместе с военкомом лодки. Я с ним этими мыслями особо не делился. У нас с ним контакта нет, так как он – один из самых недовольных тем, что сместили старого командира. Подхожу к начальству и докладываю: – Товарищ контр-адмирал, крейсерская лодка К-23 прибыла из похода, в котором обеспечивала действия отряда особого назначения «эС». Атакован противник в новой, очень защищенной, гавани «Ка-фьорд» в южной части Альта-фьорда. В гавани находилось три крупных корабля противника, из-за использования сетей прочитать названия кораблей не удалось. Самый крупный из них был минирован вдоль киля четырьмя имевшимися боевыми частями торпед ЭТ-80, 1600 килограммов морской смеси. Два других атакованы четырьмя бесследными экспериментальными торпедами той же марки. В направлении наиболее крупного корабля выпущено из кормовых аппаратов еще четыре аналогичных торпеды. В установленное время прозвучало двенадцать взрывов. Предположительно, все три цели повреждены или уничтожены. Установить точно возможности не имели. Расход торпед – девять ЭТ-80. На борту 70 человек, больных, раненых нет. Командир лодки и командир отряда «эС» кап-два Станкявичус. – По кому пускали девятую торпеду? – По двум буксирам, пытавшимся перегородить восточный пролив у острова Стенойя. Безуспешно, буксиры обрубили конец, сманеврировали и ушли. – Они обнаружили «бесследную» торпеду? – Нет, они видели пузырь, стреляли мы в упор. – Понял вас. Пройдёмте ко мне, капитан второго ранга. Батальонный комиссар, вас это тоже касается. У моих ребят просто уши и волосы дыбом встали! Контр-адмирал к ним не подошел и не поздравил их с окончанием похода. Они вернулись из Альты! Куда ни одна лодка прорваться не могла почти год. – Что-то тут не так! – заключил мичман Строгов, стоявший возле рубки. – Так, мужики, айда на базу, докладываем в Центр. У нас в Пала-губе был ВЧ, и на моем столе были позывные Галлера. Но до штаба флота от причала было ближе, чем до домиков и землянок отряда «эС». Несколько неприятных минут мне довелось пережить. В первую очередь Головко начал опрашивать военкома, а тот, в присутствии всего начальства, малость растерялся и решил, что лучше занять «нейтральную позицию». «Я-не-я, и эта лошадь не моя!» – Я ничем не могу подтвердить или опровергнуть слова командира. Видел только, как мичман Строгов, из команды «эС», вернувшийся на лодку после выхода из неё, из подводного положения, обозначил на карте места стоянки трех кораблей противника. Взрывы слышал, считал. Всё совпадает, но там берег рядом. Перископом командир пользовался мало. В момент атаки дважды поднимал его на несколько секунд, опускал, и что-то строил на планшете, считал. Пуск торпед производился вслепую, только по компасу, с заданным отворотом, который устанавливали в первом отсеке. Командир несколько раз предупредил старшину первой статьи Дымова, что «держи курс, от тебя все зависит. Не рыскай». Когда пускали девятую торпеду, меня в рубке не было, взрыва тоже не было. Со мной командир разговаривал в походе редко. Ни разу не объяснил: какая задача стоит перед лодкой и к чему готовить людей. Этот вопрос я ему задавал. Ответ был: «Обеспечить работу отряда “эС”». Все. Он умыл руки, и все присутствующие повернулись на меня. В глазах стоял вопрос: почему я игнорировал комиссара. – Задачей экипажа лодки было обеспечить работу боевых пловцов. С этой задачей экипаж справился и обеспечил четыре выхода за борт. И даже в изменившихся условиях экипаж действовал слаженно, ошибок и промахов не допускал. Никаких претензий и к экипажу, и лично к батальонному комиссару Галкину я не имею. Все поставленные задачи были выполнены. – Ваши диверсанты раскрыли сети? Вы могли войти в гавань? Почему стреляли восемью торпедами с такого ракурса? – спросил дивкомиссар Николаев. – Дистанция до первой цели была чуть больше четырех кабельтовых, до второй цели было менее десяти кабельтовых после отворота на обратный курс. Рядом была землечерпалка, которая могла быстро переместиться вправо и перекрыть мне возможность отхода на отмель в бухте Сторвика. Моей задачей было сохранить людей, которые смогли сделать это. – Почему пустили только четыре торпеды в первом залпе, ведь целей было две? – Аппараты один и два не имеют системы беспузырной стрельбы. Мы бы раскрыли немцам, что против них действует лодка, а не только диверсанты. – А что за английские «коммандос» действовали в этом районе? – вновь спросил Николаев. – Я бы рекомендовал меньше слушать немецкое радио. Кроме брехни, там ничего нет, – ответил я, чем заслужил особое отношение к себе члена Военного Совета флота. Впрочем, Галлер говорил, что именно Николаев горой стоял за Потапова, так что ничего мы не потеряли. Странно, но о бесперископной атаке никто ничего не говорил. Ею не заинтересовались. Всех интересовал только мой боевой дух и все ли я сделал правильно в той обстановке. Нет! Не все! Требовалось выйти с ребятами и отработать по разработанной схеме. Тогда бы и вопросов было много меньше. Подошел, высадил, ушел, что-то бухнуло, что не знаю. Четырех боеголовок, прикрепленных к килю, любой коробке хватит, чтобы отправиться на иголки. Но этого присутствующие замечать не собирались. Я ведь пустил торпеды в «Тирпица» только для страховки. Мины под ним взорвались раньше. Решение Военного Совета, как официально называлось это сборище, было не в мою пользу. Дескать, кап-два Станкявичус не проявил свойственного всем советским воинам героизма. Произвел залпы в молоко, так как не использовал оптические средства наведения на цель, чем нанес непоправимый урон экономике Советского Союза. Не обстрелял стоящие на якорях эсминцы противника, а они чаще всего действовали против нашего флота, линкоры немцы против нас не использовали, не по чину шапка, ладошкой можно прихлопнуть. А я упустил такую весомую возможность. Торпеды не взял! И мины на берегу оставил! Практически безоружный пошел в Альту! Ату его! И тут раздался звонок. На проводе был сам нарком. Сведения об ударе первым получил он, непосредственно от соответствующих органов. Ждали только нашего прихода. Когда мне передали трубку, я, в ответ на поздравления, сказал: – Спасибо, Николай Герасимович, я передам экипажу и членам отряда ваши слова, если смогу. – А что так? – Да тут говорят, что я действовал неправильно и не смог передать противнику все то, что мы с вами разрабатывали для этой операции. Не погибла лодка в Альта-фьорде, вышла и вернулась на базу, несмотря на то, что пришлось действовать не только диверсионной группой, но и пускать в ход оружие самой лодки. – Кто это говорил? – мрачным голосом спросил нарком. – Могу трубочку передать! – я пальцем начал показывать то на Головко, то на Николаева, дескать, вас к телефону. Надо было видеть их глаза! И выражения лиц. Это была полнейшая паника. – Трубочку брать не хотят. – Передайте командующему. – Вас, товарищ контр-адмирал. Тот показал мне сжатый кулак, но мне его угрозы были до одного места. Снят Рёдер, вместо него назначен Дёниц. Один из трех кораблей сохранил ход и подорвался на двух минах на выходе из гавани и затонул там. Два других полностью небоеспособны, по «Тирпицу» немецкие эксперты склоняются к тому, чтобы признать его неремонтопригодным, тем более что во всей Норвегии для него нет дока, и есть подозрение, что буксировку в Германию он не переживет. Так что не зря сходил за хлебушком! Их «коню»[4] мы конечности повыдергали и открутили все достоинства между ног. А вот, что Дёница поставили рулить, то это здорово портит картинку, не даст он нам спокойно почивать на лаврах. Правда, у меня на подходе вторая группа пловцов, и есть кое-какие соображения по этому поводу. Главное, чтобы у меня лодку не отобрали и дали довести ее до кондиции. Впрочем, трубочку телефонную мне вернули, и Кузнецов приказал немедленно прибыть в Москву. Глава 13 Новое командование – новые сложности Даже не успев передать слова наркома ребятам, на катере комфлота я пересек Кола-губу и вылетел к Кузнецову. Большому начальству сейчас не до наших успехов, а вот с наркомом состоялся долгий и обстоятельный разговор. До операции «эС плюс», в отличие от Галлера, Николай Герасимович относился к этому делу малость скептически: типа, бог с ними, пусть возятся, денег много не просят, штаты не раздувают, мож чё и получится. Получилось! Удивили мы всех! И противника, и союзников, а главное – своих. От всей души удивили! На Север теперь устремились все военные атташе. Придется кое-что сдать, но не бесплатно. – Мы уже говорили с адмиралом Галлером, что немецкие лодки ходят гораздо глубже, чем наши, именно поэтому немцы перекрывают свои порты сетями до 250 метров. У них, скорее всего, иной набор корпуса. Нам требуется захватить или поднять их лодку. – Как это сделать? – Из-под воды, по-другому не получится. Я пытался себя поставить на место Дёница, ведь Гитлер не мог отменить усиление действий против северных конвоев, а сегодня должен прибыть в Исландию 16-й из них. Большинство судов и кораблей проходят мимо Медвежьего, Шпицбергена, ЗэФэИ и идут вдоль Новой Земли. На его месте я бы расположил там стоянки, места бункеровки и небольшие склады с вооружением. Лето вот-вот начнется, и немцы приступят к этому строительству. Кстати, ПВО Мурманска откровенно недостаточно, а конвои пошли туда, так как в январе немцы повредили ледокол «И. Сталин» и Архангельск стал недоступен по ледовой обстановке. Плохо замаскированы причалы, охраняет всего два истребительных полка, на очень устаревшей и потрепанной технике. Я, конечно, понимаю, что объять необъятное сложно, но это – порт. Мы вот разгромили их порт в Ка-фьорде, надо ждать ответку. Они сделают именно это. Думаю, что к приходу следующего конвоя Дёниц натравит на Мурманск Геринга. – У нас большие потери авиации на юге, но попытаюсь доказать руководству, что защитить Мурманск необходимо. Но вы перескочили с темы на тему. – Да, просто вспомнил вылет из Грязной. Вот, снял у англичан на их «Тигре». – Я передал адмиралу кусок магнита, который действительно снял с переборки в каюте их электромеханика. – Я не знаю, из чего сделан этот магнит, но его намагниченность в семь раз больше, чем у феррита. А мы скорость ЭТ-80 повысить не можем из-за этого. – Лев Михайлович, это для вас, – улыбаясь, сказал нарком и передал магнит Галлеру. – А вам-то он зачем? – Мы используем корпуса этих торпед в качестве транспортера боевых пловцов и буксировщика зарядов. От качества двигателей зависит расход энергии, а соответственно дальность хода, так как полную скорость мы использовать не можем. – Я вытащил фотографии и наброски нескольких буксировщиков, вспомнив, что адмирал их еще не видел. – С этим понятно, но что с базами? Как будете их искать и уничтожать? – Нам потребуется гидролокатор, сонар, как их называют англичане, и сантиметровый радиолокатор. – Они у них в сикрет-листе. – Ну, тогда хрен им, а не подводный транспортер для боевых пловцов. Пусть сами ковыряются, копируют у немцев, тогда как у нас торпеда значительно лучше. – Это полностью соответствовало действительности, так как наш двигатель был биротативным, и один работал на два винта, вращающихся в разные стороны. – А продолжая тему о возможных действиях немецкого флота, нам потребуется десантный батальон, эсминец, пара тральцов и пара «мошек». Разведку будем вести мы, обездвиживать имеющиеся немецкие плавсредства, а десантники будут зачищать места строительства. Неплохо было бы посадить их на LCT, большой десантный корабль, которые я видел в Ливерпуле. – Да где же мы все это возьмем? – спросил нарком. – Можем купить, а можем получить по ленд-лизу. Не откладывая дело в долгий ящик, связались с союзниками, я заранее настроил наркома обратиться к американцам, а не к англичанам, так как понимал, чью малину обгадил. Все упиралось в «Факел», а он был задуман нагличанами. «Боров» носился с этой идеей, как дурень со ступой, не знал, как ему это обыграть. Его совершенно не интересовало положение на советско-германском фронте. Москву удержали? Из войны не вышли? Вот и чудненько! А нам требуется наказать бывшего союзника, который перемирие с немцами объявил, отобрать у него его африканские колонии. Американцы в этом отношении действовали чуточку честнее, и не так забывали, первое время, про дух антигитлеровской коалиции. Шесть «МОшек» достраивались на будущем «Севмаше», и, хотя кроме пассивных гидрофонов на них ничего не было, а мне хотелось, чтобы они имели сонар и бомбометы (бомбомет дает возможность бомбить на малых глубинах), пришлось скрепя сердце согласиться с наркомом, что просить охотники по ленд-лизу не будем. Однако ситуацию Кузнецов не учел. Он обмолвился о том, что поставку кораблей просит кап-два Станкявичус, а Левитан только объявил поутру, что гавань в Ка-фьорде атаковали моряки под моим командованием, Бовэн или Боэн, военно-морской атташе из США, присутствовал в Москве и одним из обязательных условий поставил нашу с ним личную встречу. В декабре я для него был просто одним из демонстраторов, тем более что тогда я военно-морскую форму еще не носил. «Торгаш». Но объемы поставок спасательных средств на флоты росли, как на дрожжах, заводы СССР не очень справлялись с резко возросшим спросом на эти изделия. В общем, «бог велел делиться». Им требовалось соглашение со мной и передача прав на производство на других заводах. Я прекрасно понимал неподъемность для советской промышленности того времени задачи снабжения всего флота мира спассредствами. Требовалось урегулировать финансовые требования и решить задачу миром и деньгами. Привлекли «специалистов» из «Инторга», в общем, евреи между собой договорились. А в состав конвоя PQ-16, в его ближнее прикрытие, включили все требующиеся для моего отряда корабли. Только бы дошли! Причем это было заранее оговорено, мне на «23-ю» с ними шли Torpedo Data Center, РЛС «Dekka», копия английского новейшего сонара Asdic 2400, новый перископ с вертикальным дальномером и много чего интересного. Все это еще требовалось установить на лодку, а времени не было, от слова «совсем», поэтому решили с Галлером ставить на переоборудование вторую лодку, «тройку», у которой практически вышла из строя аккумуляторная батарея, поэтому ее выход в море задробили, направили ее на «Севмаш». Но вступит она в строй не ранее сентября. (Чуть позднее этот приказ был отменен, и лодка переоборудовалась по другому проекту, а аккумуляторную батарею ей доставили из Ленинграда, с «К-53».) После окончания переговоров с американцами 9 мая 1942 года я прилетел в Грязную, где окончательно поругался с Головко. Нас перевели в Беломорскую флотилию, так сказать, «с глаз долой, из сердца вон». Адмирала можно было понять! По его словам, я «украл у него», он так и сказал, две лодки, три аккумуляторные батареи, толкового командира, занял на четыре месяца док, а проводил операцию Главный штаб ВМФ, а не Северный флот. Немцы перебросили на «его» участок 11 подводных лодок и пять эсминцев, не считая «ягеров» и сторожевиков, а идущее от союзников пополнение опять-таки забираю я, и буду использовать его на участке, за который отвечает Беломорская флотилия! А топливо и снабжение буду брать у него! Так дело не пойдет! И ведь у него это получилось! Он сумел нас сбагрить Степанову! Своя рука владыка! Флотилия официально входила в Северный флот, а фактически была совершенно отдельным соединением. По званию и возрасту вице-адмирал Степанов был старше и опытнее Головко. Он – профессиональный и потомственный морской офицер, закончил морской кадетский и Морской корпуса. Торпедист, как и его отец. На флоте с 1908 года. До войны был начальником Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова и по совместительству начальником Военно-морской инженерно-технической академии. Так что перейти под его начало я почел за честь и отбыл представляться в Архангельск. К тому времени Степанов перенес штаб флотилии из Молотовска туда. Прилетев в Архару, сразу встретил там и Галлера, втроем обговорили этапы дальнейшей модернизации лодки. Степанов и Задорожный, директор «402-го» завода, предложили использовать «блочный метод модернизации». Лодка будет приходить на короткое время, чтобы ей заменили ту или иную часть корпуса или оборудования, предварительно изготовленную на заводе. Предложение толковое, и позволяло сэкономить кучу времени, ведь противник ждать не будет. 29 мая я вылетел обратно в Грязную, так как туда подходил долгожданный конвой с «моими» кораблями.