Глава 14 Последний скептик – Купе, я – десятый! Прибыли для сопровождения. – Вас вижу, почему трое? – Аллисону скажите спасибо. – Понял, запросите поддержку! – Ожидаем. Запрос послан. Утро было испорчено внезапным приездом «брата Кузи», генерал-майора Александра Кузнецова. Тот устроил разнос за техсостояние машин. Без моторов стояла добрая половина полка. Рекламация, посланная в управление ленд-лизом в Исландию, пока результатов не дала. Двигатели перегревались по маслу и клинили. Виной была соль, попавшая в маслорадиаторы при транспортировке. Припой «поплыл», дав липкую вязкую закись, вымыть которую из радиаторов не удавалось. Вот и сейчас у Кухаренко пошел перегрев по маслу, и он был вынужден повернуть назад в Ваенгу. А тут еще «брат Кузя» прицепился: – Почему в старых спасжилетах? Быстро переодеться! Пришлось напяливать вонючие красные «гандоны» или «литовки», как «ласково» называли в частях морской авиации дюпреновые спасательные костюмы системы Станкявичуса. И так после боя гимнастерки хоть выжимай, а тут сверху на нее этот презерватив нацепили, который пот не впитывает. Теперь после вылета и галифе стирать и сушить приходится. – Внимание, я – десятый, на шесть часов, выше два, группа «юнкерсов». Шесть штук, делай как я, – сказал ведущий и заложил восходящий вираж, разворачиваясь на юго-запад. Противник подходил разорванным строем, пытаясь растянуть строй русских машин. Тройке пришлось разойтись, по команде ведущего, чтобы не дать противнику возможности выложить кучу мелких бомб на медленно ползущие суда. Отработанным приемом ведущий срезал стрелка головной машины, шесть крупнокалиберных пулеметов разворотили кабину пилота. – Один готов! – сообщил «десятый» недовольным голосом, запах от костюма стал еще более пронзительным, так как он расстегнул меховую куртку и сам «жилет». «Устроили парилку!» – пробурчал он, разворачивая машину и оглядываясь по сторонам. Завершил маневр он заходом в хвост еще одному «юнкерсу». Тот был ниже и готовился выйти на боевой, требовалось прервать его атаку. «Кертисс» послушно наклонил нос, и машина пошла в пике. Боезапас на каждый ствол у него не слишком велик, всего 281 выстрел, поэтому ведущий ударил с дистанции всего 150 метров, и резко дал ногу влево, обманывая стрелка, разделаться с которым он не успел. – Есть второй! – в этот момент машина перевернулась на спину в верхней точке полупетли и ушла в правый вираж. – Атакую третьего! Атаковать пришлось снизу, и мотор взревел на «чрезвычайке». До пяти минут это разрешалось, требовалось только открыть на полную воздухозаборник, что привычно сделала левая рука пилота. Но одновременно с его очередью раздался скрежет внутри «Аллисона» и громкий щелчок переломившегося коленвала. – Мотор! Мотор! Твою мать! На фонарь плескануло маслом из остановившегося винта, пилот сбросил фонарь, привязные и выпал из перевернувшейся машины, а внизу под ним, ставшее бескрайним, Студеное море. Рывок кольца, и звенящая тишина под ослепительно белым шелком «Ирвина». Конвой был черте где, миль за пять-шесть от места приводнения. Одинокий «Юнкерс» горел и планировал на юг, где по идее была земля. Ему «кёртисс» такой возможности не предоставил. Подполковник поджал ноги. Ах да, лодка! Толку от нее, конечно, ноль, но попытка не пытка! Рукой найдя чеку и дернув ее, он услышал легкий хлопок и шипение газа. Глянув вниз, увидел маленькую оранжевую лодчонку, узкую и без весел, болтавшуюся на 15-метровом фале. Непроизвольно он обругал того идиота, который изобрел эту хреновину и поставил ее на вооружение. Холодная вода обожгла грудь, так как он не застегнул жилет, а только молнию меховой куртки. Но ноги, ноги этого ожога не почувствовали. Сбросив подвесную систему, пилот расстегнул молнию куртки и застегнул спасательный жилет до горла. Затем, немного подумав, снял шлемофон и нацепил шапочку, которая придавалась жилету, натянув ее даже на подбородок. Подтащил за фал шлюпку, но намокшие унты не давали возможности в нее залезть. Пришлось их скидывать и оставаться в оранжевых носках-сапогах, которые входили в костюм. После этого удалось попасть в лодку. С куртки в нее натекло довольно много воды. Мех ее отлично впитывает, и теперь его основным занятием стало выкачивание ее из лодки. Но он почувствовал, что согрелся. Через два часа рядом оказался труп немца в летном шлемофоне и спасжилете. К этому времени подполковник и на руки натянул приданные к костюму трехпалые рукавицы. Руками он подгреб к трупу. Заполучил трофеи и документы немца. С удивлением обнаружил, что никаких ранений немец не получил. Его уже убило море. А он, подполковник, был жив! Наконец, через четыре часа он увидел кончик мачты какого-то корабля и достал из кармана на жилете коричневую небольшую пластмассовую трубочку. Открутил пробку снизу и дернул за веревку. Над морем поплыл ярко-оранжевый дым. Корабль изменил курс и через несколько минут подполковник стоял на борту СКР-56. Здесь действовали другие порядки спасения жизни на море: спирт снаружи, в два раза больше вовнутрь и передача почти бездыханного тела на борт госпитального судна союзников. Через восемь часов после боя оно ошвартовалось в Мурманске. К этому моменту подполковник уже протрезвел, с аппетитом поел и, как только подали трап, связался по телефону со своим полком. – Здесь Сафонов, прибыл на «Мери Тэйд» на третий причал Рыбного порта. Машину сюда! Быстро! Несмотря на ночь, весь полк собрался посмотреть и послушать спасшегося чудом командира. Бой проходил вдали от берегов, в тридцати-пятидесяти милях от берега, да, май месяц, но вода еще не теплее, чем зимой. – Вот что, мужики, еще раз увижу кого-нибудь без нового костюма, идущего к самолету, отстраню от полетов. – Да они ж воняют, командир, и жарко в них. – Насчет жарко – я согласен. Жарко, даже в МЛАСе, но пар костей не ломит. Вот документы и пистолет гауптмана Каля, я его обнаружил через два часа после боя. Экипирован он был очень хорошо: кожаный меховой комбинезон, унты, теплое белье, краги. Но он был мертв, несмотря на то, что ни одного ранения у него не было. Упал в воду он, скорее всего, позже меня. Вот и думайте сами. А я вот что предлагаю: я тут поинтересовался кое у кого, где найти нам того самого Станкявичуса. Так вот, он, оказывается, североморец, а его хозяйство находится в Пала-губе. Это его ребята приголубили «Тирпиц» в Альта-фьорде. Так что предлагаю из числа безлошадных выделить небольшую делегацию от имени 2-го гвардейского полка и нанести визит вежливости в их хозяйство, сам тоже поеду. Сами понимаете, за такое дело положено до конца жизни водкой поить. – Возражений нет, командир! А когда самолеты будут? – Уже завтра, конвой привез почти четыреста «Аэрокобр». Вот на них документация, полк переходит на «Кобры», приказ командующим подписан вчера. – Ура-а-а-а! Времени решили не терять, так как «свободное время» существовало только в темное время суток. Подогнали полуторку, забрали со спецсклада командира кое-какой груз, и в Грязную. Аэродром в Ваенге выхода к морю не имеет, в отличие от Грязной. Там быстренько решили вопрос с катером: они были у всех полков, так как штаб флота и штаб авиации флота находились в одном месте: в глубине шахтной выработки в Полярном. А это на другом берегу залива. Присутствующих хватило, чтобы перегрузить подарки на борт. Катер был не слишком большим, но скороходным. В его салоне помещалось максимум 8 человек. Моряки катера быстро закрепили груз на корме, рокотнул на пуске 3Д12, и, показав шикарные усы, катер полетел на выход из залива. Меньше чем через час, срезая все углы и двигаясь только ему одному известными фарватерами, главный старшина Звягин доставил «делегацию» на 10-й завод. Не швартуясь, переспросил: «Где хозяйство Станкявичуса?» у вахтенного на причале. – Вон огонек видишь, дай туда семафор и запроси разрешения. Им ответили с борта К-23, запрашивая цель визита. – Пиши: командир 2-го гвардейского ИАП просит встречи с командиром отряда. – Командир на СРЗ, запрет подхода. – Понял, не дурак! – сказал вслух Сафонов и сдвинул на затылок фуражку. – Черт, где его тут искать? – А кого ищете, товарищи летчики? – поинтересовался тот же вахтенный. – Самого Станкявичуса. – А он здесь, вон на том причале, американца принимает. Вон то «корыто с тупым носом». – Старшина, давай туда! На Угловом причале стояло судно или корабль непонятной конфигурации. Таких летчики еще не видели. Это был пехотно-десантный корабль, на борту которого мог разместиться батальон с легкой плавающей бронетехникой. «Летуны», не раздумывая, выскочили на причал. Они – истребители, и их весь флот знает, и носит на руках. Распахнув новые летные куртки, к стоящим у трапа краснофлотцу и американскому моряку, подошла делегация орденоносцев, во главе с Героем Советского Союза подполковником Сафоновым. – Морячок, подскажи-ка, где найти кап-два Станкявичуса? – Командир приказал его не беспокоить. – Он отдыхает? – Нет, он принимает переданный нам корабль. – Ну, ты ему сообщи, что, дескать, делегация 2-го гвардейского полка, вместе с командиром, просит его выйти к трапу. – Могу вызвать только вахтенного помощника. – Ну, давай его! Вахтенный у трапа дернул ручку звонка, передав сигнал, через некоторое время появился вахтенный помощник. А люди уже в нетерпении! Десять минут уговаривали вахтенного начальника, затем старпома, и только после этого старпом аккуратно постучался в каюту командира, где будущий командир корабля кап-три Морозов, я и лейтенант-коммандер Стаут составляли бумаги на двух языках, и нам было, естественно, несколько не до того, чтобы выходить на ночную палубу. Но сыграло то обстоятельство, что старпом назвал фамилию посетителя. Во-первых, я сам, в свое время, прочел все, что было написано об этом человеке в Советском Союзе, во-вторых, и «труды» «новейших исследователей» мимо меня не прошли. Я посмотрел на календарь, там было воскресенье, 31 мая 1942 года. «Он же вчера должен был погибнуть в бою над этим конвоем!» – подумал я и решительно встал. – What’s matter, sir? – спросил американец. – Just a second, lieutenant, I’ll return after few minutes. Sorry! Very important meeting. – No problem, sir! We’ll continue together with Valentine without you. – O’key. Летуны меня, конечно, насмешили! Они приволокли с собой целую бочку коньячного спирта! Интересно, где добыли? Оказывается, это им шефы в прошлом году доставили прямо с коньячного завода в Ереване. Тут же на причале предложили устроить дегустацию. Коньяк, точнее, это был выдержанный коньячный спирт, а не коньяк, из него делают сам напиток, а это довольно сложный процесс, и из одной бочки коньяк не сделать, но это тонкости, был невероятной крепости, больше 70 градусов. Я его пригубил, конечно, на брудершафт с самим Сафоновым. Но претензии о том, что все хорошо, но запах – ужасный, мне все-таки высказали. – Потерпите немного, главное, что у вас появилась возможность выжить, а запах, запах мы уберем, полностью убрать его не удастся, но вот образец, который пахнет значительно меньше. – Я достал из кармана такой. – А вот эта сторона будет впитывать ваш пот. Работают над этим, и я попрошу людей ускорить поставку вам этих новых костюмов. Для меня важно было сохранить вас и своих людей. Они, в отличие от вас, сами лезут в эту воду. Круглый год, в любую погоду. Они – боевые пловцы. А сейчас извините, подарком займется вахтенный помощник, а у меня приемка корабля. Я очень рад, что сумел сохранить вам жизнь и здоровье. Спасибо вам! – Да мне-то за что? – За сбитые, за то, что не потеряли ни одного корабля в зоне нашей ответственности. За то, что эта посудинка добралась до нас. Нам она во как нужна. Еще увидимся, гвардии подполковник. Нас прикрывать вам тоже придется. – Я провел рукою по горлу. Затем отдал честь и пошел на LCT-5. – М-да, не вовремя мы со своим подарком, – заметил Алексей Кухаренко. – Ерунда, не бери в голову. Подарок есть подарок, а то что ему выпить с нами не удалось, так ведь он на службе, – ответил ему командир полка. Они спустились на подошедший обратно катер, с которого забрали бочку на десантный корабль через бортовой люк в корме. На этих кораблях так устроено снабжение. С малых кораблей груз забирается через специальный батопорт, а не через верхнюю палубу. А там и провизионка рядом, так что тащить далеко и мучительно не требуется. Этого у нас на флоте еще нет. Загрузка продовольствия на той же К-23 – целая проблема. Однако для зимнего плавания это «корыто» было совершенно не приспособлено, но времени переделывать его попросту не было. Зато у нее стоял радар, трехкоординатный сонар и прекрасные бомбометы в достаточно большом количестве. Постоять за себя эта «лоханка» вполне могла, работать могла как по воздушным, так по надводным и подводным целям. Мы тут же нашли место, куда можно будет поставить еще и реактивные установки, причем крупнокалиберные. Добро на это мы получили практически мгновенно. Но командование соединением и подготовку к первому рейду пришлось отдать товарищам Морозову, а также Добротину и Инзарцеву. Эти двое готовили десантников. 6 июня К-23 вышла в море. Задача: найти места строительства немецких баз в Баренцевом море и Ледовитом океане. Глава 15 В поиске по Северам К этому времени все выделенные корабли американскими экипажами были перегнаны в самое гиблое место на Кольском полуострове: базу Иоканга. Этому «способствовали» два обстоятельства: во-первых, как я уже писал, нас перевели в Беломорскую флотилию, во-вторых, требовалось в первую очередь очистить берега проливов от наблюдательных постов кригсмарине и люфтваффе, ну и последнее: экипажи не были готовы сразу вести корабли в бой. Необходимо освоить новую технику, а грамотных и толковых краснофлотцев, да и отцов-командиров было… раз-два и обчелся. Здесь же требовались люди со знанием английского языка, ведь все инструкции, формуляры, предписания, техническая документация были на английском. Только два корабля были полностью укомплектованы командой, прошедшей обучение в Англии, это были тральщики «Сумба» и «Сильджа», бывшие китобойные суда, построенные в Норвегии. Но их пересадили на тральщики типа АМ из США. Тот же Морозов получил эту должность только потому, что он хорошо знал английский, и я с его помощью надеялся быстро получить перевод документации и ускорить обучение личного состава. Ознакомившись с кораблем, я его запланировал использовать как флагман, но для осуществления этих планов было решено подготовить на К-23 достойную замену. Поэтому со мной идет первый командир лодки К-21 кап-лей Жуков, который дал согласие перейти с СКР-28 «Рубин» на К-23. У меня были некоторые сомнения на его счет, ибо характеризован он был как лихач и неосторожный командир, но другого подготовленного товарища не было, а еще раз сталкиваться лбом с Головко не хотелось. Жуков и его «Рубин» были приписаны к Иоганьге и входили в Беломорскую флотилию. В общем, на безрыбье… продолжать поговорку не буду. Основной задачей этого похода для К-23 было определить навигационные особенности пролива Маточкин Шар. Дело в том, что лоция Баренцева моря практически не описывала этот пролив. Ледоколов большой мощности просто не существовало, поэтому через Центрально-Карский массив регулярное плавание не осуществлялось. Этот пролив начал интенсивно использоваться позже, с появлением атомных ледоколов. Тем не менее попытки освоить этот проход в Карское море предпринимались с незапамятных времен. Но все поселения там были сезонными. Только в 1923 году была осуществлена первая попытка построить там постоянную полярную и метеорологическую станцию. Но окончательно они были построены они в 1934 году, две сразу: на входе из Баренцева моря – Столбовая, а на входе с Карского – Маточкин Шар. Основной станцией стал Маточкин Шар, там же была установлена мощная радиостанция. Имелась возможность принимать легкие самолеты. В первый год войны на Столбовой творилось черте что! Вначале пропал полностью весь персонал, даже возбудили уголовное дело, дескать, дезертировали, но через месяц нашли двух человек, их медведи доедали, а у них в головах отверстия от немецких пуль. В сентябре высадили туда батарею 85-мм пушек и новых зимовщиков, но через полмесяца выяснилось, что и новый состав практически полностью погиб, отравился «ликером-шасси», попытавшись перегнать антифриз в спирт, а антифриз оказался метиловым. Догадались на все станции забросить этиленгликолевый, на основе настоящего спирта, чтобы более таких случаев не происходило. Адмирал Степанов и Папанин сказали, что хрен с ним, пусть пьют, но живые будут. Проводить воспитательную работу было некогда и некому. Место экипажа станции занял экипаж гидрографического судна «Шторм», а артиллеристов до начала мая 1942 там не было, так что наблюдения за проливом не велось. В нашей истории этим обстоятельством воспользовались немцы, разместившие там в губе реки Матка (Белушьей) свою базу. Причем, если по прямой, то немцев и русских там разделяло всего 17 километров. Еще большое количество бочек из-под соляра было обнаружено в губах Митюшиха, Крестовая, у полуострова Литке. Все эти места требовалось посетить. В первую очередь я проверил проходимость с юга, вдоль восточного берега, с проходом через Карские ворота. Убедился, что этот путь пока закрыт, хотя в незапамятные 80-е мы и там ходили, но пока таких лодок ни у кого нет, как и эхоледомеров для поиска свободной воды. Вернулись в Баренцево море. Соблюдаем режим полного радиомолчания, так как немцы наверняка обе станции прослушивают. Заглянули в Междушарский пролив. Там только два «зверобоя» пух собирать начали. Раций у них нет, так что никому ничего передать не смогут. Уточнили корректуру и перенесли с их карты себе некоторые интересные подробности. Они сами в Маточкин Шар не ходят, их стоянки здесь и на Гусиной Земле. В Лагерной, кстати, это название никакого отношения к НКВД и ГУЛагу не имеет, река так называется с незапамятных времен, там несколько изб построено еще девятнадцатом веке, лагерь разбит, никого не было, сборщики еще не пришли. Обошли Южный и стали на якорь на перископной под РДП в бухте Самойловича (Открытой), предварительно высадив разведгруппу на мысе Паньково. Требовалось незаметно приблизиться к Столбовой и понаблюдать, что там происходит, прежде чем соваться в пролив. Все может быть, вплоть до полного контроля их со стороны Абвера или других структур. Разведка вернулась, не обнаружив ничего подозрительного, но к станции близко они не подходили: много собак. Краснофлотцы и красноармейцы готовят позиции, есть звукоулавливатели ЗТ-5, батарея зенитная, но с возможностью вести огонь по морским и наземным целям. «Дразнить гусей» я не стал, в пролив вошли на перископной глубине в начале прилива. Глубины здесь небольшие, погрузиться полностью на большой лодке несколько затруднительно. Пройдя станцию, перешли в позиционное положение, но продолжали идти на электромоторах, чтобы не шуметь. Затем всплыли полностью. Лодка медленно, двухузловым ходом буквально вползала, как змея, в узкий пролив. Крышки двух аппаратов в носу и двух в корме открыты, расчеты съемных ДШК и главного калибра на местах. Погружаться здесь практически невозможно. Через восемь часов уперлись в лед, набившийся у мыса Моржов. Здесь наименьшие глубины: 12–13 метров, дальше до 85–90. Я перешел на дизеля и попытался немного толкнуть стамуху. Какой там! Вернулись к Поворотному мысу. Будем ждать! Якорь в воду. Стоим! Ночью, в 02.30, меня растолкали. Пошел лед и вместе с ним появились первые признаки, что мы не зря идем! Кто-то откачал льяльные воды, между льдинами масляные пятна. И мы снялись с якоря, двинулись вперед. Ветра нет, сыплет мелкий дождь сплошной стеной. Видимость 250–300 метров, северного берега не видно. Впереди послышалось какое-то пыхтение и треск ломаемого льда. Все вниз! Аккуратно, на ровном киле, погружаемся у мыса Хрящевой и выпускаем боевую группу. Их задача найти 13-метровую скалу и поставить там «маячок», затем вернуться. С задачей они справились за сорок минут, и мы миновали эту пакость и нырнули на 40 метров. Повернув у Моржова, я подвсплыл и рассмотрел, кто там пыхтит. Немецкий портовый ледокол «разбирал затор». Ледокол, конечно, норвежский, но поднят военно-морской флаг Германии. Отсюда до Белушьей – сорок километров. Работает он сейчас в тех местах, где глубины 80–84 метра. – Торпедная атака! Аппараты пять-шесть к выстрелу приготовить. Отворот ноль, углубление 6 метров. – По справочнику Джейна у них осадка 7,5–8 метров.