Подошли на расстояние полтора кабельтова и, дождавшись, момента, когда он пойдет вперед, выпустили ЭТ-80 из пятого аппарата. Взрыв точно в рассчитанное время, я всплывать не стал, даже если немец что-то передаст, то ни пузыря, ни следа не было. Мина. Но тут же последовал взрыв котлов и через две минуты даже бульканье исчезло. Теперь прослушаем пролив без постороннего шума! – Тихо, командир, только лед скрипит. Подвсплыли. И пришлось выпускать легководолазов! На воде находился вельбот без весел, скорее всего, под мотором, в котором сидело несколько фигурок, одна из которых была в офицерской фуражке. Это, видимо, минеры, которые разрушали большие торосы. Все вооружены карабинами, двое имели автоматы. Баграми они пытались растолкать льдины и подойти к северному берегу. Мои ребята успели туда быстрее. Между горушками Седа и Гефферо есть небольшой ледник, под ним песчаная отмель, туда и устремились немцы. Там небольшой ручеек впадает в пролив. Но, вместо долгожданной земли, их ждали выстрелы из бесшумных винтовок. Офицер остался один, сначала напряженно двигал стволом автомата во все стороны. А когда увидел рубку «Катюши», то отбросил автомат в сторону. Очень испугался, почувствовав на плече руку подошедшего сзади и бесшумно Кости-Одессита. Я подошел поближе и через несколько минут пленный был на борту. Что делать с вельботом, я еще не придумал, поэтому разведчики пока раздевали немцев. Один из них был подводник. Зря его хлопнули. Первый вопрос был не о звании и номере части, а о том немце, на котором был черный плащ с серой кожаной курткой под ним, и борода, не характерная для других немецких войск. Кроме того, под курткой на робе был закреплен U-Bootskriegsabzeichen, знак, что человек совершил более чем один поход на подводной лодке. Знаков различия у него не было. В отличие от обер-лейтенанта береговой службы, сидящего передо мной. – Это обер-боцманмаат Курт Вейзер с подводной лодки U-127. – Что он здесь делал? – Его лодка погибла в прошлом году, мы его подобрали… – Кто мы? – тут же спросил я, чем сбил несмышленыша, и он густо покраснел. – Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Я – военнопленный и требую исполнения Женевской конвенции. – СССР чтит ратифицированную нами международную конвенцию. Так что, если мы доберемся до своих, то место в лагере для военнопленных вам гарантировано. Но пока вы не ответите на мои вопросы, полностью и откровенно, у меня есть возможность отправить вас туда же, куда ушли ваши подчиненные. Факт вашего взятия в плен еще нигде не зафиксирован, и я, как командир этой лодки, могу и не фиксировать такой малозначительный факт. Посидите пока в баталерке, подумайте над своим поведением, прикиньте, что к чему, и стоит ли ваша драгоценная жизнь таких жертв. Тем более что победа так близка, а с того света никто не возвращается. Я перешел на русский: – В баталерку его, проследите, чтобы не было предметов, которыми он может поднять шум. Его увели, а в меня вцепились военком и дублер командира. – Успокойтесь, пожалуйста, и вы, Дмитрий Михайлович, и вы, Аркадий Алексеевич. Он начал врать, а врать он не умеет, пусть посидит, подумает. Я ему сказал, что плен еще предстоит заслужить, не заслужит – пойдет на корм тресочке, как остальные. Главное: он – береговой службы, то есть где-то недалеко немцы что-то строят. В их распоряжении был даже ледокол. Продолжаем поиск. – А мы их не вспугнули? – Не знаю, не должны были. Впереди и сзади – наши станции, немецкая база может быть только в стороне от основного фарватера. Предположительно Белушья губа или устье Матки. Где-то там. Теперь найдем. И еще. Нарком флота приказал захватить или аккуратно потопить одну из новых немецких лодок. Так что никаких торпедных атак не будет. Всё понятно? – Да как же ее захватишь? – недоумение Жукова надо было видеть. Комиссару было уже несколько проще, он лучше знал возможности К-23 и ее экипажа. Кстати, немного о том, чем предстоит атаковать немецкую лодку. Несмотря на наличие принятого на вооружение и серийно изготавливающегося на Сестрорецком заводе ПБС «Брамит», который мы, естественно, получили, пловцы вооружены пневматическим подводным ружьем, с запасом стальных стрел. В общем и целом простейшим. Одна стрела имеет линь и может быть использована в том числе для загарпунивания цели. Остальные, увы, одноразовые. Дальность небольшая, 5–7 метров. Полностью хватает. Все бойцы умеют стрелять ими из-под воды. Здесь тонкость: коэффициент преломления, поэтому этот элемент отрабатывали до седьмого пота. Есть «обрезы» стандартной 7,62 мм винтовки Мосина, с ПБС «Брамит» и откидным прикладом. А в основном все пользуются переделкой из английской винтовки «Ли-Энфилд» со складным прикладом под пистолетный патрон сорок пятого калибра (.45 АСР), и со стволом от «Кольта». Слава богу, этого добра было хоть отбавляй, в связи с поставками по ленд-лизу. В качестве образца я взял, подчеркиваю, несуществующую в то время бесшумную винтовку Де Лизла с интегрированным глушителем. Дело было в том, что резиновые диски, стоявшие в «Брамите», не пропускали воду. Чтобы стрелять из такого оружия, его требовалось предварительно разобрать и вылить воду, а глушитель Лизла, после небольшого усовершенствования, достаточно свободно выпускал ее из себя в положении «опущенный вниз ствол», при поставленном на предохранитель оружии. Две нижних точки крепления разделителей в этом случае открывались, и вода свободно из них стекала. Внутреннюю часть глушителя и ствол мы захромировали. Дозвуковая пуля – тоже огромный плюс к этому. Да, пришлось помучиться, подбирая расстояния между медными шайбами, но я помнил их примерное положение и угол наклона, так что управились довольно быстро. Из полноценных винтовок и пулеметов на борту, упакованными, находились винтовки Токарева и пулеметы MG-34A с двухсторонним питанием. Непосредственно для лодки мы подготовили и «некоторые сюрпризы». Добраться бы до нее! В том, что именно эта лодка находилась здесь, я особо теперь и не сомневался. Немцы ее «списали», объявив погибшей где-то возле Африки. Но на найденных спустя многие годы стоянках было много отметок с номером этой лодки. Свои секреты рейх хранить умел! Глава 16 Немного о том, как унести ноги после задания Двинулись вперед, не погружаясь, под электромоторами, так как в подводном положении была постоянная угроза повредить перископ плавающим льдом. Семь часов мы преодолевали оставшееся расстояние до Белушьей. У мыса Снежный перешли в подводное положение, время от времени поднимая перископ. Слева открылся проход в губу Белушью. Там полуостров Чиракина и якорная стоянка за ним. Осмотрели Тюлений залив, чисто. На якорной стоянке тоже никого. Здесь льда немного. Остались в Тюленьем, набиваем батареи. Потратили не так много, но идет отлив, а скорости течений здесь вполне приличные, на эконом двигателях не пойдешь, а шуметь не хочется, ведь почти дошли. Если вспугнем, то принимать бой придется в достаточно невыгодных условиях. Ведь неизвестно, что впереди и сколько там немцев. Полуостров соединяется с Северным островом невысоким перешейком. Мы встали так, чтобы в перископ видеть залив. Через несколько часов дождь и снег кончились, улучшилась видимость, и сигнальщик, сидевший на самом верху, возле шахт перископов, подал знак Жукову, который находился на мостике рубки. – Вижу, вызывайте командира! – сказал он и спустился со своего места. – Командира просят подняться на мостик! – хриплым голосом Аркадий Алексеевич сказал в микрофон «Березки». Я читал в каюте лоцию этого чертова места, наблюдений здесь было мало, все только «приблизительно». На мостике старший краснофлотец Беляев, старшина комендоров, очень глазастый парень, доложил: – Тащ командир, милях в пяти отсюда – необозначенный на картах дом, прикрытый сетью, причал и что-то грязно-серое возле него. Вот здесь вот. Видно только тогда, когда облачность приподнимается. – Отлично, я гляну снизу, а ты продолжай наблюдение. Замеренная дистанция до серого объекта оказалась четыре и одна десятая мили. Акустики ни одного постороннего шума не слышали. Либо лодка стоит под береговым питанием, либо это не она. Но, делать нечего, снимаемся с якоря, благо течения унялись, и двинулись самым малым вперед. Теперь лишний раз перископ не поднимешь. Восемь человек готовятся выйти через 14-й МБО. Якорная стоянка имеет глубину 30 метров, идем туда. С дистанции две мили мы выпускаем группу, которая находит нам чистое место для укладки на грунт. Неизвестно сколько у немцев людей и несут ли они вахту на гидрофонах. Пока тихо, взрывов в воде нет. Полная тишина в лодке. Связи нет, полнейшая неизвестность. Девять торпед готовы и лежат в аппаратах. Наконец раздаются три щелчка, повторившиеся еще раз. Просят подойти ближе и оказать помощь. Еще восемь человек готовятся выйти. По-прежнему ни одного взрыва в воде, это сигнал о том, что группа обнаружена и приняла бой. Подходили до того момента, пока на 15-метровой глубине не чиркнули килем по дну, чуть подвсплыли и выпустили еще одну группу, эти уже без транспортеров. Глубина еще не позволяет поднять перископ, но близка к перископной. Взрыв! Но не в воде, а где-то внутри какого-то судна, так как после него звон пошел по воде. – Боевая тревога! Артиллерийская атака! Лодка выскакивает на поверхность и через 10 секунд все пулеметы и пушки начинают работать по берегу. Там в трех капонирах расположены «Эрликоны» и пулеметные точки. Из окон дома строчат еще пулеметы и лают маузеры. Подавив огонь в капонирах, перенесли его на дом. Я подхожу к причалу и передаю командование лодкой Жукову, а сам на причал, с оставшимися шестерыми бойцами отряда. Под сетями стоит U-127, «девятка». Бой стихает, слишком неравны силы. Рвутся несколько гранат внутри дома, и наступает тишина. На лодке захвачен центральный пост и третий отсек. Остальные – задраены и надуты до десяти атмосфер. Береговое питание отключено, выхлопные трубы задраены на барашки. Хрен отдраишь! Вахтенный офицер немного пострадал при «упаковке», голова, видимо, болеть будет, приложили его качественно. Есть пленные и в доме на берегу. Но расслабляться рано! Противник, численностью до роты, появился слева из какой-то горной выработки, поэтому рубим концы на «127-й» и берем ее на буксир, внаглую уводя последнее транспортное средство. После разворота открываем огонь из двух немецких зениток по цепи противника. Они же не знают, что большая часть боезапаса нам пока недоступна. Через сорок минут отворачиваем влево и идем в сторону станции Маточкин Шар. Пора вызывать подкрепления и надо защитить саму станцию. Вызвали ее, там полное недоумение, но начали готовиться отражать атаку с берега. А я спускаюсь в третий отсек (он у них числится под другим номером, они с их с кормы считают), и по громкой связи начал уговаривать немцев в отсеках сдаться. Воду мы им уже отключили. Затопить лодку у них не получится, ибо мы ее накачали как воздушный шарик. Но они уперлись, и сдаваться кормовые отсеки отказались. В носовых, после небольшой перепалки, они сдались. Через два часа я резко сбросил давление в кормовых. Они так и не поняли, что «кессонка» их, глупеньких и преданных делу Гитлера, просто так не оставит. Еще через час они уже не смогли оказать сопротивления. Ну, а «виноватым» во всем оказался я! Не понял действий и сигналов своих подчиненных! Сам эти сигналы придумывал, но «ни понил». Им оставалось только завести конец на нашу лодку, произвести девять выстрелов, и можно было потихоньку увести лодку от причала. А я как выскочил, как прошумел! Вот и пришлось бой принимать! Оказывается, что немцы укутали лодку в такое количество сетей, что береговым постам было не видно, что под ними происходит. Часовой у трапа был снят бесшумно и благополучно отправлен кормить рыбок. Четверо наводчиков «Эрликонов» мирно продолжают лежать возле кресел, из которых их пришлось выталкивать, когда появилась рота непонятно кого. Вахтенного офицера вызвали сигналом из таблички в верхней ходовой рубке, и он даже не мяукнул. Запросили помощь, так как требовалось снять одновременно девять человек возле трех капониров, а двое из присутствующих готовили буксир, на котором хотели увести лодку. Взрыв «глушилки», гранаты без осколочной рубашки, на берегу не услышали. Оставалось 10 минут до «отхода», и тут из-под воды с шумом вылетает «Катюша» и начинает бить во все, что шевелится! Еле успели отстрелять наводчиков. И пришлось поднажать, чтобы зайти во фланг двум пулеметчикам, которые били из дома. Все! Ребят я надрессировал, пора на покой в рубку «Иоканги», руководить видимой частью боя. Не справляюсь! Не понял, что команда «К бою, вперед!» не последовала! Позорник! На самом деле я был очень доволен! Нянька моим орлам больше не нужна, меня с лихвой заменил лейтенант Строгов. Действуют они уверенно, с придумками, с головой. Стали самостоятельным подразделением. Утащить лодку от причала они хорошо и вкусно придумали, причем на ходу, по ходу действия. А всего предусмотреть при подготовке невозможно. Обычно обыгрывается худший из всех сценариев. Так надежнее. Но и этот результат очень неплох! Во-первых, в наших руках «заказанная» лодка. Уже посмотрел, на глубиномере две отметки: 200 и 230 метров, это рабочая и предельная глубины. Документация вся на месте, даже чертежи этой посудины. Практически полный командный состав, отсутствуют: один из механиков, довольно тяжелое ранение получил командир и его старший помощник, у которого черепно-мозговая травма от рукоятки бесшумки, и нет трех боцманов, унтер-офицеров. Отсутствуют 18 человек из числа матросов, так как именно они пытались организовать оборону под командой офицеров. Полностью присутствует боекомплект 20 торпед и 12 мин, «вассербаллонов». Шесть торпед – электрические. Она – абсолютное новье, всего второй поход. Осталось только довести ее до Молотовска. А с этим могут возникнуть проблемы. Требуется буксир, я уже пожалел, что отправил на дно ледокол. Он нас бы неплохо выручил. Но сделанного не воротишь. Начальник станции – политрук Аврамов, поднял модифицированный У-2, с закрытой кабиной и фонарем, дабы посмотреть, что происходит. Противник обнаружен, но в сторону станции он не спешит. Явно ожидает подкреплений. Начинаем допрос уцелевших. А они молчат, как рыбы об лед! Сами понимаете, что немцы начали, и удачно, операции на юге, где у нас возникли ужас до чего неприятные события. Двое из «присутствующих» обнаглели до того, что начали вести профашистскую агитацию, пришлось напомнить им, что на их похоронах будет играть музыка, но они этого не услышат. Решиться сказать мне: «Стреляй, сволочь, победа будет за нами!» никто из них не сумел. Слили они все, что могли. Место для строительства базы обнаружила U-127, капитан-лейтенанту Бруно Хансману оно понравилось, и он доложил об этом в Лориан, потому как незадолго до второго похода их командующий говорил о том, что неплохо было бы… Прислали два судна, в том числе ледокол. Одно разгрузилось и ушло, а их оставили зимовать. Всего на острове осталось около трехсот человек, включая 55 человек их экипажа, 48 членов экипажа ледокола, 150 шахтеров, остальные зенитчики, интенданты и администрация базы. То есть, если заминусовать «выбывших на свидание со Всевышним», то их осталось около полутора сотен. Было двести военнопленных, но до весны они не дожили. Вот после этого двое нацистов отправились за борт, так как я специально выяснил, что эти козлы виновны в гибели наших солдат и офицеров. Но беда одна не приходит! В ответ на мой приказ всему соединению следовать в Столбовой, пришел ответ, что соединение выполнить его не может, так как пятеро из вновь назначенных командиров отозваны в Москву и уже убыли к месту назначения. Пятеро из шести! А немцы точно вызвали подкрепление. В общем, пора сваливать, иначе до Молотовска по дну идти придется. Но требуются мотористы на «Ушку». Там два вспомогача и два главных. И ходовую вахту собрать. С этим немного легче, так как на К-23 есть некоторый избыток командного состава, допущенного к несению ходовой вахты. На борту Жуков, дивизионный штурман Васильев и военком Галкин имеют допуск к самостоятельному несению ходовой вахты. Всего, вместе со мной, 8 человек, могущих её нести. Гораздо хуже положение с БЧ-5. Мало того, что их всего двое: «мех» Семенов и старший инженер-лейтенант Крылов, так и не знаком ни один с немецкими «МАНами». Когда слух о том, что сегодня будем делиться, дошел до экипажа, то ко мне подошел «мех» со старшиной группы мотористов главным старшиной Семикиным. – Вот, Данилыча возьмите, как меха, он справится, на «МАНах» работал в Балтийском пароходстве, и немецкий знает. А Родионова надо здесь оставить, маловато нас остается, как бы дров не наломать. Мухин-то на берегу, животом мается. Второго командира группы движения отвезли из Иоканги в Полярный с подозрением на аппендицит перед выходом сюда. Из состава пленных требовалось отобрать четырех мотористов. Лодка у них, при почти равном водоизмещении, имеет другой класс автоматизации, поэтому экипаж у них на 25 человек меньше. Вначале за это дело взялся Дмитрий Михайлович, военком, начал просматривать протоколы допросов, начиркал там, отмечая пролетарское происхождение. Я закончил постановку задач для командиров, которые пойдут со мной, повернулся к нему. Тот мне показал отобранных им «кандидатов». – Не, комиссар, так дело не пойдет, этих троих – нафиг, этот остается. Смотреть надо не на происхождение, а на детишек, чем больше, тем лучше. Чтобы им было, что терять. А что касается происхождения, так большинство из них рабочие, пролетарии, так сказать. И они пришли сюда стать рабовладельцами. На флот других и не берут, требуются люди со специальностью. Возьмем еще и вот этих двух электриков. Из командного состава: врача и всех раненых. Все. Боцман! Шлюпку на воду! Идем к «Шторму». Туда, после допроса, отправили всех пленных, кроме врача и раненых. Там трюм был оборудован для перевозки личного состава. Привезли шесть человек, с которыми дополнительно провели небольшую беседу. – Мы сейчас отходим, тащить на буксире через льды ваше корыто не будем. Вас отобрали, чтобы обеспечить лодке ход. У вас четыре часа, чтобы ввести в меридиан компас и подготовить двигатели для работы в надводном положении. При этом будут присутствовать наши командиры, мотористы и электрики. За попытку саботажа или диверсию – расстрел. Дойдем до места назначения – я обещаю вам, что вы попадете в лучший лагерь для военнопленных и вас отправят домой с первой партией, как только такие партии появятся. Вам понятно? Приступайте. Дмитрий Михайлович! Поехали на станцию, надо дать радиограмму и обговорить наш уход с Аврамовым. Там нас посадили обедать, досюда еще не докатилась карточная система, да и тюленей здесь было в избытке. Существовал и «складской запас». – Слушай, а ты чего кока-то не взял? Он же у немцев есть! – Вот пусть он своих товарищей здесь и кормит, нечего от хозяйского стола кормиться. А кока мы на станции возьмем. Федор Евграфович, кока дашь? – Дык у меня Марь Федоровна и два поваренка от армейцев. Все. Коли немца оставляете, так и его пристроим. Я посмотрел на подавальщицу, дородную такую поморку. – А вы пойдете на один рейс, до Архангельска? – А я чё, пойду, раз надо! Руки, чать, оттуда откуда надо ро́стут. Я летом на стойбищах людей кормлю, и санитарная книжка имеется. – Она слегка «окала» и чуть растягивала слова, как это принято на Севере. В общем, вопрос с коком решился. Аврамов, конечно, посетовал, что уходим, но понимал, что по-другому уже не получится. Шифровка ушла, и мы вернулись на лодки. Глава 17 На пути назад Прятаться уже было не нужно. Пошли под дизелями на выход. Впереди К-23, в паре кабельтовых от нее мы. «Немка» имеет только 18 узлов, поэтому Жуков держал средний, а мы полный. Рулевой Леша Семикин никак не мог привыкнуть к рукоятке, которой управлялась лодка, поэтому крутил ручной аварийный штурвал. Одиннадцать, половина, боевых пловцов находилось на «немке», исполняя роль охранников в отсеках и комендоров у орудий. Из допросов было известно, что еще в середине мая лодка попыталась уйти, дошла до Моржова и вернулась из-за той самой стамухи, образовавшей затор. Они направили туда ледокол. Через час сорок мы подошли к этому месту и убавились. С Жуковым мы договорились, что надо постараться не трогать айсберг, попытаться его обойти, и только убедившись, что иного выхода нет, использовать неиспользованные заряды, чтобы пробить дорогу для «немки». Сама К-23 могла нырнуть и пройти тем же путем, как мы сюда и попали. Мы нырять, увы, не могли. Сложность прохода состояла в том, что с обеих сторон пролива здесь спускаются реки, с большим конусом выноса и многочисленными рукавами. В ход пошли багры и ручной лот, и у «рискового командира» все получилось. Нам осталось только пройти по пробитому каналу. Дважды коснулись грунта, но прошли. Дальше глубины хоть и небольшие, но там чистая вода. К тому времени наш экипаж закончил «маскировать лодку»: затерли какие-то «руны» и герб красного цвета, нанесли полосы полярного камуфляжа. Но воспользоваться уловкой нам не пришлось. Только прошли Моржов, как увидели в небе черные разрывы над горами на мысу Кротова. Там за ними станция Столбовая. Разрывы начали снижаться, видимо вражеский самолет пошел вниз, чтобы быстрее выйти из-под обстрела. Я начал разворот, так как угол возвышения был маленький, рубка мешала обеим установкам стрелять. Жуков уменьшил ход и развернул все стволы в ту сторону. Кроме семафора, с ним связи не было. Мы находились дальше, поэтому первыми увидели BV.138, довольно уродливую трехмоторную лодку с подвешенным под моторами корпусом. И тут гулко дважды ударила 100-миллиметровка с «Катюши». Аркадий применил главный калибр со шрапнелью. «Блом унд Фосс» вспыхнул, резко накренился и врезался в скалы на южном берегу пролива. Так что, глазки мы у немцев вырвали. Базируются эти машины пока далеко, но пленные в один голос говорили, что база готовилась для них. Лодки – это вторично, их назначением станет доставка топлива сюда. Что ни говори, а Белушья губа действительно больше подходит в качестве аэродрома для летающих лодок. Мы прибавили, Жуков уведомил Столбовую, что подходим к их секторам. Но так как они видели результаты стрельбы и дым над островом, то проблем не возникло. Мы вошли в их сектор, «катюша», имевшая четыре «лишних» узла, исполняла противолодочный зигзаг, мы же шли напрямую, чтобы как можно быстрее оторваться от пролива. Еще раз довернули и покатились в сторону Канина Носа, под прикрытие береговых батарей. Туда идти – двадцать часов. В это время года здесь круглосуточно светит солнце, мы отыграли у противника часов восемь максимум. Скорость у «138-го» всего 230 километров в час. А даже по прямой ему сюда лететь тысячу километров. Через час-полтора их база доложит, что самолет не прибыл, и они пошлют новый, в обход, по новому маршруту. Так что примерно через 8 часов нас начнут искать здесь. Поэтому «Полный вперед» и никаких отворотов. Мы чуть растянулись, теперь я иду впереди, а Жуков сзади и держит дистанцию в четыре мили. Так безопаснее. Выглядит со стороны это так, как будто «немка» пытается оторваться от противника. Тоже, чтобы мозги противнику запудрить. Включили все имеющиеся радиостанции, слушаем все, что говорят и передают немцы. Тем более что захвачена шифровальная машинка и шифровальные книги. Все это на лодке не хранилось, но радиста оглушило взрывом в третьем отсеке, куда он вышел поболтать. Но его больше нет, он был одним из тех, кто был классифицирован мной как матерый фашист. Люлей я за него, конечно, получу, если ничего экстраординарного не произойдет со станцией Маточкин Шар. Судя по мощности взрывов, «BV» летел с бомбами. Следующий полетит тоже с ними. Не найдя нас на базе, они отбомбятся по ней и «Шторму». Других плавсредств там просто нет. Снизу покурить попросился немецкий врач. Воздух в лодке у немцев довольно гадкий, и это несмотря на то, что на обоих гальюнах висят таблички, что на стоянке пользоваться ими запрещено. Но сейчас на лодке работает другой экипаж, для которого эти «ферботен» ничего не значат. Его допрос проводил не я, поэтому решил воспользоваться возможностью. Он, кстати, довольно спокойно отнесся к тому, что лодку «похитили» и предстоит плен. У врачей своя специфика и в любых условиях потребность в них высокая, особенно в таких специфических. Немец поздоровался, поднявшись на мостик. Вместе с ним сюда же поднялся Валентин Катаев, борец, боксер и мастер спорта по плаванию из Севастополя, один из трех человек, охранявших второй отсек, где и расположился лазарет. Эта лодка, в отличие от «семерки», немного более «комфортабельная», она – дальняя, и офицеры здесь живут по двое в каютах. На «семерке» каюта одна, у командира, и она в третьем отсеке. Так сказать, «отдых, не отходя от кассы». После приветствия попросил разрешения закурить. Я полез в карман, чтобы дать ему сигарету (у союзников покупаю, так как имею валюту на руках и право ее использовать), но он вытащил свою трубку, уже набитую, и вежливо отказался от «Кэмела». Внимательно огляделся, но берег был уже в 50 милях, поэтому он не мог его увидеть, видимость была миль семь-десять. В это время года парит довольно здорово, и только при наличии ветра можно разглядеть далекие ориентиры. Родом он из Бремена, потомственный военно-морской врач. Его отец принимал участие в Ютландской битве и даже остался жив. – Если дойдем, то война и для меня закончится. – Да, Юрген, мы и сами ждем скорейшего окончания войны, но в Берлине. – Вы еще надеетесь? – Мы в этом уверены. – Я думал, что вы – командир, а вы – комиссар. Это поэтому вы приговорили к смерти Эрхарда и Книппе? – По-моему, я зачитал приговор, а немецкий я знаю неплохо. Что там было сказано? – Да, немецкий вы знаете хорошо, у вас северный диалект. А в приговоре было сказано о систематическом нарушении Женевского соглашения. Но, насколько нам говорили, Россия не подписала этот договор. – Нас тогда еще не приняли в Лигу Наций, как и Германию, хотя в Первую мировую мы воевали по разные стороны фронта, но нас победителями в той войне считать не стали. Оторвали у нас территории пяти республик, объявили вне международных законов, разорвали с нами дипломатические отношения. Затем все наладилось, и мы присоединились к конвенции, даже раньше вас. О том, как эти двое относились к русским военнопленным, мне рассказали ваши коллеги. – Здесь я спорить не буду, они всеми доступными способами доказывали свое расовое, профессиональное и национальное превосходство.