Сколько прошло времени? Да кто ж его в тюрьме отследит. Судя по солнцу, давно минул полдень, когда во дворе загремели барабаны. Поль встал на опустевшую койку и увидел, как вокруг только что сооруженного помоста с виселицей выстроились солдаты. Распахнулась тюремная дверь, из нее вышли с завязанными сзади руками Винс и двое мужчин. Винс что-то сказал одному из них. Даже из окна камеры было видно, как оба улыбнулись. Приговоренных поставили на табуретки, накинули на головы сначала черные колпаки, затем петли. Мужчины умерли сразу, более легкий Винс задергался. Тогда палач подошел и повис на нем. Все кончилось. Дальше смотреть не было сил. Через какое-то время дверь в камеру отворилась с противным скрежетом. – Все видел? – Де Камбре сел рядом на койку. Поль не ответил, лишь утвердительно кивнул. – Он был рыцарем, но он был врагом. Вновь молчаливый кивок. – Мы спасаем людей. Иной возможности у нас нет. – Знаю. Что дальше? – Завтра суд. Получишь десять лет каторги. И соберись, на суде все должно быть достоверно. А мы расстаемся надолго. Помни, помогать тебе никто не будет. Д’Оффуа даст инструкции по связи, а дальше все сам. Даже побег – сам. Сбежишь, доберешься до Лондона, найдешь баронессу. Все – сам. Иначе нельзя – погибнешь и провалишь дело. Глава XV Сержанту полиции С. Вида О наблюдении за объектом «Тихий» Объект «Тихий» принят под наблюдение в 19.32 на выходе из Морского порта. Прошел по улице Плотников, свернул на улицу Пекарей. Пройдя примерно до середины, свернул налево, на улицу Кузнецов, по которой вновь вернулся к Морскому порту и уже оттуда по улице Лудильщиков прошел к корчме «Веселый Джакоб». До полуночи из корчмы не выходил, в полночь наблюдение было снято по согласованию с инициатором. Отдельное замечание – на улице Плотников зафиксирована кратковременная, около пяти секунд, остановка объекта. «Тихий» осмотрел желтый двухэтажный дом, после чего продолжил движение по указанному маршруту. Старший группы НН «Ролан» Вида задержал взгляд на этом рапорте, с которого всего месяц назад началась работа. «Тихий» – тот самый конторщик, который заверял судовые документы кораблей, покидающих Кале. Скромный, незаметный, можно сказать, человек, вся жизнь которого проходила лишь в двух помещениях – скромной каморке портовой конторы и не менее скромной комнате корчмы «Веселый Джакоб», снимаемой им за совершенные гроши. Когда де Камбре узнал, сколько «Тихий» тратит на жилье, удивленно присвистнул и потребовал немедленно снять с него наблюдение. А чего, спрашивается, свистеть? Да и опасаться особо нечего. Клиент – типичный олух, не способный не то что «хвост» за собой увидеть – за себя постоять! Здоровый же мужик, а когда как-то нарвался на грабителей… да каких там грабителей, двоих безоружных щенков, так отдал им все деньги, что при нем были, даже обыскать себя позволил! С другой стороны, каким бы лопухом «Тихий» ни был, но мимо желтого двухэтажного дома на улице Пекарей проходил регулярно, раз в два дня. На этом и сам погорел, да и сообщников за собой потянул. Вначале на выходе из этого дома был опознан дон Венкеслас де Садаба. Правда, для этого красавице Софи пришлось несколько дней провести на чердаке дома напротив. Девушка ругалась, как десяток пьяных боцманов, отплевываясь от мошкары и постоянно стряхивая с платья труху и прелую солому, которой, кажется, были забиты все щели и увешаны все стропила этого отвратительного обиталища. Но в конце концов указала на своего знакомого. Ох, какова девица! Вида уже решил, что наплюет на все условности и таки познакомит ее со своим разгильдяем племянником, из которого как раз такая боевая жена и сможет сделать человека. М-да… решил. А уже на следующее утро узнал, что та повесилась. Как же так, девочка? Вида в очередной раз вздохнул, вспомнив золотые волосы, голубые глаза и задорную улыбку. М-да… После этой смерти дело, самое главное дело за всю службу в полиции, как-то и перестало быть главным. Все дальнейшее шло как бы само собой, даже помимо него. От де Садабы пришли к Васко. Буднично. Как сказал де Камбре – это дело техники. Потом неделю провозились, выясняя, к кому все-таки ходил де Садаба на улицу Пекарей. М-да… в другой ситуации над этим можно было бы посмеяться. Вида вспомнил, как на очередном совещании, когда он в очередной раз докладывал об отсутствии результата, Тома предложил обработать порог комнаты де Садабы сучьей течкой. И как смешно схватился за голову де Камбре. Видать, было уже что-то подобное. И тогда результат господину виконту не понравился. А здесь сработало. Злющий кобель привел полицейских к одной из дверей и с диким лаем попытался проломить ее своей грудью. Кстати, как выяснилось, за дверью жил весьма уважаемый купец, много сил отдающий работе в торговой гильдии порта. Он точно знал, чем именно занимались там и покойный Легрос и ныне здравствующий Пифо. Пока здравствующий, ибо предстоящая каторга этому самому здоровью не способствует. И зачем де Камбре потребовалось гнать парня в этот ад? Впрочем, это уже проблемы не Вида. Не далее как вчера виконт приказал передать все дела гениям из контрразведки и возвращаться в Амьен. Как всегда, не объяснив причину. Здесь работа сержанта закончена. Жаль. Тео Ферье расстроился. Вон, сидит напротив надувшийся, словно индюк. А глаза опухшие, видать, плакал от обиды. Ничего, парень, наработаешься еще. Жизнь, она длинная. Хотя у полицейских и не всегда. Всё. Дело приведено в порядок, все документы подшиты и пронумерованы, как учил де Камбре. Можно передавать контрразведчикам. А вот кто-то как раз в дверь стучится. Наверняка они. Глава XVI Вереница каторжан, скованных цепью, шла на север. Лишь пару месяцев назад Поль Пифо ехал по этой самой дороге в дилижансе, который сейчас казался королевской каретой. Тогда он мечтал о будущей славе. Сейчас – о миске пресной каши, которой накормят на ближайшей стоянке. Дальше заглядывать бессмысленно. Дальше каторга, галеры и, в конце концов, смерть под кнутом надсмотрщика. Выжить на галере десять лет? Бывает. О таких счастливчиках рассказывают легенды. И напрочь молчат об их раздутых ревматизмом суставах и разъеденных ледяными ветрами легких. Чтобы не убить у каторжан последнюю надежду. Тяжелые цепи, железные ухваты на руках и ногах, замкнутые на замки, ключ от которых демонстративно болтается на поясе у сержанта. Убежать по дороге? Это казалось реальным в самом начале пути. Но уже к вечеру кандалы до кровавых мозолей протерли руки и ноги. Забывшись, в полуобморочном состоянии еще можно идти. Думать, чего-то хотеть? Это выше человеческих сил. Сломался не он один, глаза потухли у всех, скованных общей цепью, измученно придерживающих кандалы каторжан. Когда их согнали в толпу, под дулами мушкетов, перед направленными на них пиками и обнаженными шпагами многие пытались геройствовать, смеяться в лицо, а то и плевать в сторону конвоиров. И никто не задумался, почему так равнодушно воспринимаются насмешки, а то и прямые оскорбления. Конвоиры знали. Это была не первая партия заключенных, кого им предстояло отвести в Кале. Все предыдущие также казались себе героями, эти – не исключение. Уже к вечеру они станут тихими и покорными, а к концу пути на коленях будут вымаливать полчаса передышки. И не получат. В конвое нет добрых ангелов, как нет их и в бредущей под собственные стоны и кандальный звон толпе грабителей, насильников и убийц. Вон пятерка здоровяков. В начале пути громко, чтобы все слышали, обсуждали мальчишку, идущего на десяток шагов впереди них. Во весь голос спорили, у кого первого он будет женой, как именно он будет скрашивать тяготы пути для них, таких могучих и грозных. И вот прошло всего пять часов, и все уже забыто. По пыльной дороге бредут пятеро сломленных рабов. Они теперь всегда будут лишь рабами, сдохнут в дерьме, даже не попытавшись воспротивиться воле господина. А мальчишка… он и впрямь ничего. С ладной, еще не изможденной голодом и тяжелым, воистину каторжным трудом фигурой, юным, нежным лицом. Капрал Буше мысленно поздравил себя. Кажется, этот конвой обещает стать удачным. Действительно, командует молодой щенок. Лейтенант, прости господи. Папаша купил ему офицерский патент, а научить хоть чему-нибудь забыл. И вообще, судя по тому, как этот горе-командир командует, и над мамашей он не сильно утруждался. Потому и родил этого дурня, только и умеющего, что скакать на лошади с грозным видом. Бывалые солдаты лишь посмеиваются. Правда, тихонько: кому охота себе проблемы создавать? Так что не помешает лейтенант небольшому развлечению. Товарищам на пристрастие Буше наплевать, а с сержантом все давно договорено, чай не первый год знакомы. За пару динариев даст на ночь ключ от кандалов, а дальше… м-м… ночь без кандалов стоит того, чтобы избранник был не просто послушным, но и весьма изобретательным. Вот и стоянка. Барак, в который, как скотину, загоняют арестантов. Через час сюда закатят бочку с водой да принесут хлеб. Кто-то из солдат раздаст каждому по лепешке и уйдет. А уж что там будет дальше – это никого не касается. Те, кто посильнее, отберут у слабых все, что те не успеют съесть. А уж у парня – в первую очередь. Так что можно сказать, что Буше ему услугу оказывает. А за услугу платить надо, это ж справедливо. Денег нет? Не беда, плати тем, что имеешь. Поэтому никто особо и не удивился, когда у всех на глазах капрал повел юного каторжанина на конюшню, откуда предварительно выгнал всех конюхов. Мол, занято лишь одно стойло, и то боевым конем господина лейтенанта, за которым он, капрал Буше, будет ухаживать лично. Ну и вот этот щенок ему поможет, куда денется. А никому другому рядом с тем конем и делать нечего! Проходи, проходи, дорогой. Что такое? Ручки-ножки болят? Ну так это поправимо, сейчас, сейчас мы эту гадость снимем… ты ведь все понимаешь? Ну и хорошо, становись для начала на коленочки… Огромный, словно медведь, Буше аккуратно, почти нежно снял кандалы, сильные руки легли на плечи парня, придавливая его к земле… Глаза! Только взглянув в глаза жертве, капрал понял, что пропал. Этот мальчишка не был сломлен, без кандалов он был опасен. Буше не сразу осознал, что произошло. Что-то резко заполнило легкие, кровь хлынула на грудь. Лишь через мгновение обожгло горло. Капрал попытался крикнуть, но раздалось лишь бульканье, подкосились ноги, почернело в глазах, и жизнь ушла, оставив большое тело остывать на грязной, истоптанной лошадиными копытами соломе. Поль отскочил от хлынувшей крови и отбросил гвоздь, которым только что перерезал горло мерзавца. Спокойно, только не суетиться. Время есть, наверняка эта скотина озаботилась приватностью. Первое – раны. Рубашка капрала воняет потом, но это лучше, чем ничего. Снять с тела, разорвать на полосы. Четыре повязки; даст Спаситель, грязь в раны не попадет. Обувь… можно оставить свою. Мала для взрослых мужчин, потому до сих пор никто на его башмаки и не позарился. Деньги? Да, кое-что в карманах имеется, надо брать. Трофей – дело не позорное. Теперь думать, как выбираться. Двери-окна – не вариант. Заметят сразу, а с покалеченными ногами много не побегаешь. Не убьют, д’Оффуа, усердно изображающий недотепу лейтенанта, не допустит. Но дело будет провалено. Что делать? Крыша? Ну-ка, ну-ка… так, есть лючок… Интересно, зачем он здесь? Впрочем, какая разница, главное, есть, а еще главнее, что в полумраке его особо и не разглядишь. Но сначала – ложный след. Вот вам, господа конвоиры, следы к окну, вот кусок ткани на сучке – зацепился беглец, бывает. Вот и кровь – поранился. Это хорошо, значит, далеко не уйдет. Вы, главное, всполошитесь как следует, засуетитесь, погоню какую-никакую организуйте. Тогда и появятся дыры в охране, тогда и можно будет уходить. Впрочем, д’Оффуа свое дело знает, с помощью Спасителя всех тут на уши поставит. Так что сидим на крыше, ждем. Вот кто-то озаботился долгим отсутствием капрала. Вначале подкалывали, потом звали, потом кто-то вошел… И тут началось! Лейтенант вбежал в конюшню в одних подштанниках, дурак дураком. Тут же начал командовать, даже не попытавшись разобраться в произошедшем. Да и в чем здесь разбираться? Заключенный бежал через окно, совершил убийство – ловить его, скотину! И на сук, на корм воронам, немедленно! Крики, начальственные пинки и зуботычины быстро взбаламутили охрану, заставив подчиненных думать не столько о сбежавшем, сколько о целостности собственных зубов, проявлять больше рвения стало важнее всего! И никого уже не волновала бессмысленность происходящего. Когда конвоиры толпой ломанулись в лес, даже не пытаясь высматривать несуществующие следы, Поль мягко, по-кошачьи, спрыгнул с крыши конюшни и змеей проскользнул меж редких постов, все-таки оставленных сержантом, так и не поддавшимся всеобщему энтузиазму.