Де Савьер встал, принял горделивую позу, надулся как индюк и, расхаживая по кабинету, профессорским голосом, басовитым и гнусавым, ответил: – Молодой человек, вы неправы трижды. Во-первых, в Османскую империю в целом и в Магриб в частности запрещен въезд, вход и даже вползание сильных магов. Вообще. В портах и на границах действует заклятье, выявляющее нашего брата на раз. Во-вторых, к знанию языка должны прилагаться умения шпиона, которых у меня нет даже близко. И наконец, в-третьих, я также нахожусь на королевской службе. Запрет заниматься этим, как ты уверяешь, самозванцем на меня распространяется так же, как и на тебя. Так каким образом ты собираешься впихнуть меня в эту авантюру? Де Камбре зло поджал губы. – Серж, прекрати маячить, без тебя тошно. Авантюру, говоришь? А ничего, если этот де ла Сьот получит реальную власть? Тогда слетит дю Шилле, обязательно слетит, иначе не затевал бы он эту интригу. Вслед за ним и я, и Транкавель, а уж де Фронсаку и вовсе ловить будет нечего. Может, правда, ты, как маг, при должности и останешься, но остальным точно туго придется. Потом, там нужен именно маг, способный проверить подлинность записей, владеющий заклятием правды. И которому я доверял бы как себе. Де Савьер вернулся в кресло и лениво махнул рукой. – Не волнуйся, если этот тип послан османами, нашим магам тоже придется несладко. Заморские коллеги костьми лягут, чтобы нас прижать – европейские маги для них как кость в горле. Не просто так нам запрещен въезд в их страну. Боятся нас. И ненавидят, только сделать до сих пор ничего не могли. Демон их знает, может, как раз мы для них и главная мишень, а король – так, средство. В общем, все эти проблемы решаемы. Уйду в длительный отпуск без содержания – вот я и свободен. В империю въеду без вопросов. Есть одно заклятье, тайное, можно сказать, – я могу сам себя лишить магических сил на месяц. О как! За все время пребывания в магическом мире Борис Воронин слышал одну и ту же аксиому, даже постулат, гласивший, что никто из владеющих магией не сможет прожить без нее ни дня. Даже чрезмерное снижение таких способностей ведет к сумасшествию и, в конце конов, к смерти. Лишь он, как выходец из немагического мира, смог в свое время полностью отказаться от магии. Потому только он может видеть ауры, видеть такое, чего никто другой даже предположить не может. А тут вот запросто его друг, полноценный маг, выпускник Магической академии Морле, готов отказаться от своего дара на месяц. – Хорошо, предположим, ты это заклятье применишь. Сколько после этого ты сможешь прожить? Де Савьер легкомысленно пожал плечами. – Не знаю. – Голос прозвучал беззаботно. – Ты ведь как-то живешь, и ничего. После этого виконту осталось лишь схватиться за голову. – С ума сошел? Нет? Так сойдешь, уверяю тебя. Неделю, ровно неделю выдержал… И тут де Камбре скрутило. В азарте спора он едва не выдал тайну академии Клиссона. Едва не рассказал, что некогда один из курсантов уменьшил свою магическую силу на двадцать процентов и через неделю сошел с ума. Расплата была жестокой. Боль буквально рвала тело, казалось, внутренности раздирались на части, на мозг обрушился поток кипятка! Друг бросился на помощь, но смог лишь поддержать несчастного, чтобы в почти агонии тот не поломал себе кости, не выкрутил суставы. Страшное заклятье тайны Военной академии, от которого нет спасения. На дикий вопль вбежал секретарь, чуть позже примчалась жена, все хотели помочь, но без толку. Эту пытку надлежало вынести до конца. – Какого демона, Серж, что тут происходит?! – буквально прошипела Сусанна. Зеленые, всегда добродушные глаза потемнели и сейчас смотрели с уверенностью приготовившейся к броску пантеры. Лишь когда де Камбре пришел в себя, смог объяснить близким, что причина – собственная глупость. Ведь знал, помнил, что бывает, когда пытаешься выдать тайну академии. И в азарте спора сам же загнал себя на муку. – Все, спокойно, все плохое закончилось. Обещаю, больше такого не повторится, оставьте нас. И, когда все вышли, продолжил: – Даже не думай. Видел, как меня скрутило? Поверь, если откажешься от магии, тебе будет гораздо хуже. Де Савьер помог другу поудобнее устроиться в кресле. – Вот об этом можешь не волноваться. Если кто-то создал заклятье, уж поверь, он наверняка придумал и то, как от него не убиться. Вроде было что-то про специальный амулет… В общем, съезжу пока в Париж, пороюсь в умных книгах… короче, найду решение. Сейчас главное – кем я представлюсь и кто меня подстрахует. Как ты говоришь, нужна легенда. Вот и давай разобьем задачи. Я занимаюсь заклятьями, а ты – легендой. * * * Есть знания, усвоенные на своем опыте, есть знания, полученные от учителей, а есть знания, которые просто есть. Например, если будешь прыгать по крышам – можешь упасть и разбиться, если решишь прогуляться по болотам – утонуть. Для этого не надо скакать через улицы или лезть в трясину. Этому не учат строгие педагоги, это просто все знают. Такие знания входят в жизнь каждого естественно, как дыхание. Просто ребенок живет среди людей, слышит их разговоры и сознание само делает выводы, укладывает их где-то в памяти, как укладывает рачительная хозяйка в кладовке вещи, которые может быть никогда и не потребуются, но если надо – то вот они, пожалуйста, пользуйся. Именно этих знаний не было, да и не могло быть у Бориса Воронина. Несмотря на то, что даже в мыслях он перестал себя называть русским именем. Да, была полученная в клиссонской академии информация о государственном устройстве Османской империи, ее экономике и армии. Но сейчас виконту де Камбре требовалось иное. Под каким предлогом европеец, верный сын святой церкви, может появиться в этой языческой стране, где само упоминание Спасителя может привести на эшафот? И не просто появиться, но и путешествовать, задавать вопросы. Причем очевидное решение о роли купца было отметено сразу. Какой там из де Савьера купец, куда ему до этих выжиг? Да его по миру пустят на первой же сделке, без штанов оставят! Пристроить специалиста в помощь, как слугу? Ну-ну, хорош купец, который сам ничего решить не может. Нет, это не вариант. Разумеется, на службе галльского короля были люди, способные дать грамотный совет. Одна беда – были те специалисты далеко, да и не факт, что согласились бы помочь в деле, лично его величеством неодобренным. Что остается? В уже распухшую от бесплодных размышлений голову робко заглянула лишь одна мысль. Граф Амьенский. Только не владетельный, а его сын, с которым два года учился на одном курсе в Военной академии Бретони, той самой, что уже полсотни лет учит будущую элиту галлийской армии в славном городишке Клиссон. Филипп. После учебы он служит в разведке пикардийского корпуса, недавно получил капитана. И как раз приехал в Амьен погостить в родительском замке. * * * – Жан, заходи, рад тебя видеть! – Статный широкоплечий красавец-блондин через огромный холл бросился к де Камбре с объятиями, поразив вышколенную прислугу совершенно неподобающим нарушением этикета. – Здравствуй, дружище, давно же тебя не было в Амьене! – Что поделать, служба. Приходится торчать в Абвиле, лично гонять толпу тупиц, лишь по господней ошибке зовущихся военной разведкой. Зато ты здесь, как говорят, не скучаешь. Ставлю собственную руку против уха последнего пьянчуги, что за расстрелом пиратской базы на Острове стоишь именно ты. Де Камбре лишь равнодушно пожал плечами: – Не разбрасывайся конечностями, отращивать новые – накладно даже и для графа. Лучше пойдем поболтаем где-нибудь в тиши, дело у меня к тебе. «В тиши» в варианте графа Филиппа оказалось небольшой, неожиданно по-спартански обставленной комнатой на третьем этаже дворца. Через открытое окно, выходившее на рабочий двор, доносилась ругань слуг, скрип телег и ржание лошадей. Впрочем, все это сейчас для собеседников не имело никакого значения. Филипп Шарль де Бомон сюр Уаз граф Амьенский развалился в жестком кресле и анализировал ситуацию под элегантные взмахи правой руки, словно дирижируя своей речью. – Значит, хочешь послать де Савьера к османам? Ничего не выйдет. В эту гостеприимную страну без риска стать товаром на невольничьем рынке могут въехать… ну, кроме послов монарших персон… купцы. Но из нашего друга купец как из коровы боевой конь. Или принятые на службу султану… кстати, там же двое наших клиссонцев так устроились, ты помнишь? – Помню, но к ним обращаться нельзя, не отвлекайся, – вернул на землю увлекшегося друга виконт. – Как скажешь… М-да… моряки, но тут все не дальше портовых кабаков… О, есть идея! Венеция! Этот милый городок – единственный в Европе, где существует рабство. И есть такой нюанс – венецианское рабство признается всеми! – Чего? За девять лет пребывания в этом мире Борис Воронин ни разу не слышал, что в Европе существует рабство. Крепостное право – да, было, но вовсе не в той форме, что когда-то процветала на его родной Руси. Крестьянин вполне мог перебраться от одного феодала к другому, а то и вовсе уйти в город. Не запросто, конечно, уплатив немалые деньги, рассчитавшись по всем долгам, но такая возможность была! А тут – на тебе, именно рабство, приравнявшее человека к мотыге, лошади или детской игрушке! – Что, впервые слышишь? – Граф усмехнулся. – А знаешь почему? Потому что беден, как церковная мышь, и безроден… эй-эй, спокойно, шучу я! – Филипп принял удивление друга за возмущение. Действительно, назвать виконта и барона безродным, да еще и почти нищим – вполне себе серьезное оскорбление. – Да нормально все, – успокаивающе махнул рукой де Камбре. – Все же виконт – это вице-граф, так что не очень-то я от тебя отстал, а о моей нищете поговори с Ренардом, рассмеши человека. Но вот о рабах в Галлии действительно раньше не слыхивал. – Ну так слушай. И граф рассказал. Оказывается, действительно, есть такое. Но доступно лишь избранным. На средиземноморском сапоге, на самом севере, стоит вольный город Венеция. В своем мире Борису Воронину удалось повидать это чудо своими глазами, неделю прожили там с женой. Прошлись по узким улочкам, зажатым меж домов с потрескавшейся, а то и облупившейся штукатуркой, посидели в кафе на площади Сан-Марко, зашли и в сам собор, и во дворец дожей… даже на гондоле поплавали… Эх, да что ж теперь. Давно это было. А здесь Венеция не просто город, а серьезное государство, владеющее обширными землями на восточном побережье Адриатики. С вполне приличным флотом, между прочим. Так вот там рабство – штука вполне законная. И, что самое интересное, другие европейские страны право венецианцев на двуногую собственность признают безоговорочно, как, впрочем, и право подданных османского султана. Так что уважаемым господам из этих других государств вовсе не возбраняется приехать в сей славный город, купить себе раба, да и владеть им до смерти. Чьей? А того, кто первый на суд божий отправится, ибо владение-то пожизненное, но без права наследования. Красота, если деньги есть! Одна беда – приехавший должен доказать свое безусловное родство с полноправным венецианским гражданином. А вот этот фокус под силу лишь представителям высшей знати, чьи родственные связи надлежащим образом задокументированы и ни малейших сомнений не вызывают. А все остальные – шалишь: мало ли какой поп чего спьяну накропал при рождении. Нет других достоверных документов, кроме родословных книг! По крайней мере, в Венеции их не признают. Точка. За сотни лет, что действует этот порядок, выработалась даже традиция. Каждый год в середине июня в гостинице «Контарини», что расположилась в самом центре города, собираются желающие обзавестись эдаким движимым имуществом – золотая молодежь со всей Европы. Затем мажоры отправляются в Магриб, где на тунисском рынке покупают живой товар. Как правило – молоденьких красавиц, хотя есть и любители… впрочем, не о них речь. – Очень интересно! И что, ваше сиятельство, у вас тоже личная наложница имеется? – Де Камбре позволил себе ехидно улыбнуться. Но друг лишь отмахнулся. – Нет, ни у меня, ни у брата. Нам вполне хватило рабыни отца. – Как?! Рабыня здесь? А можно увидеть? Виконт представил себе, как по коридорам графского замка легко, словно балерина скользит изящная одалиска в золоченых туфлях, широких шелковых штанах и полупрозрачной накидке.