Юлита еще какое-то время поддерживала разговор (Леон на сто процентов уверен, что Бучек плакал? Да, на сто. Видел, чтобы тот с кем-то говорил по телефону? Нет, обе руки были на руле, но не исключено, что актер мог говорить по громкой связи), но чувствовала, что других открытий в тот вечер уже не случится. Наконец она дала знак официантке, чтобы та принесла счет. Официантка вернулась через минуту с заполненным от руки листочком, вложенным в корзинку с мятными конфетками. – Плачу я, – Юлита достала кошелек. – Слушай, огромное тебе спасибо, и извини еще раз, что… ну ты понял. Я немного на тебя надавила. – Немного? – Ну ладно, не немного. – Ага. И часто вы такое устраиваете? – Что? Нет-нет, что ты. – Забавно. Я готов поклясться, что у тебя большой опыт, – сказал Леон, повязывая шарф. – Ты была очень убедительна. – Спасибо… Наверное. – Она улыбнулась и слегка покраснела. Ей шло. – Ребята из школы всегда говорили, что у меня талант втираться в доверие. – Почему? – Ну, типа, когда нужно было убедить продавщицу в магазине со спиртным, что нам уже восемнадцать, или заболтать учительницу так, чтобы она забыла об обещанной контрольной, то почему-то всегда это приходилось делать мне… – А-а-а. Тогда я понял, почему тебя ко мне прислали. – Я сама вызвалась. И вообще… Это другое. Сейчас мое дело было правое. – Ну, это выяснится, когда ты выложишь свой текст. Сорри, но… Не очень-то я доверяю этим твоим “Меганьюсам”. – И правильно делаешь. Дрянь страшная. Леон удивленно заморгал. – Ты что, думал, я этого не понимаю? Что мне кажется, будто это польский “Нью-Йорк таймс”? – Тогда почему же ты там работаешь? – А почему ты рисуешь этикетки для “ДиетПола”? – спросила Юлита, слегка наклонив голову. – Ты об этом мечтал, когда поступал в Академию изящных искусств? – Туше. – Я правда пытаюсь выяснить, что случилось с Бучеком. – Юлита придержала ему дверь, они вышли на улицу. – Я не собираюсь делать из этого очередную историю в стиле “Пыль сломала мне руку!”[19]. Ясно? – Ага. Ясно. – Ладно, мне пора. Спасибо еще раз. И обещаю, что не буду тебя больше доставать. Пока. Леон проводил ее взглядом. Смотрел, как она перебегает улицу на мигающий зеленый, вскакивает в трамвай, ищет мелочь на билет. И надеялся, что свое слово она не сдержит. Рышард Бучек сидит на диване. На нем льняная рубашка без воротника, светлые джинсы, босые стопы утопают в пушистом ковре. Рядом сидит его жена, Барбара, платье в горошек, волосы собраны в пучок. У нее на коленях лежит свернувшийся клубочком персидский кот. За окном весна: солнце, сочная листва, безоблачное небо. Юлита проверила дату. Май 2018-го. Последнее интервью Бучека перед смертью. РАУТ: Ты доволен жизнью? БУЧЕК: На все сто. Я ничего не стал бы менять, хотя, как и каждый из нас, я совершил кое-какие ошибки. РАУТ: Жалеешь об этом? БУЧЕК: Вообще нет. Я стараюсь смотреть вперед, не возвращаться в прошлое. Что было, то прошло. Нужно уметь принимать себя, принимать мир. Научиться прощать. Если у меня и есть враги, то я о них не знаю. И прощаю им, потому что во мне самом нет подобных негативных чувств. Это токсично. Плохая энергия возвращается. РАУТ: Ты всегда был таким? БУЧЕК: Конечно нет. К этому нужно прийти, но учась на своих ошибках. Ты не узнаешь, кто ты, глядя на чужую жизнь. Юлита закатила глаза. Что за бред! Три страницы трепа, банальностей, тавтологии и эзотерики для бедных. В том, что они с подружками писали друг дружке в дневники, в тетрадках с участниками бой-бэндов на обложке, и то было больше смысла. Кто все это читает? Она спрятала лицо в ладонях, потерла виски. Это было четырнадцатое прочитанное ею интервью с Бучеком. Единственное, что она из них узнала, так это то, что он предпочитает зеленый чай черному, любит кататься на горных лыжах и не разбирается в компьютерах, поэтому, когда знакомым что-то от него нужно, они пишут на электронную почту сына. Другими словами, она не узнала ничего. – Юлита? – голос Мацкович вырвал ее из раздумий. Та стояла возле ее стола, скрестив руки. Браслет с серебряными подвесками поблескивал на уровне глаз Юлиты. – Да? – Зайдешь ко мне? – Конечно. Она пошла за начальницей. Мацкович пропустила ее в дверях, села за стол. Обычно она вольготно разваливалась в офисном кресле, забрасывала ноги на стол или на компьютер, но сейчас вытянулась в струну. Нехорошо. – Я думала, мы договорились. Ты ведешь свое расследование, но в свободное от работы время. А здесь, в офисе, ты выдаешь тексты. А вчера ты вышла в три часа дня, написав один зеленый материал. Сегодня вообще ничего не выложила, а уже почти четыре часа. – Я вот-вот закончу статью об актрисе из “Мятежников”. Она вчера явилась на вечеринку только в… – Знаю. Наталия сделала фотогалерею. Час назад. Мацкович вздохнула, оперлась на столешницу. – Я надеюсь, ты понимаешь, что я хочу тебе сказать. Это предупреждение. Я бы не хотела, чтобы наш следующий разговор проходил в присутствии эйчаров. Юлита почувствовала, как у нее скакнуло давление, а во рту пересохло. – Конечно. Мне бы тоже этого не хотелось. – Вот и прекрасно. Юлита поднялась, но Мацкович усадила ее обратно следующим вопросом: – Ты хоть что-нибудь нарыла? – А? – Ну, по делу Бучека. Выяснила что-нибудь? Юлита поерзала на внезапно ставшем неудобным стуле. – Мне удалось выйти на свидетеля. Помнишь, того парня с телевидения? Его зовут Леон Новинский. – Он рассказал что-нибудь интересное? – Ага. За секунду до аварии Бучек плакал. Вроде как у него были красные глаза, мокрые щеки. – О? – Мацкович откинулась в кресле, положила ногу на ногу. Угроза миновала. – И что ты об этом думаешь? – Мне кажется, это самоубийство. Мужик едет за сотню, плачет, даже не пытается свернуть… Я просмотрела все его интервью за последний год, искала хоть какую-нибудь зацепку, может, черная полоса, проблемы с ребенком или развод… Но ничего не нашла. Как будто прочитала подборку цитат из Пауло Коэльо. – Тупик. – Мацкович почесала себя за ухом. – Он, скорее всего, даже не давал этих интервью. – Как это? А кто же тогда? – Его пиар-агентство. Ты этого не знала? Серьезно? Может, ты еще думаешь, что там на фотографиях на самом деле его гостиная? – А кот Барбары? Они его напрокат взяли? – Кота вклеили в фотошопе. Если бы ждали, пока он заснет на коленях при вспышке, то фотосессия до сих пор бы не кончилась. Мацкович взглянула на монитор, показывавший главную страницу “Меганьюсов”. Палитра цветов не внушала оптимизма. Много голубого, немного зеленого. Красных ссылок не было. – Напиши об этом. – О коте из фотошопа? – Нет. Об откровениях твоего свидетеля. Юлита долго молчала. Взвешивала каждое слово. – Я не могу. Еще слишком рано. Мне надо позвонить семье Бучека, его друзьям, поспрашивать, что с ним в последнее время происходило…