– Вот именно. По телефону так и прозвучало. Я понимала, что мне нужно время, чтобы тебя убедить, поэтому решила подойти к проблеме творчески. Женщине в слезах никто не откажет, я знала, что ты впустишь меня в машину… – А улица Платерувок? – Тупик, мощеная улица… Заехать туда можно, а выехать сложно. А еще это несколько дополнительных минут на то, чтобы тебя уговорить. – А тебе не приходило в голову, ну, не знаю, что ты могла напороться на психа? И кто знает, что он сделает, как только окажется с тобой в этой дыре? – Приходило, конечно. – Юлита достала из сумочки газовый баллончик. – Поэтому я захватила вот это. Береженого бог бережет. – Мать моя… Все журналистки такое носят? – По крайней мере те, кому доводилось жить на Праге[18]. Ты бывал когда-нибудь после полуночи на Брестской? – Нет. – Тем лучше для тебя. Официантка принесла кофе: крепкий, сваренный в турке, с ароматом кардамона. У нее были такие длинные ногти, что она никак не могла подцепить ложечку из плетеной корзинки: пальцы соскальзывали с металла, как металлические лапы в автомате для вылавливания плюшевых игрушек на морском курорте. – Ну как… – Юлита положила в чашечку кусочек сахару, – готов? – Можно и так сказать. – Не возражаешь, если я запишу нашу беседу? – Нет. – Прекрасно, – Юлита положила на стол диктофон. – Тогда, может, начнем с самого начала? – Ладно. – Леон сделал глубокий вдох. – В тот день я проспал, а мне надо было быть на работе вовремя, у меня была встреча в… Впрочем, неважно. Я въехал на S8 в сторону Таргувека… Леон рассказывал, парни в черных толстовках пили кофе, официантка сидела за столиком в углу и складывала салфетки. Диктофон мигал красным, отмеряя ускользающее время. – …И тут Бучек стал сигналить и мигать фарами, чтобы я съехал, но мне некуда было съезжать, потому что рядом… – Погоди, погоди, остановимся на секунду. Ты не видел, за ним кто-нибудь ехал? – В смысле гнался? – Ага. – Нет. – А может, он за кем-то следил? И взбесился, что ты ему дорогу преградил? – Подожди, дай подумать. – Леон поднял взгляд вверх, на потрескавшийся потолок. – Нет, передо мной ведь никого не было. Съезд был пустой. – Ну ладно. И что дальше? – Бучек ускорился, почти что меня протаранил. Водитель автобуса притормозил, чтобы освободить мне место. Я уступил Бучеку дорогу… А он врезался в ограждение и вылетел с дороги. Вот и вся история. – Вспомни самый последний момент. Не было ли чего-нибудь странного, подозрительного? Леон поставил чашку на щербатое блюдечко. – А с чего ты взяла, что могло быть что-то странное? Юлита наклонилась, поставила локти на стол. – Ты согласился со мной поговорить, только когда я предположила, что это была не простая авария. Значит, ты что-то заметил. Что-то, что не дает тебе покоя. – Тебе просто нужна дешевая сенсация. – Мне нужна правда. Если в комплекте с сенсацией, тем лучше. Леон потер лицо, разглядывая дешманский пейзаж с Араратом. Юлита сидела, даже не моргая. Знала: именно сейчас решается, приведет ли ее куда-нибудь весь этот разговор. Она не хотела все испортить. – Я видел его в зеркале. Он что-то кричал. – Окей… Как это выглядело? – Сначала мне показалось, что он на меня орет, ну, как водители обычно орут друг на друга. “С дороги, кретин!”, “В сторону, баран!”, вот это все. – Ага. – Но потом, уже после аварии, когда я смог спокойно все обдумать… – Что? Леон засомневался, помолчал. Парни в черных толстовках вышли из кафе, звякнул висевший над входной дверью колокольчик. – Он… Он плакал. Веслава Мачек приложила скальпель к нижнему краю грудины, провела острием вниз, в сторону пупка. Синяя кожа разошлась в стороны, словно куртка на молнии. Пахнуло гнилостным смрадом и переваренным алкоголем. Стоящий рядом с секционным столом прокурор Цезарий Бобжицкий поморщился, откашлялся. – Пан Чарек, может, перерыв? – из-за хирургической маски ее голос было не узнать. – Нет, нет. Пожалуйста, продолжайте. Веслава Мачек знала прокурора Бобжицкого добрых пятнадцать лет. Они познакомились как раз в прозекторской, вот только в ту пору в ней еще не сделали ремонт, а Бобжицкий был еще студентом. С тех времен он мало изменился: уже тогда носил двубортные пиджаки, кожаную папку под мышкой и очки в роговой оправе, уже тогда лысел и сутулился. В молодости Бобжицкий плохо переносил вскрытие. Как только труп оказывался на столе, его тут же бросало в пот, лицо зеленело. Веслава Мачек была уверена, что парень сломается, сменит специальность, станет нотариусом или юрисконсультом. Но нет: Цезарий уперся. Не пропустил ни одной аутопсии, стоял возле самого стола, записывал каждое ее слово. И привык. Годом позже защитил с отличием диплом, подал заявление и устроился на работу в прокуратуру варшавского района Прага-Север. Веслава Мачек не спрашивала об обстоятельствах смерти покойного. Да и не нужно было. Слишком уж хорошо она знала этот тип: фиолетовый спортивный костюм, футболка, безрукавка, татуировки. И многочисленные колотые раны. Такие наносит кухонный нож в женской руке. – Может, на сей раз напишу, что это сердечный приступ? – Пани Веся… – Вы же понимаете, что явно было за что? – Пусть решит суд. – Вижу, ваша вера в торжество справедливости не пошатнулась? Прокурор Бобжицкий не ответил. Веслава Мачек сменила скальпель на планшет и карандаш, записывала: открытый желудок, вылилось содержимое желудка. Перерезана брюшная артерия, ободочная кишка, поджелудочная железа. – А кстати, я собиралась вам рассказать, – вспомнила врач, не переставая писать. – Вернулись пробы с вскрытия Бучека, материал из-под ногтей. – И? – Фрагменты крашеной телячьей кожи, такую обычно используют для обивки. И волокна АБС. – АБС? – Какой-то пластик. Обождите, я где-то записала, – Веслава Мачек пролистала записи. – Сополимер акрилонитрил ботади… Нет, бута… бутадиен стирол. Техник говорил, что из этого отливают элементы приборной панели, руля и тому подобное. – То есть… – Бобжицкий откашлялся. – Он исцарапал свою машину? До крови? – Похоже на то. – Интересно. – И что вы с этим сделаете? – Ничего. Следствие будет приостановлено. Веслава Мачек положила планшет на столик, опрокинув пустую чашку из-под чая. – Как это? Ведь очевидно, что… – Пани Веслава, – Бобжицкий оборвал ее на полуслове. – Вы спрашивали, как там моя вера в торжество справедливости. Пусть это будет вам ответом. Доктор медицинских наук Веслава Мачек долго смотрела прокурору в глаза. Наконец кивнула и вернулась к работе.