– Куда? – она повысила голос. – Куда мы пойдем? Где я могу быть уверена, что никто не видел этих гребаных фотографий? Где мне не придется думать, почему официант так на меня таращится? Поедем на кофе в горы? – Слушай, пройдет немного времени… Люди забудут… – Вбей мое имя в поисковик, – прервала она его. – Увидишь, что выскочит. И тогда скажи, забудут ли они. Повар за барной стойкой подбрасывал пиццу, дождь барабанил о стекла. “Сказать ей, – думал Леон, – или не сказать? Я должен. Знаю, что должен. Но это будет конец, полный конец, она больше никогда не станет со мной разговаривать. Может, позже? Когда она меня уже немного получше узнает, когда я ей понравлюсь?” – Так ты покажешь, что там у тебя? – Да, конечно… Вот. Леон подвинул в ее сторону планшет. Он был открыт на каком-то видео с YouTube. Юлита вставила в уши наушники, нажала play. Белый джип едет по автостраде где-то в Штатах. За рулем худощавый мужчина в белой рубашке, его лысину компенсирует окладистая борода. “Я согласился быть подопытным кроликом, – говорит водитель. – Чарли и Крис не захотели сказать, чего мне ждать. Только уверяли, что мне не нужно беспокоиться за свою жизнь”. Вдруг в машине включается радио. Музыка ужасно громкая, водитель кривится, пытается убавить звук крутилкой. Не выходит. Открываются окна. Вверх, вниз, вверх, вниз. Гудит клаксон. Опрыскиватель заливает переднее стекло, дворники работают на максимальной скорости; видимость падает до нуля. Смена кадра. На диване сидят двое мужчин, на коленях у них ноутбуки. Они довольно смеются, точно школьники после удачной выходки. “Ну давай же, сделай это, – кричит один из них. – Выключи ему мотор! Давай!” Джип теряет скорость, съезжает на узкую боковую дорогу. Мимо проезжают сигналящие машины. Хотя это постановка, на лбу водителя выступают капельки пота. Ему совсем не смешно. Юлита выключила фильм, сняла наушники. Какое-то время сидела без движения, ошеломленная, даже не заметила насупившегося официанта, который поставил перед ней стакан воды. – Мне это показал друг, – сказал Леон, потянувшись за кофе. – Это видео для одного американского ежемесячного журнала о новых технологиях, WIRED. К ним обратились двое программистов. Сказали, что могут дистанционно перехватить контроль над автомобилем… Ну и провели демонстрацию. – Но… Как? – Я немного про это почитал… У новых автомобилей есть бортовой компьютер, так? У некоторых даже с выходом в интернет: можно проверить дорожную информацию, подключиться к своему аккаунту на iTunes и получить доступ к плейлистам… Ну а раз есть выход в интернет… – То к ним можно подключиться. Ясно. “Почему я об этом не слышала, – подумала Юлита, – почему мне только сейчас кто-то об этом говорит?” Она взглянула на количество просмотров. Три миллиона. Ей вспомнился список самых популярных роликов в польском YouTube, на его основе она написала текст для “Меганьюсов”. Видео с собакой, переодетой в паука и пугающей ночью прохожих, – сто семьдесят миллионов. Клип на попсовую песню о зеленых глазах – “за любовь буду бороться, ведь биться за любовь не стыдно” – сто сорок миллионов. Ребенок сидит в бассейне с цветными шариками и смеется – шестьдесят пять миллионов. “Может, Тран был прав, – подумала она. – Мы реально отстой”. – Охренеть… То есть ты думаешь, что Бучек?.. – она замолчала. – Это бы многое объяснило, да? – Леон убрал планшет в сумку. – Но, якобы когда это всплыло, производители автомобилей выпустили обновление, которое должно было решить проблему. Это было три с лишним года назад… Вопрос, можно ли устроить подобную атаку сегодня. Я в этом не особо разбираюсь. – Ничего. Я знаю кое-кого, кто разбирается, я все выясню. Спасибо за помощь. – Не за что. Юлита откинулась на стуле, огляделась по сторонам, заценила Леона: свежевыбритый, в элегантной рубашке, причесанный, надушенный. Она едва заметно улыбнулась. – Что? – Нужно было предупредить, что это свидание, я бы иначе оделась. – Да ладно тебе, какое свидание… – Леон махнул рукой. И почувствовал, что краснеет. – У тебя в браузере примерно двадцать открытых закладок. Одна из них с этим роликом… Остальные с ресторанами. Первое место, которое тебе пришло в голову, да? – подмигнула ему Юлита. Если бы в эту секунду под их ногами разверзлась земля, а небо изрыгнуло пламя, Леон Новинский выдохнул бы с облегчением. Увы, Армагеддона не последовало. Надо было что-то сказать. – Слушай, я не хотел навязываться, просто… Мне показалось, что нам хорошо разговаривалось и… – В тот раз по телефону? Когда ты говорил, что мои статьи – это полное днище? – Юлита положила подбородок на сложенные ладони, захлопала ресницами. – Или потом, когда ты спросил, не охренела ли я? – Эй! Вот это уже нечестно. Ты мне сама выбежала под машину. – Потому что до этого ты меня послал по телефону. – Хорошо, ну а ты бы что сделала на моем месте? Я ничего о тебе тогда не знал, только тот единственный текст, который, скажем честно, был просто отвратительный. Если бы ты написала его так, как тот пост в блоге, может… – А ты его читал? – Ну и вопрос, – возмутился Леон, – конечно, читал. – И что думаешь? – Что я думаю?.. – “Не облажайся, Леон, только не облажайся”. – Что у тебя отличный стиль. Что мне нравится, что ты честно написала, что если бы заранее знала, на что идешь, то не отважилась бы. Ну и что в конце ты бросила ему вызов, ну этому кому-то. Она долго смотрела на него, слегка покачивая головой. А потом достала кошелек. – Съедим пиццу? – спросила она, считая мелочь. – Например, маленькую “Маргариту”… Пополам? Они просидели в пиццерии больше трех часов. Официант бросал им многозначительные взгляды, каждые пятнадцать минут приходил узнать, точно ли им ничего больше не нужно, демонстративно подметал пол вокруг их столика. Они не обращали на него внимания. Были поглощены беседой. Леон с самого начала надеялся, что встреча из рабочей превратится в личную, и заранее подготовил список вопросов на случай, если наступит неловкая тишина. Вопросы были избитые и безопасные, они нужны были лишь для того, чтобы найти какую-то общую тему, от которой можно оттолкнуться. Что ты недавно читала? Какую музыку слушаешь? Любишь ли путешествовать? И наконец, если все остальное не сработает: какое у тебя хобби? Шпаргалка ему не пригодилась, беседа текла сама собой. Сначала они смеялись над вычурными описаниями блюд в меню (“декадентский салат à la капрезе – кроваво-красные помидоры с нежнейшим сыром моцарелла, окруженные сочными листьями рукколы и орошенные чернильными каплями бальзамического уксуса”), потом дружно повздыхали над уродливостью Варшавы (Леон считал, что нет в мире места уродливее, чем район Западного вокзала, а Юлита возражала, что площадь Дефиляд с ее паркингом для автокаров, убогими тошниловками и загаженными бетонными клумбами даст ему сто очков форы), поспорили из-за политики (он был левее некуда, мечтал о девяностопятипроцентном налоге для самых богатых и тридцатичасовой рабочей неделе, а она была скорее умеренных взглядов), а в итоге обменялись рекомендациями сериалов (Леон посоветовал Юлите “Очень странные дела”, она ему – “Блеск”). Он предложил подвезти ее домой – она согласилась. По радио играл какой-то рок; Юлита призналась, что в лицее тащилась от Энтони Кидиса из Red Hot Chili Peppers, а Леон признался, что во время учебы отрастил длинные волосы и играл на бас-гитаре в группе под звучным названием “Посттравматический синдром”, а еще что на щиколотке у него есть очень-очень-очень неудачная татуировка летучей мыши. Они приехали на место, он припарковал машину, проводил ее до подъезда. И тут все пошло прахом. “Была не была… – подумала Юлита, – живем только раз”. Она встала на цыпочки, взяла его за плечо, наклонила голову. Почувствовала запах его кожи, тепло его тела. Но он отвернул лицо, сделал шаг назад. Она взглянула на него с удивлением. Ему было неловко, он опустил взгляд. – Что-то… Что-то не так? – Послушай… Я… – Он не мог подобрать слов. – Только не говори, что ты гей. Потому что тогда я решу, что со мной точно что-то не так. – А? Что? Нет, нет, дело не в этом… – Тогда в чем? – Мне надо тебе кое в чем признаться. – Ну давай. – Она прислонилась спиной к стене, скрестила руки на груди. – Юлита… Мне кажется, ты должна знать… – он потер лицо, – что я видел твои фотографии. То есть всего одну или две, но… – Что, прости? – Ну, когда их слили в Сеть… Я… Я нашел в Сети одну из тех галерей… Сам не знаю зачем. Просто так… – Из любопытства, – докончила фразу она. – Нет… То есть можно и так сказать… Но… Я сразу закрыл. Слово чести. – Чести? – фыркнула она и покачала головой. – Не смеши меня. – Ладно, не лучшее слово, согласен… – Он переминался с ноги на ногу. – Короче, я знаю, что это было плохо. И я хотел попросить у тебя прощения. Серьезно, я себя чувствую полным идиотом. Ей стало холодно. Она поправила куртку, засунула озябшие руки в карманы. Вот так лучше. – Зачем ты мне вообще все это рассказал? – Она выпустила слова вместе с облачком пара. – Мне казалось… я должен быть честен. Ну, если из этого… – он нарисовал в воздухе нечто неопределенное, – что-то получится. У меня было такое чувство, что ты должна это знать, прежде чем… Ну, прежде чем мы что-нибудь сделаем. – Окей, – кивнула она. – Спасибо. Набрала код от двери, прикрыв кнопки второй рукой. – А теперь проваливай, – бросила она, открывая дверь. “И вот на хрена тебе это было нужно, – подумал Леон, вешая ключи от квартиры на крючок, – на хрена? Что бы случилось, если бы ты ей не сказал? Ничего, вообще ничего. Она бы никогда об этом не узнала. Но нет, ты не мог нести столь страшное бремя, тебе нужно было исповедаться, придурок. Ну и чего ты ждал? Что ее тронет твое правдолюбие? Что тебе вручат медаль за честность? Леон скинул грязные ботинки, повесил куртку и хлопнул дверцей шкафа. К чертям все это”. Ему всегда претили маленькая ложь, фальшивые комплименты, полуправда. Так уж его воспитали. Его отец – владелец маленькой мебельной фирмы, над которой вечно висела угроза банкротства, – с малых лет вбивал в него строгие принципы. “Помни, сын, – произносил он торжественным тоном, словно вводил Леона в какое-то тайное братство, – у человека есть только честь. Ложь – оружие труса. Главное не то, что думают о тебе другие, а то, что ты видишь, глядя в зеркало”. Леон прочно усвоил эту истину. Подростком он зачитывался произведениями для детей и юношества о доблестных воинах, благородных индейцах и бравых солдатах, которым не страшны были пытки и которых никакие искушения не сбивали с истинного пути. Играя на компьютере в маленьком офисе отца, обитом вагонкой от пола до потолка, он превращался в очередного рыцаря без страха и упрека и принимался спасать фантастические миры от орков, демонов и супермутантов, вызволял похищенных принцесс из подвалов средневековой Персии, Хайрула и Грибного королевства. В школе Леон всегда вставал на защиту слабых и представлял интересы класса в спорах с учителями, не списывал, даже если ему грозила двойка, возвращал продавщице из булочной лишние десять грошей сдачи за булочку с начинкой. А потом он понял, что все это хрень. Что в жизни нет подведения итогов в конце каждого пройденного уровня, когда добытые очки пересчитываются на блестящие золотые монеты, что обманщиков не всегда ждет неизбежное наказание, а правда не всегда торжествует. Теперь он понял, почему его мать закатывала глаза, слыша, как отец вдалбливает в него все эти истины. Ведь будь тот хоть чуточку не такой принципиальный, умей он подлизываться к клиентам, повысь он цену хоть на пять процентов, позволь он бухгалтерше проявить капельку креативности, тогда они, может, купили бы квартиру побольше или, по крайней мере, смогли поехать на каникулы куда-то еще, кроме как в лес с палатками. Леон увидел отца, которого всегда идеализировал, в ином свете. Он понял, что принципиальность отца, которой тот так гордился, держится на тщеславии. Что если тебе так важно, что ты видишь в зеркале, значит, ты слишком часто в него заглядываешь. Леон понимал все это, но не мог избавиться от прочно усвоенных принципов. Конечно, он научился врать по мелочам: поддакивать глупому начальнику, уверять своих девушек, что нет, они вовсе не выглядят толстыми в пуховиках. Но когда речь заходила о по-настоящему важных делах, он не мог держать язык за зубами. И не знал, благодарить ему за это отца или проклинать. Он лег в кровать, уставший и злой. Его последний серьезный роман закончился больше года назад. Его тогдашняя девушка, Ига, была прекрасна: копна рыжих локонов, заразительный смех, искрящиеся любознательностью глаза. Ему нравилось, как она подходила к нему сзади, когда он рисовал, и обнимала его за шею, как после секса готовила в одном фартуке, пританцовывая под музыку, как прикладывала лицо к запотевшему стеклу душевой кабины, корча смешные рожи. Они были готовы скрепить свою любовь – браком, кредитом, ребенком. Была только одна проблема: Ига, а точнее, пани адвокат Ига Свёнтковская, работала в канцелярии, зарабатывавшей на реприватизации варшавских зданий. Разумеется, они не трепались об этом направо и налево, но она-то рассказывала ему о своей работе; Леон знал, чем она занимается, откуда берутся эти солидные премии, на которые они летали в отпуск в Таиланд и прочую Малайзию. И испытывал к этому отвращение. Он долго мучился, говорить ей об этом или нет. Ведь тебя это не касается, повторял он себе, ведь если не она будет этим заниматься, то кто-то другой, проблема в несовершенных законах, а не в юристах, семейная сцена ничего не изменит. Но в конце концов он не выдержал, сказал, что им надо поговорить. Она съехала на следующий же день. С Юлитой Леон поступил точно так же, только в ускоренном темпе: вместо того чтобы разрушить их отношения через год, он задушил их в зародыше, лишь бы его совесть осталась чиста. Леон провел рукой по гладкому, специально выбритому по случаю свидания лицу и тихо выругался.