Вчера дамы придумали устроить проводы Масленицы в воскресенье. В качестве экзамена испекут блины, а потом пойдут на пруд провожать Масленицу. То есть, по старому обычаю, не жечь, а топить куклу. Что должно означать конец зимы. Обряд назывался «похороны Масленицы» и был чрезвычайно популярен в подмосковных селах. Дамы, жившие на дачах или в собственных имениях, слышали про обычай от местных баб. А что деревенская баба наплетет языком, городской мадам непременно повторить надо. Идея была принята с общим восторгом и визгом. В результате Корнеичу поручили соорудить куклу Масленицы. Которую он же и понесет в воскресенье. Не дамы же будут пачкать ручки, они будут народные песни распевать, точно по книжке. Заодно Корнеичу приказали сделать прорубь на Пресненском пруду. Куда будут топить Масленицу. Прорубь не к спеху, понадобится утром в воскресенье. А сейчас – сооружать главную героиню праздника. На учениц и мадам Андрееву Корнеич никогда не обижался. Считал их проказливыми детишками, которых надо баловать и потакать их шалостям. Что, в сущности, глубоко верный и неоспоримый подход к женщинам. Который ведет к миру полов и вообще миру во всем мире. Такие высокие материи Корнеичу были недоступны. О них он не догадывался. А занимался простыми и нужными делами. Нашел в запасах сарая старое платье, цветастое с широкой юбкой, и дырявый мешок. Из длинной березовой жерди и жерди короткой сколотил прочную крестовину. В навершие крестовины натянул мешок, из которого выйдет голова Масленицы, натянул платье, прихватив рукава бечевкой, и принялся набивать сеном, как набивают чучело. Сидя во дворе, чтобы не мусорить на кухне, Корнеич трудился не спеша и основательно. Масленица выходила дородной, упитанной девахой, фигурой похожей на мадам Андрееву. Во дворе появилась незнакомая фигура. Потому, что фигура была мужская. Корнеич прищурился, разглядывая гостя, про себя решив, что кто-то из мужей захотел встретить будущую звезду домашней кухни. В темноте господин в черном пальто был плохо различим. – Припозднились, господин хороший, – сказал он подошедшему мужчине. – Занятия кончились? – Разбежались барышни, одна мадам Андреева не угомонилась. Так что припозднились. – Корнеич методично набивал сено. – Вам знакома баронесса фон Шталь? – Как не знакома, знакома… Стрекоза… Только сегодня не было ее, летает где-то… Лето красное пропела… – С ней вчера случилась неприятность… Корнеич только хмыкнул. – Это называется: пекли блин, напекли угольков… Суета одна… Сожгла баронесса сковороду, вонищу такую развела, что мадам Андреева меня чуть скалкой не прибила: дескать, куда глядел? За провиантом отправился, вот куда… Гоняют, как вшивого по бане… Вот Масленицу удумали делать… Мужик готов был изливать душу. Помочь ему в этом Пушкин не мог. Он вошел в кухню через черный ход. Как и должен был войти тот, кто подкрался к Агате. Мадам Андреева колдовала у плиты, грохоча медной сковородкой. Увидеть его не могла, стояла спиной к дверному проему. Пушкин подошел так близко, что мог бы ударить поленом. Если бы захватил полено с собой. Он только занес руки и быстро опустил. Тут только мадам Андреева ощутила движение, оглянулась и испуганно охнула. – Ай!.. Фу, напугали… – сказала она, сталкивая сковородку на холодную часть плиты. – У нас мужчинам бывать не полагается… Тем более в верхней одежде. Прошу вас покинуть кухню. Мадам Андреева была затянута в широченный белый фартук, закатанные рукава платья обнажали крепкие, мясистые руки. Удар поварихи мог оказаться крепким. Чтобы избежать дальнейших уговоров, Пушкин назвался официально. Чем не произвел никакого впечатления. – Сыскная? А что вы тут забыли? У нас порядок и кулинарные тайны… – Вчера с вашей ученицей, баронессой фон Шталь, произошел неприятный случай. Пушкин не успел договорить, а мадам Андреева начала смеяться в голос. Смех сотрясал ее так, что обширный бюст ходил волнами. – Ой, не могу, – проговорила она, утирая слезы. – Ну баронесса, ну выдумщица, сожгла сковороду и побежала в сыск жаловаться… Такого еще не видала… – На баронессу было совершено нападение. По выражению лица мадам Андреевой нельзя было сомневаться: она считала все, что говорит этот мужчина, полной чушью. – Неужели? И с чем напали: со скалкой или с кухонным ножом? – Ее пытались ударить поленом. Баронесса испугалась и убежала. Полено должно было лежать здесь, посреди кухни. Вы его нашли? Тон, каким разговаривал полицейский господин, немного остудил мадам Андрееву. Тем более за валявшееся не на месте полено крепко попало Корнеичу. Чтобы не мусорил и держал кухню в чистоте перед занятиями. – Ну, было какое-то полено, – нехотя призналась она. – Давно сожгли в печке… – Могу взглянуть на сковороду, которую сожгла баронесса? Повариха отошла к кухонному шкафу, достала с нижней полки сковороду и протянула Пушкину: – Вот, извольте… В руке мадам Андреевой чугунная вещь казалась пушинкой. Ощутив, насколько тяжела сковородка на самом деле, Пушкин повернул ее днищем к себе. С краю виднелся приставший кусочек чего-то. – Вынужден изъять эту вещь, – сказал он. – Как вам угодно, – мадам Андреева простилась с погибшей сковородой легким взмахом руки. – Баронесса сама купила, сама сожгла. Ничего, другую купит… Вам в оберточную завернуть или так понесете драгоценность? Гулять по вечерней Москве с чугунной сковородкой Пушкин счел излишней дерзостью. Многие городовые его знают. Еще пойдут разговоры, что чиновник сыска увлекся готовкой. От такого пятна не отмоешься. Пристанет хуже нагара. • 41 • Одинокая дама, которую охватило желание поесть блинов, попадала в трудное положение. Желание есть, девать его некуда. Зайти в трактир, где вкусно и дешево, не каждая решится. Гостью, конечно, не прогонят и за стол усадят, но кривые ухмылочки официантов и масленые взгляды мужчин испортят любой аппетит. Даже такой закаленный, как у Агаты. Оценив свои силы, она отказалась отведать блинов у Тестова. Знаменитый трактир располагался на Театральной площади в доме Патрикеева и был славен не менее Царь-пушки или Красной площади. А может, и более. Многие приезжали в Москву за тем, чтобы отведать у Тестова гурьевской каши, молочного поросенка и блинов, которые пекли не переставая. Трактир еще хранил традиции старого быта и купеческих привычек сытно и обильно поесть, за что был любим коренными москвичами и понимающими городовыми[16]. Вот только один недостаток имелся у Тестова: женщинам там делать было нечего. Пока еще владелец не пошел на поводу публики и не переделал трактир в ресторан на западный манер. На Театральной, рядом с трактиром, возвышалась гостиница «Континенталь». В ресторане гостиницы тоже печь блины умели. Не такие пуховые, как у Тестова, но вполне достойные. Главное, что даму без сопровождения обслужат со старанием. И косым взглядом не оскорбят. Выбор Агата сделала не раздумывая. Как обычно. Она вошла в зал, в котором собиралась вечерняя публика, и попросила столик подальше от сцены. Она хотела всего лишь наесться блинами. Официант выразил свое почтение и принял заказ не совсем дамского размера. Агата решила ни в чем себе не отказывать: икра, рыба, яичная заправка, ну и прочее разнообразие. Она зашла так далеко, что приказала подать бутылку рейнского белого. Чем заслужила уважение официанта. При таком размахе он рассчитывал на щедрые чаевые. В этот вечер Агату не интересовало ничего, кроме блинов. Она бегло осмотрела зал и не нашла ничего занимательного. Что было к лучшему. Если бы вдруг оказался кто-то из старых знакомых баронессы фон Шталь или других, не менее эффектных ее героинь, с блинами пришлось распрощаться. Чрезвычайно быстро вернулся официант и принялся метать на стол закуски, а в довершение стопку вожделенных блинов, три дюжины. Заказ истинно купеческий. Налив даме бокал белого, пожелал приятного аппетита, что было излишне, и с поклоном удалился. Агата облизнулась и проглотила слюну. Как тот волк, что залез в овчарню к беспомощным овечкам. И теперь покажет им настоящий финал сказок «Про семеро козлят» и «Про Красную Шапочку». Агата положила на тарелку блин, густо намазала икрой свежей зернистой, добавила яичной заправки, грибочков соленых, лучка, жаренного в чухонском масле, свернула, посыпала тертым сыром и, окончательно потеряв чувство меры, шлепнула поверху ложку густой сметаны. Блин получился чудовищно-прекрасным, каким и должен быть масленичный блин, безмерный в изобилии. Все-таки Агата не была бы сама собой, если б не отмечала удивленные взгляды мужчин за соседними столиками. Пиршество одинокой дамы вызвало искренний интерес. Агата сочла, что невинный спектакль только придаст вечеру легкой пикантности. Нарочно неторопливо она отрезала шмат блина, с обоих концов которого истекала многообразная сочность, подхватила на вилку и, по-волчьи раззявив рот, занесла, как сажают лопату в русскую печь. Сомкнув челюсти, она стала жевать с таким смаком и чистым удовольствием, какой дарит блин на первом, самом волшебном куске. Раздался возглас восторга. Кто-то из гостей наслаждался зрелищем с аппетитом вкушающей дамы, не думающей о таких глупостях, как талия и полнота. Дама ела в свое удовольствие. К тому же была недурна, с хорошенькой фигуркой. Что добавляло красок. Насквозь видя мужчин, Агата позволяла наслаждаться собою. Большего от них не требовалось. Она знала, какое произвела впечатление, и была довольна, что умеет держать интерес мужчин, совершенно не нужных ей. Сыграв премьеру, Агата куда спокойнее занялась блином. Не забыв перед этим отпить приличный глоток рейнского. Под блины немецкое шло легко, как детский компот. Покончив с половиной блина, она безо всякой цели посмотрела на вход в зал. Перед официантом стоял дородный господин, который указывал на столик поближе к сцене. Появление его было столь странным, что Агата не поверила глазам своим. Быть может, перепутала издалека? Отложив вилку с ножом и промокнув губы, она встала, чтобы лучше разглядеть. Зрение у нее было достаточным, щуриться не приходилось. Яркий свет немного путал, расстояние не позволяло убедиться наверняка. Что для Агаты было неприемлемо. Она двинулась по направлению к парадным дверям. Просто для того, чтобы убедиться, что не сошла с ума. Ну и проверить память на мужские лица. Проходя мимо столика, зацепилась платьем и вынуждена была отвлечься, чтобы вынуть из ловушки подол. Разумеется, с помощью мужчины, бросившегося на выручку. Когда Агата стала свободна, в дверях ресторана не было того, кто вызвал интерес. У гардероба мелькнула его спина. Господин решительно исчезал. Мучиться в догадках Агата не привыкла. Ей требовалось узнать правду. Чего бы это ни стоило. Прямо сейчас… • 42 • 1-й участок Арбатской части пребывал в вечернем умиротворении. Дневные происшествия уже случились, ночные еще собирались случаться. Пристав, капитан Игорь Львович Нефедьев, отбыл откушать блинов в трактир, где ему были рады, как дорогому гостю. Его помощник, подпоручик Трашантый, оставленный на хозяйстве, завидев чиновника сыска, который недавно устроил несколько незабываемых дней, ощутил, как душа ушла в пятки. Но быстро сообразил, что в этот раз господин Пушкин не сможет взбаламутить их участок. Потому как дел, касаемых сыска, участок не заводил. Однако Трашантый отметил, что под мышкой Пушкин держит некий предмет, завернутый в бумагу, подозрительной формы. Возбуждая опасения, которые не вполне погасли в душе Трашантого, Пушкин спросил, на месте ли Преображенский. Подпоручик сказал, что тот находится в медицинской. А сам подумал: не пора ли посылать за приставом, мало ли что… Участковый доктор нес полицейскую службу. То есть пребывал в участке с девяти утра до десяти вечера с перерывом на обед и шестичасовой чай. Когда к нему не приводили раненых и не привозили мертвых, он потихоньку занимался любимым делом: читал книги по криминалистике. Русских книг не было, он, как любой культурный человек, читал на немецком и французском, неплохо понимал английский. Свои увлечения доктор тщательно скрывал, считая за лучшее не высовываться. Ну станет известно, что изучает криминалистику, ну будут дергать по любому поводу. Жалованья не прибавят, а взыскания найдутся. Чтобы серьезно заниматься криминалистикой, нужна лаборатория, химические вещества и приборы. А у него в наличии спиртовая горелка, лупа да набор простейших хирургических инструментов. Вот и вся криминалистика. Преображенский сунул книгу в ящик стола, но Пушкин успел заметить обложку учебника Гофмана. – Тайну не выдам, – сказал он, садясь на смотровую кушетку и положив рядом вещь в бумажной обертке. – Давно вас не видел, господин Пушкин. – Доктор торопливо закрыл ящик на замок. – С начала января. Не было повода. – У нас вроде ничего заслуживающего ваш интерес нет, – сказал Преображенский и добавил: – К счастью, нет. – Дело проходит по 1-му участку Пресненской части… – Ну, прямо камень с души. Там у них доктор Воздвиженский имеется… – Доктор имеется, а толку нет, – сказал Пушкин. – Умеет подтверждать очевидное. – Вы слишком строги, господин Пушкин. – Называю вещи своими именами. Некоторым это не нравится. Преображенский хмыкнул: этот чиновник сыска вызывал у него нечто вроде уважения. Хотя доктор не ценил никого, кроме себя. Глубоко в душе, конечно. – Чем же я могу вам помочь? – У вас, Павел Яковлевич, меткий глаз. Вы умеете делать выводы. Умеете анализировать факты и читаете важные книги по криминалистике. Что заменяет лабораторию. Комплимент был такого сорта, что не мог не понравиться. Пушкин говорил, что думал, и это было самое ценное. Преображенский понял, что его не просто высоко оценили, а считают настоящим криминалистом. То есть тем, кем он желал быть. Чтобы приблизиться к славе великого Аполлона Григорьевича Лебедева. Об этом можно было только мечтать. Тем не менее доктор ощутил желание сделать для чиновника сыска все, что тот попросит. – Опять загадку раскопали, – не замечая, как проявляет интерес, сказал доктор. – Помню-помню тот волшебный шарик. Один у меня хранится… Оставил на память…