– Мама проснулась? – спрашивает Майкл. Тот отрицательно качает головой. – Ладно, тогда возьми один из этих пакетов – зеленый, не очень тяжелый. Спустя пять минут покупки уже разложены на полу кухни, и Майкл, держа Захарию на одной руке, пытается запихнуть в микроволновку макароны с сырным соусом для ланча. Из холла появляется Мэтти. – Папа, можно я погуляю с Молли? – Ты же знаешь, что одному тебе нельзя. Она слишком большая. И может вытащить тебя на дорогу. – Тогда пойдем вместе со мной. – Я не могу, – отвечает Майкл в изнеможении. – Мне надо все это распаковать, потом приготовить ланч, а после него мне просто необходимо поработать. – Па-а-а-почка, ну пожалуйста! – Я сказал НЕТ, Мэтти, – рявкает Майкл. Он только что понял, что одна из упаковок с йогуртом порвалась в пакете. На пол сочится белая липкая жижа. Майкл с трудом сдерживается, чтобы не выругаться – он никогда не ругается, особенно при детях. – Ты всегда так говоришь, – хнычет Мэтти. – Мне никогда ничего нельзя. – Ты знаешь, что это неправда. – Нет, правда. Сначала ты говоришь, что мы пойдем в зоопарк, а потом Захария заболевает; потом ты говоришь, что поиграешь со мной в футбол, – и не играешь… Так нечестно. Тебя беспокоит только Захария. А обо мне никто вообще не беспокоится. – Послушай. – Майкл краснеет, и голос его становится тише. – Мы же с тобой уже говорили об этом, правда? Я же говорил тебе, что наша мамочка нездорова и мы с тобой должны ухаживать за ней и заниматься хозяйством, пока ей не станет лучше. А это значит, что ты должен вести себя как Большой Мальчик и помогать мне: убирать свою комнату и не слишком шуметь, когда она спит. Теперь Захария глухо и монотонно ноет, как будто у него уже нет сил кричать. Майкл поднимает его чуть выше. – Послушай, почему бы тебе не поиграть в приставку, пока я не разберусь с малышом? А если ему станет получше, то мы, может быть, погуляем с собакой. Вдвоем. – Обещаешь? – уточняет Мэтти с сомнением в голосе. – Обещаю. Майкл относит Захарию наверх в детскую, где снимает с него одежду и пытается отыскать его пижаму с Винни Пухом. На животике мальчика видно красное пятно, и ему это совсем не нравится. Захария свертывается калачиком под пуховым одеялом, и Майкл на минуту присаживается рядом, поглаживая его по волосам, а потом проходит по коридору, чтобы взглянуть на жену. Она в халате лежит поверх покрывала с закрытыми глазами. Ее волосы выглядят грязными, и Майкл задумывается, принимала ли она сегодня душ. Поворачивается, чтобы выйти, но она останавливает его. – С мальчиками всё в порядке? – У нее севший голос, как будто она еще не проснулась. – Все хорошо. Ты будешь есть? – Я не голодна, – едва произносит она, поворачиваясь к нему спиной. Майкл прикрывает за собой дверь и уже хочет спуститься по лестнице, как вдруг слышит что-то, что заставляет его остановиться. Шум доносится из детской. Нахмурившись, Майкл возвращается по коридору. Теперь он ясно слышит, что происходит. Мэтти раздраженным тоном разговаривает с братом, а малыш рыдает. – Ты должен это выпить, потому что, если не сделаешь этого, я не смогу погулять с Молли. Майкл влетает в комнату. На кровати сидит Мэтти. Одной рукой он держит брата за плечи, а другой пытается впихнуть ложку ему в рот. В ложке что-то розовое и липкое. Вся физиономия Захарии испачкана этой жидкостью, он визжит и пытается вывернуться, напрягая при этом все тело. – Боже праведный! – кричит Майкл. – Какого черта ты здесь делаешь? – Он отталкивает Мэтти и хватает Захарию. – Сколько ты ему дал? – Не много. – Мэтти прижимается к стене. Майкл смотрит на старшего сына: мысленно он уже звонит в 999, вызывает «Скорую помощь» и везет ребенка на промывание желудка… – И сколько это – «не много»? Мэтти пожимает плечами. Майкл бросается к нему и хватает мальчика за плечи. – Сколько? Это очень важно – ты можешь это понять? – Ты делаешь мне больно! – кричит Мэтти. – И сделаю еще больнее, если ты не скажешь правду! – кричит в ответ Майкл, тряся сына. – Всего одну ложку, – бормочет тот, надувшись. – Ты в этом совершенно уверен? Мальчик кивает. Он старается не смотреть на отца. Майкл разжимает руки. Только сейчас он понимает, насколько крепко держал сына. Возвращается к Захарии и сажает малыша на колени. Малыш хнычет и трет глаза кулачками. От него пахнет сыростью. – Что здесь за шум? Майкл резко оборачивается. В дверях, держась рукой за притолоку, стоит Сэм. – Так, ничего, – быстро отвечает он. – Просто разлил «Калпол»[61], вот и всё. Сэм смотрит сначала на Мэтти, потом на мужа и слегка хмурится. – Ты в этом уверен? – Абсолютно, – отвечает Майкл с подбадривающей улыбкой. – Беспокоиться не о чем. У нас всё в порядке, правда, Мэтти? Хорошо видно, что у мальчика далеко не все в порядке, но у его матери нет сил, чтобы спорить. – Ладно, – говорит она и исчезает у себя в комнате. Майкл кладет Захарию в постель и поворачивается к старшему сыну. – Я не хотел на тебя кричать, но ты должен понимать, что «Калпол» – это не сок, а лекарство. И ты не можешь давать его брату – никогда. Это можем делать только мамочка и я. Это понятно? Мэтти бросает на отца взгляд и быстро кивает. У него напряженное, замкнутое лицо. И только гораздо позже, когда Майкл наконец садится за стол и принимается за черновик, который должен был представить своему издателю еще три месяца назад, он вдруг понимает… Во всем этом хаосе, крике и панике Мэтти так и не извинился. Ни разу. Ни разу не сказал, что он сожалеет о том, что сделал. * * * Теперь на пляже собралась небольшая толпа. Патрульные машины стоят с включенными проблесковыми огнями. Двое полицейских пытаются запихнуть мужчину в одну из них, а Сомер стоит возле мусорного ящика и пытается счистить с себя его блевотину. Хотя это, как выразился Гислингхэм с присущей ему изысканностью, все равно что пытаться башкой пробить стену. Сумарес подходит к ней от полицейской машины. – Не уверен, что эти салфетки сильно помогают, – замечает он. – Ну что ж, это хоть чему-то меня научит, – отвечает Сомер с гримасой. Гислингхэм, закончив беседу с одним из офицеров, возвращается к ним. – Похоже, что наш мужик – хорошо известный местный бродяга. И зовут его, по всей видимости, Тристрам. – Да, бродяги у нас здесь знатные. – Сумарес улыбается. – Ты готова? – спрашивает Гислингхэм у Сомер, не обращая внимания на инспектора, возможно, слишком демонстративно. – Послушайте, – Сумарес поворачивается к Со- мер, – почему бы вам не поехать со мной? Мы можем заехать ко мне домой – это все равно по пути, – и вы сможете хоть немного привести себя в поря- док. Сомер смотрит на Гислингхэма. – Вы как, сержант? Честно говоря, сомневаюсь, чтобы вы хотели ехать до Оксфорда с вонючкой. – Ладно, – нехотя соглашается Гислингхэм, потому что с этим не поспоришь; его мутит даже на расстоянии трех футов от констебля. – Я поеду за вами. Только давай не очень долго. Мы и так достаточно времени сегодня потратили впустую. В отличие от экстерьера, интерьер «Лендровера» поражает своей чистотой. И это, по мнению Сомер, самое главное. И не только для офицера полиции, но и вообще для мужчины. А ведь мусор в машине можно найти даже у Фаули. Спустя десять минут они тормозят и сворачивают на дорогу, больше напоминающую сельскую колею. Невысокие деревья, вспаханное поле, проволочный забор. Вокруг нет и намека на жилье. – Вот почему я езжу на этой машине, – говорит Сумарес, когда они задевают борозду. – Чтобы проехать здесь зимой, нужен внедорожник. Крутая и неухоженная дорога продолжается первые сто ярдов, а потом деревья внезапно расступаются, и Сомер видит перед собой покрытую щебенкой площадку с несколькими белыми одноэтажными домами на краю. С одной стороны площадки заросший лесом склон спускается прямо к воде, а с другой стороны, которая гораздо ближе к ним, находится электростанция: громадные суровые железобетонные блоки и торчащая над ними труба. А где-то далеко за ней расположился нефтеперерабатывающий завод, по размерам напоминающий небольшой город. Металлические трубы с сигнальными огнями наверху. Низкие емкости для сжиженного газа, стоящие будто на гигантской шахматной доске. Шлейфы дыма на фоне неба цвета индиго.