– И не смей этого отрицать. Я знаю, кто ты. И что бы ты ни хотел получить – сразу говорю тебе: ты ничего не получишь! – Да неужели? – Гарри удивлен. – Вы в этом уверены? Я ведь говорил с юристом… – Мне наплевать, с кем ты говорил. Я не позволю тебе разрушить мою жизнь. Ты не имеешь права… – А я думаю, вы скоро поймете, что у меня есть все права… Майкл придвигается к нему. Гарри чувствует запах перегара. В глазах Майкла есть что-то дикое. Гарри пятится назад. – Послушайте, мы можем поговорить об этом, но не сейчас. Не тогда, когда вы… – И когда же «не тогда»? Можно поточнее? Гарри чувствует, что уперся спиной в стену. Майкл стоит так близко, что он чувствует на себе его дыхание. Гарри поднимает руки и отталкивает Майкла. – Вы не в себе… – Это ты прав – я действительно не в себе. Во всех смыслах этого гребаного слова, твою мать… Он никогда не выражается. Он никогда не выражается. – Я ухожу, – заявляет Гарри и поплотнее запахивает куртку. – Мне вообще не стоило приходить. – Вот в этом ты, мать твою, абсолютно прав, – палец Майкла упирается в грудь Гарри. – Так почему бы тебе не собрать все свое барахло и не исчезнуть в той ублюдочной дыре, из которой ты вышел? Гарри тоже делает шаг ему навстречу. Он говорит тихим голосом, в котором ясно слышится угроза: – Что ж, если я, как вы говорите, вышел из дыры, то по чьей милости я в нее попал? Все это гены, и от них никуда не денешься. Я хочу сказать, вы посмотрите на самого себя: жена на шаг от психушки, сын – одна сплошная проблема, а вы этого даже не заме- чаете. – Не смей говорить о моей семье в таком тоне… – Вы что, всё еще ничего не поняли? Это не только ваша семья. Теперь она и моя тоже. И я за последние шесть месяцев сделал для нее больше, чем вы – за целых шесть гребаных лет. Посмотрите на беднягу Мэтта – сколько раз вы обещали ему сделать что-то вместе и в последний момент кидали его? Потому что возникало что-то более важное, так? Более важное для вас – для вас, и для вашей карьеры, и для вашей очень важной работы, из которой, как я понимаю, вы умудрились устроить такую хрень, что вас скоро вышибут коленом под зад. – Я предупреждаю… Майкла покачивает, язык у него заплетается. Он слишком пьян для активных действий. По крайней мере, так кажется Гарри. И это не единственная его ошибка… * * * В Пуле ярко светит солнце, но холодно. Канаты хлопают по фиберглассовым корпусам лодок. Кричат чайки. Высокие облака плывут по чистому синему небу. Я полной грудью вдыхаю соленый воздух и думаю – уже не в первый раз, – что мне надо чаще выбираться из Оксфорда. – Лучшего места для того, чтобы спрятаться, не найдешь, даже если очень постараться. – Куинн цокает языком, захлопывая за собой дверь и демонстративно разминая ноги. И в этом он прав. Должно быть, летом это место превращается в полный бедлам – клуб, мелочная лавка, новые блестящие яхты, выставленные в ряд на продажу, – но в данное время года здесь практически никого нет. Впрочем, даже если бы это было не так – понтонные пирсы уходят в воду на двести-триста ярдов[109], так что, если ваша яхта пришвартована в самом конце, вы можете жить на ней неделями, и вас никто не заметит. Место, пожалуй, даже слишком идеальное. Мы идем к воде. Скорее всего, менеджер давно наблюдает за нами, поскольку дверь офиса уже открыта. В стороне я вижу на парковке ярко-красный «Ниссан Джук». – Детектив-инспектор Фаули? – Менеджер смотрит на нас троих, но обращаясь прямо ко мне. Наверное, я должен быть польщен. – Я Дункан Райт. Слежу за ней с того момента, как вы позвонили, но никакого движения на «Фридом-Два» я не за- метил. – А где сама яхта? – Стоянка Эс-тридцать один, сэр. Вон там. – Он показывает пальцем. Наверное, Коббс-Квай – марина элитарная, потому что все яхты, мимо которых мы проходим, находятся в отличном состоянии. Полированное дерево. Выдержанные в одной цветовой гамме паруса. Хром, сверкающий в лучах зимнего солнца. И в конце всего этого великолепия на волнах покачивается «Фридом-2». Все это похоже на рекламу из воскресного приложения. Я уже думал над ее названием, когда услышал его впервые. Тогда мне показалось, что оно звучит как жизненное кредо подростка. Как будто Филипп отрицает тот выбор жизненного пути, который сделал его брат. И выбирает свободу делать все, что ему заблагорассудится, свободу вырваться из-под гнета ожиданий семьи. Но, зная то, что мне известно теперь, зная, какую жизнь вели двое мальчиков, в каком доме они жили, я уже не так уверен в своих выводах. Как и все то в этом деле, что лежит на самой поверхности, может оказаться гораздо серьезнее, чем выглядит на первый взгляд. Возможно, все утро на лодке действительно не было видно никаких признаков жизни, но сейчас они налицо. К тому моменту, когда мы подходим к яхте, он уже ждет нас на носу судна. Морская кофта с капюшоном, дутая куртка, очки «Рэй-Бан». Это Филипп Эсмонд. – Инспектор. – Мужчина снимает очки. – А я и не знал, что вы приедете… – Мы тоже не знали, мистер Эсмонд… Он смотрит на Гислингхэма, Куинна, а потом вновь на меня. – Что случилось? Есть какие-то новости? – Можно сказать и так, – голос Куинна полон сарказма. – Вы не могли бы сойти на берег, мистер Эсмонд? – Но… – Прошу вас. – Ладно, – соглашается он с тяжелым вздохом и поднимает руки. – Если вы настаиваете. Он сходит на причал, а на яхту, проскользнув мимо меня, поднимается Гислингхэм, который скрывается в каюте. – Когда вы впервые появились в участке, вы сказали моей сотруднице, что только что вернулись в Англию. И приехали в Оксфорд сразу же после того, как бросили якорь. – И что? – Эсмонд хмурится. – Какое это имеет отношение к… – Все дело в том, что вы бросили якорь на целых три дня раньше. Седьмого января. Его лицо слегка напрягается. – Не вижу разницы. У меня были свои дела… – Правда? – уточняю я. – «Дела», которые включали в себя поездку в Кэлшот-Спит за братом, чтобы привезти его сюда? – Это просто смешно – я же уже говорил, что напрочь забыл об этом чертовом месте. – Сильно сомневаюсь, мистер Эсмонд. Судя по фото, которые мы нашли на Саути-роуд, в детстве вы бывали там не менее десяти раз. Так что забыть это было бы трудновато. Если, конечно, у вас не было на то очень веской причины… – Вы ничего не докажете – все это только ваши домыслы. – Напротив. Полиция Хантса уже разыскала машину, украденную вашим братом и брошенную меньше чем в миле от той хибары. Что же касается вас, то, пока мы здесь с вами беседуем, мои сотрудники проверяют камеры распознавания номеров. Так что мы обязательно выясним, где вы были, – это вопрос только времени. И в чем же заключался ваш план? Отсидеться, пока не пройдут похороны, а потом вернуться в Хорватию и уже оттуда затребовать деньги, полагающиеся по завещанию, и организовать вашему брату новую жизнь? Из кабины появляется Гис и качает головой. – Его здесь нет, сэр. Я делаю шаг в сторону Эсмонда. – Давайте не будем всё усложнять. Я могу арестовать вас прямо здесь и сейчас, если захочу. Мы знаем, что Майкл жив и что вы пытаетесь его защитить. У меня тоже есть брат, и я вас понимаю. Но все кончено. И для всех будет лучше, если вы скажете всю правду. Лжи и так уже достаточно. Эсмонд отворачивается, делает глубоких вдох, а потом тяжело и со всхлипом выдыхает воздух. * * * 4 января 2018 года, 00:09 Саути-роуд, 23, Оксфорд – А Сэм? – говорит Гарри. – Она сидит безвылазно в этом мавзолее днями и ночами. Ни работы, ни друзей, только и знает, что подтирать задницу Захарии да истово ждать, когда появитесь вы. Неудивительно, что она не вылезает из этой гребаной депрессии, неудивительно, что она ищет хоть какое-то утешение на стороне… Еще не успев закончить фразы, Гарри понимает, что зашел слишком далеко. – Простите, – запинается он, – мне не стоило это говорить… Но слишком поздно. Слово не воробей. – Значит, он твой… – Глаза Майкла превращаются в щелочки. – Ты это мне хочешь сказать?