Э.С.: Я вас слышу. Это вы, мистер Эсмонд? Ф.Э.: Да, Филипп Эсмонд к вашим услугам. Я получил информацию от службы береговой охраны, что кто-то из полиции долины Темзы хочет со мной поговорить. Что-то с Майклом? Простите за качество звука, но я звоню вам по спутниковому телефону из самого центра Бискайского залива. Э.С.: Мне жаль сообщать вам об этом, но в доме вашего брата произошел пожар. Ф.Э.: Пожар? Что значит «пожар»? Э.С.: Он начался сегодня рано утром. Ф.Э.: Боже, только не дети… Э.С.: Мне вправду очень жаль, но Захария, боюсь, погиб. Ф.Э.: А Мэтти? Э.С.: Он в реанимации. Делается все возможное… Ф.Э.: Твою мать! Мне надо возвращаться… (После паузы) Минуточку, а почему мне не позвонил Майкл? Он же не умер? Боже… Э.С.: Нет, сэр. По крайней мере, насколько нам известно… Ф.Э.: Насколько вам известно? А это что еще за чертовщина? Э.С. (после паузы): Боюсь, что ваш брат и ваша невестка пропали без вести. Ф.Э.: Что значит «пропали без вести»? Э.С.: Ваш брат должен быть на конференции в Лондоне, но пока нам не удалось выйти на него, а на звонки он не отвечает. Надеемся, что он скоро свяжется с нами. Ф.Э.: Последний раз я говорил с ним на Рождество. Э.С.: И как он вам показался? Ф.Э.: Да вроде нормально… Немного напряженный, но в этом нет ничего нового. Мне просто кажется, что на него слишком много чего навалилось. Э.С.: А когда вы видели его в последний раз? Ф.Э.: Прошлым летом. Я приезжал на несколько дней. Майкл опять начал курить и пил больше, чем обычно, но ничего, как бы вам сказать, выходящего за рамки… А дети были… (Пауза.) А вы не знаете, он сильно страдал? Я о Захарии. Э.С.: Мы надеемся, что нет. Больше я ничего не могу сказать. Ф.Э. (пауза): Черт! Э.С. (в помещении слышны какие-то приглушенные звуки): Знаете, мистер Эсмонд, мы вот еще о чем хотели вас спросить. Когда мы говорили с вашей матерью, она упомянула какую-то «лачугу». Это было, когда мы сообщили ей, что Майкл пропал. Она сказала, что думает, что он «опять туда отправился». Вам это ни о чем не говорит? Ф.Э.: Нет, простите. Э.С.: Но она, случайно, не могла говорить о вашем доме? Мы так и не смогли разыскать ваш нынешний адрес. Ф.Э.: Последние шесть месяцев я живу у друга. А так – я редко сижу на месте. Э.С.: А мистер и миссис Эсмонд не могут быть там? Ф.Э.: Не понимаю, каким образом, – у них нет ни ключей, ничего подобного… Я же сказал, что дом не мой. Э.С.: А второго дома у них, случайно, нет? Ф.Э. (сухо смеется): Поверьте мне, констебль, нет. Им и этого-то, на Саути-роуд, хватало выше головы. * * * Еще не успев толком войти в квартиру, Эверетт понимает: что-то не так. Ее настораживает какое-то сухое шипение. Она оставляет вещи в прихожей и бросается на кухню. Конфорка включена на полную мощность, а кастрюля на ней пуста. Верити хватает полотенце и сбрасывает кастрюлю в раковину. – Папа! – кричит она, открывая холодную воду, под которой кастрюля шипит, испуская клубы пара. – Папа! Ей никто не отвечает, и на мгновение гнев уступает место любопытству – Верити не слышит работающего телевизора. Неужели он куда-то ушел? Хотя она и велела ему сидеть дома… Но потом раздается шум воды в туалете, и отец суетливо заходит на кухню, на ходу поправляя брюки. Возле его ширинки видно небольшое мокрое пятнышко, которое ей очень хотелось бы не замечать. – Папа, какого черта ты творишь? Нельзя оставлять пустую кастрюлю на газу… – Она не пустая, Верити. – Отец раздраженно хмурится. – Нет, пустая – я подоспела как раз вовремя… – Уверяю тебя, она не была пустой. Я собирался сварить себе яйцо. Так как никаких других продуктов питания в доме у нас не наблюдается. – Мне приходится работать допоздна. Я тебе говорила… – Эту гребаную кошку кормят лучше, чем меня. Эверетт чувствует, как напрягаются ее челюсти. – Ты же знаешь, что это неправда. И если кастрюля была действительно полная, то каким образом из нее все выкипело? За пять минут такое невозможно. Где, черт возьми, тебя носило? Он отворачивается в сторону и начинает ныть о том, что весь день вынужден сидеть взаперти, тогда как каждому человеку положена его порция свежего воз- духа. – Все это очень серьезно, па. – Верити делает шаг в его сторону. – Ты мог все здесь сжечь к чертовой матери. Услышав это, отец бросает на нее быстрый взгляд. – Ты устроила эту глупую шумиху по поводу простого вареного яйца. Твоя мать права, Верити: у тебя действительно прискорбная привычка драматизировать происходящее. И появилась она у тебя еще в детстве. Так она сказала позавчера. Эв отворачивается. На глаза у нее наворачиваются слезы. И не только потому, что она этого не заслужила, но и потому, что ее мама скончалась больше двух лет назад. В голове звучат слова: «Ты больше не можешь это игнорировать. Поговори с ним. Сядь и поговори. Прямо сейчас». Она глубоко вздыхает и поворачивается к отцу. – Что ты хочешь к чаю, папа? * * * На следующее утро, ровно в 9.15, Гислингхэм и Куинн подъезжают к зданию Института социальной и культурной антропологии на Банбэри-роуд. Городской дом в викторианском стиле – в таких располагается множество небольших факультетов Оксфорда – поднимался вверх на четыре этажа. Построен он был из потемневшего с годами «желтого оксфордского» кирпича и украшен деревянным орнаментом, выкрашенным в темно-красный цвет. Стойка для велосипедов, щебенка с проросшей сквозь нее травой, два мусорных бака промышленных размеров и знак, запрещающий парковку. – Черт побери, – говорит Куинн, захлопывая дверь машины и оглядывая дом. – Не хотел бы я здесь работать. Похоже на «Дом ужасов» студии «Хам- мер»[27]. Гислингхэм бросает на него быстрый взгляд. Его так и подмывает заметить, что у Куинна не хватит квалификации, чтобы занять пост преподавателя в университете, но такое добродушное подшучивание было уместно в старые добрые времена. А сейчас Джанет каждое утро напоминает ему, что он должен вести себя как начальник Куинна. По ступенькам полицейские поднимаются к двери и звонят в звонок, прислушиваясь к эху, раздающемуся где-то внутри. Больше они не слышат ничего. Вновь звонят и вновь ждут, а потом Куинн отходит на несколько шагов и пытается заглянуть сквозь венецианские шторы на втором этаже. – Ничего не видно, – говорит он наконец. – Велосипедов тоже нет. Как думаешь, здесь вообще кто-то появляется в праздники? Очевидно, на этот вопрос надо отвечать утвердительно, потому что в этот самый момент дверь открывается и на пороге появляется женщина. У нее тонкие седые волосы, собранные в пучок-ракушку. Одета она в юбку из шотландки и грубый шерстяной свитер. – Не знаю, кто вы такие, но парковаться здесь запрещено. Куинн открывает было рот, но Гислингхэм опережает его. – Мы из полиции, мэм, – говорит он, предъявляя удостоверение. – Я детектив-сержант Крис Гислингхэм, а это детектив-констебль Куинн. Вы позволите нам войти? Когда они проходят вслед за ней в холл, Куинн бормочет себе под нос, но так, чтобы его услышали заинтересованные люди: «Исполняющий обязанности детектива-сержанта». Женщина провжает их в заднюю комнату, окна которой выходят в сад, где одновременно располагаются ее кабинет, приемная и кофеварка. Жестом указывает им на два пластиковых стула и предлагает подождать, пока она разыщет профессора Джордан. – Я ее сегодня уже видела, но она говорила с Китаем. У нас сотрудничество с Университетом Гуанчжоу. – Не беспокойтесь, мы подождем, мисс… – Миссис Битон, – с сарказмом поправляет она. – И не трудитесь шутить на кулинарные темы – все это я уже слышала, и не раз[28]. Она резко поворачивается и марширует по холлу в сторону лестницы, а Куинн с ухмылкой смотрит ей вслед. – Старая перечница, – говорит он. – Напоминает мне мою няню. Та и в девяносто лет никому спуску не давала.