Глава 20. — Нас снимают? — испуганно пячусь назад, смотря как моё отражение в экране делает тоже самое. Демьян смотрит вокруг, в потолок, где висит единственная лампа. Тут подходит к кухонному гарнитуру, достаёт ложку. – Что ты хочешь сделать? — Под стол спрячься, — требует он. — Зачем? Что ты хочешь? — То, что надо. Спрячься… — Если ты разобьешь лампу, осколки будут везде! — Зато никто не будет следить за нами, как в зоопарке. Я всё равно это сделаю, спрячься! И стоит мне выполнить приказ, как он подкидывает ложку, пинает как футбольный мяч и прямым ударом бьёт в лампу. Разбивает её. Погружает комнату во мрак. Теперь только экран немного подсвечивает пространство. Но там уже не видно согнутого пополам Демьяна. Он встаёт, стряхивается. — Ну, что, извращенец, насмотрелся?! Вот тебе, — кидает он руку вверх со средним пальцем. Шагает назад и тут же вскрикивает, падая на задницу. Я закатываю глаза. Конечно, он напоролся на осколок. — Сука… — Тупая, не забудь… — не могу не добавить, когда вдруг вспыхивает желтоватый свет светодиодной ленты, которая расположена по всему периметру потолка. – Красавчик. — Не я один её не заметил! — У тебя от страха мозг потёк? — А ты страх потеряла? Не боишься, что он как в пиле скажет конечности отрезать? — Ты пересмотрел фильмов. — А ты совсем от реальности отбита, — орёт он, а я встаю, аккуратно обхожу осколки, начинаю рыскать в поисках аптечки. – Да не найдёшь ты её. — И опять ты ошибся, – торжественно достаю ящичек пластиковый, какие можно заказать в любом магазине хозтоваров. Тут тебе и бинты, и шприцы, и антисептики, и даже щипчики. Смотрю на них в недоумении. Ощущение такое, что всё просчитано до секунды, что любое наше действие предсказуемо. И это напрягает. Это пугает до колик в животе. Ненормально это. Я беру ногу Демьяна, нахожу два осколка. Он кстати, даже не дёргается, спокойно переносит операцию, только взглядом раздражённым жжёт. — Ну, что? — Ты откуда это умеешь? — У меня младшая сестра и брат. Основы первой помощи я выучила наизусть. Так что радуйся. — Мама есть для этого. — Есть, да, — не продолжаю разговор, запечатываю ранки пластырем и иду искать метёлку. Мне и тут везёт. Ну, просто рай какой-то. – Еду поищи. Думаю, если они планировали наблюдать за нами, как за кроликами, то должны были и покормить. Демьяну наверняка раньше не приходилось слышать команды от ровесников, он бурчит, но исполняет. Изучает по углам, пока я подметаю. Выкидываю мусор. Ещё тряпкой прохожу весь пол, чтобы больше не уколоться. — Это что ещё, мать твою, такое?! — орёт он, а я выжимаю тряпку, сразу иду на звук. Он нашёл дверь, там кладовка. Из неё он достаёт небольшой ящик. Тут же лезет обратно, пытается найти выходы, но их нет, зато в коробке есть пачка овсянки и записка закрытая. Я тут же разворачиваю её и читаю. — Располагайтесь, грешники, это ваш персональный ад, — я читаю и читаю, не могу ничего понять. Грешники. Ад. Это непохоже на ад. — Тут проём в потолке, — орёт Демьян из кладовки. — Размером с коробку. Не пролезть, даже если выломать. Он выходит, смотрит в коробку, берёт кашу, поднимает взгляд, тут же выхватывает записку. — Располагайтесь грешники, это ваш персональный ад. Чё это мы грешники? — Я не знаю. — Может, это код какой-то, игра такая. — Я не знаю, — но ничего хорошего ждать не приходится. Иду искать кастрюлю, нахожу ещё ко всему прочему сковородку. Бросаю взгляд в телевизор, он словно зеркало отражает всё, что я делаю. От этого не по себе. Это сковывает движения. Это не даёт расслабиться и почувствовать себя лучше. Но и домой я не хочу. Там меня ждет ремень, доска, молитвы. Пусть лучше в таком аду, чем в свой возвращаться. Интересно, отец ищет меня? А мать? Волнуется? Сестра, брат? А если я умру, они похоронят меня рядом с бабушкой? Или далеко за кладбищем, словно ведьму? Плита работает, набираю кастрюлю воды и ставлю на конфорку. — И что ты собираешься делать? — Сварить кашу. — Без соли и молока? — Это просто еда, но ты, конечно, можешь попросить, чтобы тебе привезли роллов. Может, кто и услышит. Он хмыкает и снова уходит в кладовку, что-то там рыскает, стучит, порой орёт: «Выпустите!» Я вздыхаю, уверенная, что это бесполезно. Вскрываю кашу и высыпаю часть в воду, сразу помешивая. Демьян уже стоит над душой, часто дышит. — Нам надо выбираться отсюда. — Да что ты? — У меня самолёт! Меня ждут в институте. — Могу помочь лишь готовкой каши. Да, самолёт не последний улетел. Ждать тебя не перестанут, не кипишуй. — Тебе весело, да? Эти апартаменты поди лучше, чем та халупа, в которой живёт твоя семья. Я помешиваю ложкой кашу, стараясь не обращать внимания на этого мальчишку. Теперь непонятно, как я могла о нём мечтать так долго. Случись чего, и он застрелится, чем будет жить без денег своих родителей. Демьян возвращается к кладовке, снова начинает стучать по железному люку. Значит, это такой же подвал. И скорее всего окна тут иллюзия. Оставляю кашу и иду к одному из них. Заварено намертво. — Это всё-таки подвал, — подтверждает мою догадку Демьян, показывает средний палец потолку, садится за стол. Я просто распределяю кашу по двум тарелкам. Он ковыряется в каше на воде долго, так долго, что я уже успеваю всё съесть. Наверное, его никогда не морили голодом. Он не знает, что такое находиться в экстремальных условиях, он не знает, что такое выживать. Любимый родительский сынок с полным ощущением самозначимости, которое скоро будет растоптано неизвестными похитителями. Что же от него останется? — Как это можно есть? — Можешь не есть, давай мне, — тяну руку, но он резко забирает себе. Вздыхает и в считанные мгновения съедает всё. Всё-таки не без мозгов. — Посуду моешь ты. — Вот ещё. Что ещё мне сделать? — В следующий раз я буду готовить только на себя. Можешь ничего не делать. Он, сжав зубы, моет две тарелки, шумно ставит их на сушку, а я тем временем возвращаюсь в мир Элизабет и прекрасного Дарси. Уверена, вот он точно не стал бы паниковать. Он бы сказал похитителям что-то такое, что заставило бы их открыть дверь и выпустить нас. Но эти часы с Элизабет он провёл бы с пользой, в беседах о книгах, о важном. — Что ты читаешь хоть? — садится Демьян прямо на пол у стены, берёт первую попавшуюся книгу, открывает, закрывает. Показываю обложку. – Женская чушь про вечную любовь? — Да нет, скорее про предубеждения из-за первых впечатлений и собственных домыслов. Вот, например, я всегда думала ты смелый, сильный, отчаянный, и так думают все, а ты обыкновенный трусишка. Демьян тут же вскакивает, книгу забирает. — Одинцов! Я сказала трусишка, а не мудак!