Секс… Еще до сна мне было даже противно про него говорить, а сейчас я чувствую, как набухает грудь и между ног становится мокро. Тело словно отвечает на знакомую команду, а мозг лишь адаптируется. — Ну не все же сводится к сексу. Давай вот представим, что танцем в нашем актовом зале. И вокруг не души… Только мы. — Только мы, говоришь, — оглядывается Демьян, а я хохочу. — Ну давай представим, что мы одни и на нас никто не смотрит, вот. — Мм… Давай, — тянет он меня к себе ближе, а вальс превращается в медленный и чувственный… Меняется настроение вместе с музыкой. Мы почти соприкасаемся носами, смотрим друг на друга долго, пристально. Порой невольно, а порой нет, касаемся губами… Поцелуи. Их не было в списке. Наверное, они не возбуждают нашего маньяка, но как же будоражит это короткое соприкосновение. Словно случайное, словно понарошку. Словно мы дети и еще ничего не было… — Давай представим, — шепчу я, сбиваясь с шага, — что ничего этого не было, а это наш первый поцелуй. — Поцелуй всегда прелюдия… — Нет. Вот именно сейчас поцелуй это просто поцелуй. Поцелуй ради поцелуя. — Скукота, — фыркает Демьян, но подтягивает меня к себе ближе и обхватывает нижнюю губу, отпускает. Повторяет снова. Скользит языком, дарит свое дыхание. Целует мягко, нежно, словно в первый раз… Вот таким должен был быть наш поцелуй, а не тот в машине, быстрый рванный. И секс первый мог бы быть другим, будь мы другими… будь все иначе… Может быть скажи я Демьяну раньше о своих чувствах, наберись смелости… А сейчас остается только фантазировать и бояться, что вот-вот под ногами разверзнется пол и мы провалимся в пропасть… В один котел, в котором сваримся заживо. А пока этого не случилось, я сама обнимаю Демьяна за плечи, сама жмусь к нему всем телом, сама купаю в его слюне язык. Смело. По-взрослому. Почти на грани отчаянья. Поцелуй прерывает музыка, от которой мы оба вздрагиваем. Смеемся. Демьян тут же выключает ее, садится перебирать диски. — Ты кино какое любишь? Что? Не смотришь? — Нет. Папа говорит, оно развращает. — Ничего не развратит больше чем маньяк, который заставляет трахаться. Но думаю можно глянуть комедию. Это Джим Керри. С ним всегда смешно. — Это который в Шоу Трумана снимался? — Смотрела? — С бабушкой, когда – то давно. — Жаль у нас нет волшебной лестницы, да? — Да. А у тебя есть бабушка? — Ну в теории должна была конечно. Но отец вырос в детском доме, а отец матери давно умер. Бабушка тоже. Так что… Ты хотя бы свою знала. — Только одну. С маминой стороны не видела никогда. — Так, ну может тогда… — Давай Шоу Трумана. Оно тут есть? — Есть… Не сказать, что самый смешной фильм. — Зато мы его уже смотрели, и точно знаем, что нам понравится. — Не любишь эксперименты? — Не особо. Сам знаешь… — Ага, каждый раз чувствовал себя насильником. — Ну извини. — Да ладно, — фыркает он… — Мне порой кажется, что ближе тебя в этом мире у меня никого нет. Мы как муж и жена, которые могут ругаться до драки, но все равно ложатся спать в одну постель…Это правильно… Какой бы глобальной не была ссора, спать надо вместе. Мои всегда спали вместе, а твои? Он говорит это так просто, словно проговаривает мысли вслух, а у меня сердце в ошметки, в груди болит и слезы на глазах. Я быстро их утираю… Демьян запускает фильм, мы садимся чуть дальше, чтобы удобно было смотреть. — Думаю папа не позволил бы матери спать отдельно… Да и ссоры как ты понимаешь у нас односторонние. Он орет, она просит прощения. — Жуть… Хотя я бы не против был, проси прощения ты каждый раз, когда мы ссоримся. — Вот тебе, — показываю фигу, а Демьян вдруг ловит ее и целует. — Мне нравится, когда ты кричишь. Твои эмоции это самое красивое, что я видел… Будь то злость или оргазм. — Еще совсем недавно ты хотел меня убить, — шепчу я, почти не дыша. Зачем он так со мной, ведь почти его возненавидела. Гораздо проще ненавидеть друг друга, а любить опасно… Особенно тут. — Там, за пределами реальности я видел тебя… Ту, какой бы ты была, не попади мы сюда, не увидь ты меня таким. Для той тебя я был почти богом. Сильным, смелым, всесильным. А кто я для тебя сейчас? Трус и насильник? Подползаю ближе, пока начинаются титры фильма и обхватываю лицо Демьяна руками. — Силен не тот, кто не совершает ошибок, силен тот, кто эти ошибки признает. Легко любить идеального героя, гораздо сложнее полюбить неидеального. Но такая любовь вечная, потому что вопреки. Мне не нужен тот Демьян, мне нужен мой. Мне нужен ты… — Пиздец, Ась… — сглатывает он, взгляда не отрывая. – Я, кажется это, люблю тебя, короче. — Я тут тебе красивые слова, а ты мне "короче*, — смеюсь сквозь слезы, а Демьян тянет меня к себе, заставляет сесть верхом. — Не умею говорить красиво, но люблю. Глава 37. Теплее становится. Приятнее. Глаза в глаза. И пальцы на лице. Словно впервые видим. Словно впервые касаемся. Я очерчиваю линию острых скул. Демьян гладит щеки, виски, заводит пальцы на затылок, в волосы их вплетает. Сжимает тисками, вызывая приятные мурашки. И больше не стыдно. Больше нет боли. Лишь ощущение, словно мы только что в роднике искупались под лучами солнышка. Господи, никогда не думала, что буду по нему скачать. По жжению, когда он припекает лицо… Вот и прикосновения Демьяна такие же. Обжигающие. Сладостные. Необходимые как воздух. Мы просто смотрим и гладим, делимся дыханием, делимся силой. Молчим. Да и слов не нужно. Лишь ментальная близость, от которой сладко ноет в груди, заставляя кровь бурлить, по венам бежать быстрее. И ниже, туда, где пульсирует промежность и выше, туда, где ноют соски… Демьян делает массаж затылка, тянет за волосы чуть назад. Запрокидываю голову, выдыхаю шумно, стоит ему коснуться дыханием шеи. Горячим, терпким, желанным. И язык его там так к месту. Касается венки, рисует узор, тянется влажным следом все ниже и ниже. Второй рука уже внизу, спускает бретельку платья, приподнимает отяжелевшую грудь сосок большим пальцем гладит. — Я тебе говорил, какая у тебя грудь красивая? — Нет, — хриплый шепот рвется с пересохших губ. Облизываю их. — А говорил, как мне нравится твоя кожа… — Кожа? – открываю глаза, жду, что Демьян улыбнется или посмеется над собственными словами, но в его глазах лишь обжигающая лава, брызги которой оставляют след на моей душе. – А что с моей кожей? — Она белая, а мне всегда хотелось оставить на ней след, — ведет он пальцами ниже, обнимает грудь, причиняет боль, но она только заводит, заставляет задыхаться, хотеть больше. — Ну здесь твои мечты осуществились, кажется теперь на моем теле нет места, которое ты бы не пометил… — Это не для меня все было, — нажимает он мне на поясницу, теперь наши животы плотно прижаты к друг другу, а между ними зажат член. Я чувствую, как он пульсирует. Чувствую, как влечет меня, словно любимая игрушка — А как сделать, чтобы для тебя… Он поднимает руку, гладит большим пальцем губы. Размыкает их, чтобы впустила его. — По любви. Добровольно. Без принуждения. Чтобы понравилось нам, а не кому – то.. Я шумно выдыхаю, с плеч спускаю руки к животам, к тому, что там стиснуто и накрываю одной ладошкой, давая понять, что мне очень нравится то, что происходит сейчас. То, как мы стали близки, то, что мы больше не воюем, а любим. И даже простые движения языком вокруг его большого пальца кажутся чем – то сакральным, настоящим… — Сука, — стискивает челюсти, убирает палец влажный, сжимая вдруг мои челюсти… Тут же впечатываюсь в губы. Целуя до боли. Кусая до наслаждения. Я от напряжения нарастающего ерзать сильнее начинаю, пальцами сквозь ткань брюк головку члена сжимаю до шумного воя мне в губы. — Больно? — испуганно спрашиваю, он головой качает, выдыхая часто — часто. — Не, еле сдерживаюсь, чтобы не завалить тебя и не трахнуть. — Обычно ты не сдерживаешься, а что теперь произошло? — Теперь… Теперь я хочу, чтобы ты тоже была на грани… Умоляла меня о сексе… — Пф… Мне кажется это невозможно. — Поспорим? — облизывает он губы, в глазах мелькает азарт… — Мм… То есть я должно умолять тебя себя… Трахнуть… — Да… — А если у тебя не получится, то ты… Встаешь на одну ногу и кукарекаешь… — Аха! Ужас какой… А если получится, то ты встаешь на колени и мяукаешь…. Голая… — Голая?! Тогда погоди, погоди… Ты должен будешь стоять на одной ноге голый и на каждое кукареку прыгать… — Эй!