Сворачивая за угол в двух кварталах от своего дома, останавливаюсь как вкопанный, заставляя поток людей обтекать меня, поскольку я занимаю много места на тротуаре. А замираю я на месте, потому что прямо передо мной видна голова, полная каштановых кудрей, хотя сегодня они убраны в пучок с намотанной на них желтой банданой. Стиви сидит на прохладном цементном бордюре, поджав колени к груди и положив голову на руки. Количество места, которое эта девушка занимает в моей голове в последнее время, немного меня беспокоит. То, что, как я думал, будет сексом на одну ночь, превратилось в бесконечную надежду на повторение, но в течение последних нескольких недель и нескольких коротких дорожных поездок, которые мы совершили с тех пор, как я увидел ее на отложенном Хэллоуине, Стиви держалась на расстоянии. Это раздражает. Даже с расстояния в квартал я вижу, как ее спина слегка вздрагивает, прежде чем девушка поднимает голову и судорожно вытирает щеку. Нет, нет, нет. Я не люблю слезы. Поправка — я не люблю, когда девушки плачут. Особенно те, с которыми я уже был. Утешение добавляет фактор близости, от которого я хотел бы держаться подальше, но, видимо, никто не сказал об этом моим ногам, потому что, не осознавая этого, они понесли меня прямо к грустной стюардессе, сидящей на бордюре. Стиви зарылась головой в свои руки, не зная, что я стою рядом с ней и в задумчивости смотрю на землю. Мои штаны стоят больше, чем недельная зарплата некоторых людей, но вот он я, сажусь своей задницей на грязный бордюр посреди отвратительного центра Чикаго. — Ты следишь за мной? — толкнув ее плечом, я надеюсь, что юмор рассеет все, что, черт возьми, сейчас происходит. Но это не так. Стиви поднимает взгляд от сложенных рук. Ее сине-зеленые глаза покраснели, веснушчатый нос распух и стал розовым, а печаль на ее лице как нельзя более очевидна. — О, боже, — девушка отворачивается от меня, вытирая нос и щеки рукавом своей слишком большой фланелевой рубашки. — Тебе лучше уйти. Мне не нужно, чтобы ты это видел. — Ты в порядке? — Да, — делает глубокий вдох Стиви, пытаясь взять себя в руки, ее лицо по-прежнему отвернуто от меня. — В полном порядке. — Ну, слава Богу. Потому что тебе было бы неловко, если бы я застал тебя плачущей на обочине. Поднося кофе к губам, я прячу улыбку, когда девушка снова поворачивается ко мне, и мы вдвоем смеемся. И ее смех звучит приятно. Намного лучше, чем шмыганье, которое она пыталась скрыть. На этот раз мое колено прижимается к ее колену. — Что происходит? Она поправляет крошечное золотое колечко в носу, которое запуталось, когда девушка вытирала нос рукавом рубашки. — Умерла собака. — Твоя собака? — Мое сердце немного сжимается. — Нет, — она качает головой, указывая большим пальцем через плечо. Повернув шею, я читаю надпись на обветшалом здании позади нас. «Возрастные собаки Чикаго». — Я работаю здесь волонтером, и одна из наших собак умерла. Ему было двенадцать, и пришло его время, но мне грустно, что он был здесь, а не дома с кем-то, кто любил бы его. О, черт. Это нехорошо. Прозвище Стиви ироничное, потому что она никогда не показывала свою милую сторону. Ни разу. А теперь, сидя на этом бордюре, решает сказать мне, что на самом деле она просто душка? Не знаю, готов ли я к тому, чтобы это оказалось правдой. — Ну, ты же любила его? — Конечно. Но это не то же самое. Он заслужил свой собственный дом с теплой постелью и хозяина, который бы его любил. Они просто хотят, чтобы кто-то любил их безоговорочно, но вместо этого они застряли здесь. Безусловная любовь. Что сегодня происходит со Вселенной, что эти два слова брошены в мою сторону дважды до полудня? — Ты когда-нибудь был влюблен? — Глаза Стиви расширены и любопытны, ее вопрос совершенно искренен. Внезапно мне становится тесно в груди, и слова ускользают от меня, потому что тема любви не должна обсуждаться с последней девушкой, с которой у меня был секс. — Не такая любовь, — игриво закатывает глаза Стиви. — Мы все знаем, что ты уже влюблен в меня. Вот и она. Ее дикая энергия берет верх, грусть улетучивается из воздуха вокруг нас. — Пойдем, Армани, — она встает с бордюра, протягивая свою руку к моей. — Сегодня ты влюбишься. — Эти брюки от Тома Форда, милая, — я вкладываю свою руку в ее, позволяя девушке поверить, что она помогает мне подняться, но на самом деле сам встаю с бордюра. — Ну, они могут быть из «Уолмарта», мне все равно. Название бренда не имеет значения. Они скоро будут покрыты собачьей шерстью. Обычно я бы отказался, но в данный момент слишком широко улыбаюсь и следую за кудрявой девушкой в обветшалое здание позади нас. Небольшая прихожая светлая и жизнерадостная, каждая стена разного цвета. Но краски почти не видно из-за бесчисленных полароидных снимков, занимающих всю стену. Новые владельцы со своими новыми собаками улыбаются так широко, как только могут, напоминая всем о счастливых временах, которые пережило это здание. В конце прихожей стоит большой письменный стол, и когда я заворачиваю за угол, мои глаза расширяются от шока. Следующая комната полна собак. Одни большие, другие маленькие, одни разлеглись на бесчисленных собачьих лежаках, другие играют друг с другом. Но больше всего я замечаю, как загорается Стиви, когда открывает маленькую калитку, отделяющую вход от собак. Когда девушка заходит внутрь на ее лице появляется улыбка, и несколько пожилых собак подходят к ней, обнюхивают и облизывают, виляя хвостами. Они явно любят ее так же сильно, как и она их. — Ты в порядке? — спрашивает пожилая женщина из дальнего конца комнаты. Когда Стиви кивает, женщина бросает ей полуулыбку и скрывается за дверью, оставляя нас одних. — Давай, модные штанишки, — Стиви открывает для меня калитку. — Они не кусаются. Это не то, о чем я беспокоюсь. Я большой и властный парень. Большинство собак боятся меня, а не наоборот. Меня беспокоит то, что я вижу эту милую сторону Стиви. Я не уверен, готов ли узнать о существовании этой ее части. Я уже слишком увлекся ее телом, которым не могу насытиться, не говоря уже о ее дерзком рте. Не знаю, смогу ли справиться с тем, что ее душа тоже привлекательна. Поставив кофе на стойку, я вхожу в большую комнату, полную собак. Помещение яркое и эклектичное, пол устлан коврами разных цветов. Здесь разбросаны большие подушки, а по всей комнате расставлены еще больше собачьих кроватей. У дальней стены стоят клетки, где несколько собак решили отдохнуть, несмотря на то, что дверцы их клеток открыты, чтобы они могли выйти и поиграть. Несколько собак подходят ко мне, обнюхивая мои ноги и обувь. Их не так много, как тех, что окружают Стиви сейчас, но все же больше, чем я предполагал. Я думал, что они будут напуганы моим властным присутствием. Но, похоже, они просто рады гостю. — Это Бублик, — Стиви показывает на бигля, обнюхивающего мои лабутены. — Бигль Бублик? Гениально. — Он приехал сюда в прошлом месяце, но у него уже есть новый дом. — В голосе Стиви звучит волнение и гордость. — Его заберут завтра. Опустившись на одну из плюшевых подушек на полу, она сидит, скрестив ноги, пока собаки бросаются к ее лицу, облизывая и обнюхивая, хвосты двигаются со скоростью мили в минуту. Девушка не отгоняет их. Наоборот, принимает всю их любовь и отдает ее обратно в виде поглаживаний животов и почесываний за ушами. Как только они успокаиваются после суматохи, большинство собак уходят, возвращаясь к тому, чем занимались до того, как мы вошли. Стиви поворачивается в мою сторону, вопросительно поднимает бровь, когда замечает, что я стою неподвижно у входа, а затем указывает на пол. К черту. Все равно весь этот наряд придется либо выбросить, либо отдать в химчистку. Подержанные фланелевые рубашки Стиви и мешковатые штаны сейчас приобретают гораздо больше смысла. Я сажусь напротив нее, между нами достаточно места, чтобы я мог вытянуть свои длинные ноги. Несколько собак обнюхивают мои уши и голову, но в основном их не беспокоит мое присутствие. — Итак, — оглядываю пеструю комнату. — Что это за место? Маленькая белая собака перебирается на колени Стиви и сворачивается калачиком. — Это спасательный приют для пожилых собак. Вообще-то, он для всех собак. Но мы размещаем объявления для пожилых собак, потому что их обычно не выбирают первыми, а мы этого хотим. — Как часто ты сюда приходишь? — Всякий раз, когда вы играете дома. Я стараюсь приходить сюда как можно чаще, когда мы не в разъездах. Подняв взгляд от собаки, которую обнимает, Стиви улыбается мне своей самой искренней улыбкой. Ее веснушчатые щеки уже не такие румяные, как были, когда она плакала на улице, а сине-зеленые глаза стали намного ярче и яснее. Честно говоря, за те пару месяцев, что я ее знаю, я никогда не видел Стиви такой счастливой. Она точно не выглядит такой взволнованной от того, что летает с нами на самолете. — Почему бы тебе не работать здесь полный рабочий день? Тебе это явно нравится. И почему я это предлагаю? Как бы я ни хотел, чтобы она покинула самолет два месяца назад, теперь не могу представить себе путешествие без нее, сводящую меня с ума — разными способами. — Потому что, к сожалению, взрослая жизнь стоит денег, а они не могут позволить себе платить мне здесь. Они едва могут позволить себе держать двери открытыми. Я старался не задерживать взгляд на трещинах, образовавшихся на стенах, или пятнах воды в углу потолка, но солгал бы, если бы сказал, что не заметил их. Не говоря уже о плинтусах, которые не мешало бы покрасить свежей краской, или скрипучих петлях на входной двери, которые, вероятно, следует заменить. — Мало усыновлений? — Мы выживаем за счет пожертвований. Наши усыновления стоят не дорого, потому что мы не хотим отпугивать людей от усыновления. Но даже если так, не думаю, что многие люди знают, что это маленькое здание вообще здесь находится. А если и знают, то, похоже, все равно предпочитают купить щенка, чем взять в дом уже взрослую собаку. Большой золотистый лабрадор подходит и лижет мне ухо. Это довольно противно, но вместо того, чтобы вытереться, я почесываю его жесткую шерсть под воротником, вызывая довольный стон здоровяка. — Это Гас. Шерил, женщина, которая была здесь раньше, она хозяйка приюта, а это ее собака. — Он большой парень. — Он ленивый парень, — смеется Стиви.