— В последнее время вы посещали Евле? — поинтересовалась она, пока Тилльман записывал имена и номера телефонов на обороте одного из листов распечатки. — Нет. — Вы уверены? Дан даже не ответил, просто продолжал писать. Ванье не казалось, что он пытается увиливать, хочет выиграть время или боится выдать себя. Он просто был сыт ими по горло и желал как можно скорее от них избавиться. Ванья предприняла последнюю попытку. — Мы хотим взять у вас пробу ДНК. На этот раз Дан прервался и повернулся к ней. Скажи нет, скажи нет, — мысленно посылала ему команды Ванья. — Конечно. Ванья ощутила, что сдувается, словно воздушный шарик. Человек перед ней во многом был совершенным идиотом, но он не был глуп. Очевидно, он мог сложить два и два. Его автомобиль рядом с местами преступлений. Разговор об изнасилованиях. Сообщения в прессе о нападениях в Уппсале. Вот почему он внезапно стал таким сговорчивым и предъявил им алиби. К тому же изъявляет согласие на взятие образцов ДНК, притом что доподлинно известно, что ДНК преступника обнаружено на местах преступлений. Он свинья. Ванья убеждена: придет время, и он обязательно за что-то сядет. Но не сегодня и не за это. * * * Ребекка Альм. Имя всплыло в голове сразу, как только Вебер открыл глаза утром. Вчера в машине по пути с пресс-конференции он пытался вспомнить, где мог слышать его. Кем была эта женщина? В связи с какими событиями он мог запомнить ее? Вернувшись в Стокгольм, он заехал на работу — написать статью об изнасилованиях в Уппсале и убийстве в Евле. Если вкратце — в сжатом виде изложил информацию, которую пресса получила от полиции. Фото Ребекки Альм. Архивное фото Старого кладбища. Досье на Хагаманнена. Веберу не были известны имена других жертв, за исключением Ребекки, он не мог побеседовать с их родными, и не собирался их разыскивать в столь позднее время, так что выдал больше фактов, чем эмоций. Если поднимется шум, если конкуренты раскроют тему полнее или новый шеф-редактор по какой-то причине сочтет это необходимым — тогда Вебер станет копать глубже. Даже несмотря на то, что Вебер по опыту знал — утечки из расследований Торкеля Хеглунда случаются редко, он так или иначе сможет раздобыть имя. Какого-нибудь родственника, приятеля или коллеги. Он отыщет эмоциональную привязку для этого материала. Разглядит малое в большом. Передаст ощущение тревоги. Поделится личным взглядом на жизнь в городе, который отравлен страхом. Вебер разместил свой материал в Сети и проследил, чтобы статья пошла в печать. Ему определенно еще предстоит выслушать недовольство по поводу отсутствия видео. Начальству хотелось движухи. Им нужен кликбейт, который привлечет рекламодателей. Веберу иногда казалось, что они теперь больше похожи на телеканал, чем на газету. Несмотря на то, что Соня не была таким приверженцем цифровизации, как Челльман, ее предшественник. Она даже обсуждала с Вебером некоторые фишки, которые годятся только для печатного издания. Так что он еще посмотрит, как все обернется. Пока Вебер всем этим занимался, он успел порыться в своем телефоне и электронном почтовом ящике. Искал следы Ребекки Альм. Ничего не нашел. Поэтому поехал домой. В своей двушке на Вегагатан Вебер расслабился. Он был уверен, что сможет вспомнить. Так уж был устроен его ум. Если не пытаться во что бы то ни стало вспомнить, а направить умственные усилия на что-то совершенно иное, то постепенно мысль придет к нему сама. Так что Вебер занял себя игрой в пинбол. Бэллис Кисс. Семьдесят девятого года. Купил в девяносто восьмом. Лучший из возможных вариантов применения шести тысяч крон. Каждый раз — полное расслабление и концентрация одновременно. По опыту Вебер знал, что пинбол у многих ассоциируется с холостяцкой берлогой — было в этом винтажном автомате нечто ностальгическое и немного грустное. «А-аа, пинбо-ол», — обычно нараспев произносили те немногие женщины, которые бывали у него дома. В их тоне сквозило «ты долгое время был один, и теперь я понимаю почему». А с Дерией все было иначе, напомнил себе Вебер. Она поехала с ним домой после празднования пятидесятилетия его брата в прошлом месяце. Они выпили еще вина и потом несколько часов кряду играли в пинбол, и казалось, ей такое времяпрепровождение нравилось. Во время игры она много смеялась. Но Дерия была исключением. И она не перезвонила. Возможно, ему самому следовало это сделать. Веберу было приятно ее общество. Вчера вечером ему не очень везло. Лучший счет — 99340. А бывали вечера, когда он вплотную приближался к отметке в 300000. Поэтому он лег спать. И проснулся с именем в голове. Ребекка Альм. Теперь на работе он пил уже третью по счету чашку кофе. У Вебера до сих пор не появилось ни малейшего понятия, где он мог слышать это имя. Не думать о проблеме в этот раз не помогло, поэтому он решил напрячься. Вебер взял телефон и набрал номер Торкеля. Уже собирался оставить голосовое сообщение, и оказался совсем не готов к тому, что трубку взяли после второго гудка. — Здорово, это Вебер. — Я знаю. Чего тебе? В голосе собеседника не было антипатии, но и на пустой треп он явно настроен не был, так что Аксель перешел прямо к сути. — Ребекка Альм. Она раньше фигурировала в каком-нибудь деле? — Насколько мне известно, нет. А что? — Я знаю это имя, только не могу вспомнить, откуда. — Ее имени нет ни в одном регистре, но она могла проходить в качестве свидетеля или каким-то другим образом иметь отношение к какому-либо делу. Но в любом случае, Госкомиссия этим не занималась. — Хорошо, буду думать дальше. — Если что-то вспомнишь, дай знать, ты в курсе. Очевидно, он намекал на интервью с так называемым «Реалити-маньяком». — Посмотрим. Пока ничего нового? — Нет. — Окей. Спасибо, будем на связи. Он отключился. Не могло быть и речи о том, чтобы давить на Торкеля. У них неплохие взаимоотношения. Торкель нравился Веберу, и он, в свою очередь, полагал, что Торкель не думает о нем плохо. Даже несмотря на то, что несколько месяцев назад между ними произошло серьезное недопонимание, когда Вебер, не поставив в известность Госкомиссию, вступил в контакт с Давидом Лагергреном. Вебер прервал свои размышления. В этом что-то было. Реалити-маньяк прислал ему вещи. С запиской. Физический объект. Почему он раньше об этом не подумал? Большая часть информации поступала к Веберу посредством обычной почты. Большинство людей не желали оставлять за собой цифровых следов. Медленная почта. Письма. Конверты. Марки. Обычно Вебер хранил их в нижнем ящике стола. В то время, когда у него был свой кабинет. С тех пор газета сменила здание, и планировка этажа тоже претерпела изменения. Отдельные кабинеты уступили место общему офисному пространству, затем появились мобильные мини-кабинеты, потом все снова вернулись в общий зал. Во время одного из этих переездов Вебер сложил все письма в обувную коробку. Которую, если ему не изменяла память, он отвез домой. — Я вернусь примерно через час, — предупредил он Кайсу, и покинул редакцию. Дома на Вегагатан он остановился в прихожей. Сконцентрировался. Куда он дел эту коробку? Вебер наскоро проверил кабинет, скорее для очистки совести, а потом схватил ключи и на лифте поехал на чердак. Наверху было прохладно, пахло пылью и затхлостью. Вебер поежился, проходя мимо затянутых металлической сеткой клетушек, благодаря существованию которых у всех жильцов дома была возможность хранить больше вещей, чем им на самом деле было нужно. Там были разнообразные сезонные вещи — в лучшем случае хозяева достанут их на какой-нибудь праздник, но большинством из них явно больше никогда не воспользуются. Светильники, полки, стулья, текстиль, картины, сумки. Ящики с одеждой, которую никто не станет больше носить, и с игрушками, в которые уже никто не будет играть. Целый этаж — как кладбище слонов для цивилизации потребления. Вебер отпер навесной замок, толкнул сетчатую дверцу и вошел в свой отсек. Его склад не был исключением. Определенно, там было не так уж много вещей, но о тех, что там хранились, он либо уже не помнил, либо целую вечность не вспоминал. Комод, несколько стульев, пара оформленных в багет постеров, целая куча ящиков, оставшихся неразобранными после переезда — в большинстве из них, как мог догадываться Вебер, были книги. Стеллаж из «Икеи» с несколькими папками и небольшими ящиками. Две обувные коробки. Он поставил их на пол и открыл первую. Она оказалась доверху заполнена фотографиями. Вебер наскоро их перебрал, чтобы проверить, нет ли на дне коробки чего-то другого. Друзья и коллеги, с которыми он не поддерживал связь, подруги, которые его оставили, его брат и семья. Другое время. Более счастливое, наверное. Вебер решительно отставил коробку в сторону — он пришел сюда не затем, чтобы предаваться воспоминаниям.