Автомобиль Билли с грохотом и треском врезался в одну из групп, и на этом погоня закончилась. Мир на секунду побелел, когда под треск сминаемого металла раскрылись подушки безопасности. У Билли звенело в ушах, когда он, придя в себя через несколько секунд, смог достаточно отодвинуть подушку, чтобы повернуть голову к Карлосу. — Ты в порядке? Карлос кивнул. Билли видел, что носом у того идет кровь. Тонкий ручеек сбегал на верхнюю губу и пропадал во рту, когда Карлос стал водить нижней челюстью туда-сюда, словно ее заклинило. — Я ничего не слышу левым ухом, — пожаловался он, продолжая свою странноватую гимнастику. Подушка безопасности при неблагоприятном стечении обстоятельств могла своим ударом разорвать барабанные перепонки, вспомнил Билли, но слух должен был восстановиться. Из рации доносилось, что мимо здания полиции не проезжал никакой красный «Форд». Были виной тому непринятые вовремя меры, или же «Форд» просто куда-то свернул, не доезжая до перекрестка, Билли не знал, да это его и не беспокоило. У них есть его номера. Они все равно его возьмут. * * * Когда Ванья вернулась, в офисе были только Урсула и Себастиан. — Все пошло к чертям, — резюмировала она события прошедшего утра. — Мы уже наслышаны, — отозвалась Урсула. Возможно, Себастиан додумал лишнее, но у него сложилось впечатление, что эту ситуацию Урсула будет впредь использовать в качестве аргумента каждый раз, когда Торкель попросит ее быть терпимее с коллегами из регионов. — Как себя чувствуют Билли и Карлос? — спросил он. Никогда не помешает продемонстрировать немного заботы. К тому же вопрос был в высшей степени связан с работой. — Они сейчас в местной поликлинике. У Билли немного болит голова, вероятно, он получил небольшое сотрясение мозга. А у Карлоса предположительно лопнула барабанная перепонка. Машину нашли? — А где все остальные? — вместо ответа спросила Урсула. — Торкелю и Анне-Ли нужно обсудить комментарий для прессы. Очевидно, репортеры уже заинтересовались безумной погоней в густонаселенном районе… Что с машиной? — повторила она свой вопрос. — Машину не обнаружили, но установили владельца. — Кто он? Ванья подошла к Урсуле, словно надеялась увидеть ответ на экране ее компьютера. — Машина зарегистрирована на фирму. «Бруде и Хаммарстен». Вот их адрес. Она протянула Ванье стикер. Та скользнула взглядом по бумажке, прежде чем спрятать ее в карман, и развернулась к выходу. — Ты идешь? — через плечо спросила она Урсулу. — Нет. Ванья остановилась на полпути к дверям. — Почему нет? — Я только что получила отчет о вскрытии Ребекки Альм и полный протокол осмотра ее квартиры. Мне необходимо их изучить. — Ладно… — Возьми Себастиана, — предложила Урсула, кивая в его сторону. Ванья одарила ее взглядом, который без слов мог рассказать, что она думает о таком предложении. — Нас мало, и четверо сейчас отсутствуют. Если мы работаем вместе, значит, мы работаем вместе, — развила Урсула свою мысль, стараясь, чтобы ее слова не звучали как порицание, но в то же время с таким подтекстом, который единственно мог заставить Ванью изменить свое поведение: ее действия были непрофессиональны. Ванья замялась, пытаясь найти адекватные аргументы, чтобы ехать одной, но вскоре сдалась. — Поехали, — произнесла она с таким энтузиазмом, словно ей предложили отмыть блохастую собаку. Себастиан бодро вскочил со стула, схватил со спинки куртку, почти беззвучно шепнул Урсуле «спасибо» и поспешил вслед за Ваньей. Навигатор подсказывал им кратчайший путь на шоссе Дага Хаммаршельда[19]. Это был единственный голос, звучавший в машине. Себастиан сидел молча. Он вспоминал первый раз, когда ему довелось ехать в машине с Ваньей. Он тогда и понятия не имел, кто она для него. Тогда их тоже вел навигатор. К старой школе его отца. Он на секунду представил себе… Что было бы, не узнай он правды? Если бы он не увидел тех писем в родительском доме, не стал бы ее разыскивать, не нашел бы ее? Жизнь Ваньи была бы если не лучше, то уж точно гораздо проще. Ее никогда не похитил бы Хинде. Анна и Вальдемар все еще были бы вместе. У них все еще была бы дочь. Тролле Херманссон, очевидно, был бы жив, если бы только не упился до смерти. Урсула никогда не лишилась бы глаза. Его действия сказались на стольких людях, но насколько мог судить Себастиан, это влияние никогда не было позитивным. А что с его собственной жизнью? Он никогда не стал бы искать возможности вернуться на работу в Госкомиссию. Возможно, он все равно принял бы участие в расследовании, когда объявился Эдвард Хинде, но лишь в качестве консультанта. И сразу покинул бы команду, как только дело было раскрыто. У него не было бы причин держаться за это место. Он вернулся бы к своей одинокой жизни в квартире, которую использовал лишь частично, бесцельно перебиваясь случайной работой и обезличенным сексом. В принципе, это описание соответствовало и его сегодняшнему образу жизни, но не вполне. У него была цель, и он готов был за нее бороться. Себастиан видел путь, вектор, которого ему так не хватало в жизни. Случались взлеты и падения, но Госкомиссия все равно оставалась для Себастиана своеобразной константой. Говоря высоким слогом, Ванья вернула его жизни смысл. Вне зависимости от того, как развивались их отношения, сам факт ее существования и того, что Себастиан знал о нем, стал для него спасением. Так как же он ухитрился просрать такой невероятный шанс? Он — Себастиан Бергман. Это лучший ответ. — Ты пользуешься секс-услугами? Себастиана выдернуло из потока мыслей. Он верно расслышал? Он долго пытался угадать, какими же будут первые ее слова, когда она наконец решит начать с ним разговаривать, но такого и представить не мог. — Почему ты спрашиваешь? — Я размышляла о том, какое отвратительное и унылое место — бордель. И подумала о тебе. Отвратительное и унылое. И поэтому подумала о нем. Она определенно не собиралась облегчать ему жизнь. — Так ты делаешь это? — повторила она, когда стало ясно, что Себастиан не намерен отвечать. — Ты ищешь повод думать обо мне еще хуже? — попытал удачи Себастиан. — Вряд ли это возможно. Себастиан взглянул на нее в надежде увидеть улыбку, которая могла бы сгладить остроту сказанного, но тут же понял, что Ванья сказала это намеренно. — Нет, я этого не делаю, — честно ответил Себастиан. — Я не плачу за секс. — Потому что это незаконно? Ведь моральных ограничений у тебя нет. — Потому что это слишком просто, — пояснил Себастиан. — Заплатить и получить услугу. Для меня важнее другое. Собственно секс никогда не стоял на первом месте. — Ладно, я не хочу об этом знать. Он уже собирался указать Ванье, что, если она не хочет о чем-то знать, возможно, не стоит и задавать вопросов, но промолчал. Оставил последнее слово за ней. — Я думал о нас, — кинул он пробный шар, когда навигатор велел свернуть направо, а через восемьсот метров еще раз направо. — Никаких «нас» нет, — сухо сказала Ванья. — Окей, я думал о тебе и обо мне. О твоих словах. Никакого ответа, но и команды замолчать тоже нет. Так что Себастиан продолжил: — О том, что мне нет дела до того, что нужно тебе. Все еще никакой реакции. Себастиан смотрел перед собой, опасаясь, что малейшее движение заставит ее велеть ему замолчать. — Мне есть дело. С самого начала, как только я узнал о том, что ты — моя дочь, мне есть до этого дело. Но я был махровым эгоистом и иногда забывал, как я должен быть благодарен судьбе, что нашел тебя, и какая ты замечательная. Я надеюсь, что смогу все исправить. — Замолчи. Он сделал, как она велела. Умолк. Он успел сказать больше, чем даже смел надеяться. Но говорить — это одно, это просто, это любой дурак может. Сказать, что сожалеет, что признает свои ошибки, что исправится. Чего стоят эти слова? Ничего.