Знаю, ей нужны факты, а не догадки. – Майк Брасс не называет причин, по которым скрывался от властей и семьи. Лжет, что не знает, где находится остров. – Есть доказательства? Я хорошо усвоила, что, разговаривая с нашим редактором, нельзя отвечать на вопрос словом «нет». Но и фразу пилота «У нас не было выбора» в качестве улики не предъявишь. Пока. – Я сейчас в больнице – иду к нему. Надо поговорить с несколькими людьми. Дай мне время. – Сколько? – Поговорю с его родными и встречусь с представителями авиакомпании. – Ты с ними еще не говорила? Кажется, я готова окончательно ее возненавидеть. Надо бросить ей кость, и я выдаю: – Я вчера взяла интервью у его сына, Натана Брасса. – И?.. – У них были сложные отношения. Несколько лет не разговаривали. Уверена, он не знал, что отец жив. – Достаточно для тизерной статьи? «Тизерная статья» в понимании нашего редактора – это перестановка местами того, что уже есть в новостях, с добавлением пары новых высказываний, в данном случае – от Натана Брасса. Вспоминаю вчерашний разговор с Натаном, его беспомощный взгляд. Я не хочу использовать его слова, чтобы состряпать кричащий заголовок. – Послушай, если мы выпустим это в печать сейчас, я не смогу продолжить расследование. Давай не будем торопиться. Я почти докопалась до настоящей истории, Ребекка, – смалодушничала я. – Сколько тебе нужно? – Неделя. – У тебя ее нет. Статья нужна к субботнему выпуску. Значит, у меня четыре дня. Как пить дать, не успею. – Позвони мне после интервью, – дает указание Ребекка и вешает трубку. Вспотевшими руками заталкиваю мобильник обратно в карман, в висках стучит кровь: после общения с нашим редактором я всегда на взводе. Вытираю ладони о блузку и замечаю, что меня заслоняет чья-то тень. Поднимаю голову, щурясь против солнца: Натан Брасс собственной персоной, лицо в тени, стоит, широко расставив ноги, мрачный взгляд. – Ты – журналистка! – выплюнул он как оскорбление. Меня бросает в жар. – Натан… – Стерва! – желваки играют на скулах парня. Меня не первый раз называют стервой, но, заслуженное, это слово обжигает. – Ты… ты не так понял… – Я прекрасно понял, что ты подлая журналюга, – рявкнул он, выдвинув челюсть вперед. – Хочешь использовать мою семью, чтобы написать сенсационную статейку! Вспоминаю наш разговор у бассейна, как, переступая с ноги на ногу и потупив взгляд, он изливал мне душу. Уверена, между нами тогда промелькнула искра. – Честное слово, я не… – «У них были сложные отношения», – передразнивает он меня, повысив голос. – Да как ты смеешь? – Я не собиралась об этом рассказывать… – оправдываюсь я, вспыхнув румянцем. – Хотела заставить редактора думать, что… Я замолкаю, не зная, как объяснить. Солнце слепит, к глазам подступили слезы. – Ты пообещала ей эксклюзив? У меня нет ответа, потому что это именно то, чего ждет Ребекка. – Да что ж вы за люди такие?! – Он качает головой, стиснув челюсти. Отворачивается от меня, словно ему тесно в моем присутствии, но так же внезапно поворачивается обратно и продолжает: – Когда самолет пропал, журналисты не оставляли мою мать в покое: накидывались с расспросами, если она выходила забрать молоко или в сад, чтобы развесить белье. Никуда не пойти, шторы на окнах, и те не могла открыть: сразу утыкался в лицо чей-то объектив. Сейчас все повторяется. Но ты… ты первая разыграла козырь с использованием родственных связей. – Ничего я не разыгрывала. Честное слово, Натан! Ты не так понял! Хочу взять его за руки, заставить смотреть мне в глаза – пусть увидит: я не лгу. – Я приехала сюда разобраться, что случилось с моей сестрой. – Правда? Я расскажу тебе, что случилось: отец разбил чертов самолет, как-то выбрался из него живым, и его так накрыло – выжил, когда все остальные умерли, – что готов был под землю уйти, лишь бы его не видели. Так себя винил, что два года прожил в какой-то дыре, ремонтировал бунгало в отеле у немца. Для него лучше это, чем возвращение к семье. – Если он так сожалеет об этом, почему не говорит, где произошло крушение? – стараясь не выдавать чувств, спрашиваю я. – Почему не может вспомнить, где этот остров? Мое мнение: он лжет. – Ты тоже лгунья, Эрин Холм. – На его лице напряжение, глаза покраснели, будто он плакал. Я это заслужила, но отступать не собираюсь. Высоко подняв подбородок, выдерживаю его взгляд. – Я не уйду, пока не услышу ответы. – А придется. – Натан, прошу… – Уходи! – кричит он. – Мне нужно всего несколько минут… Он подходит ближе: широкая тень заслоняет меня полностью, я едва достаю макушкой ему до подбородка. – Если придется отнести тебя к машине, я это сделаю. Я думала, буду молить, уговаривать, кричать, но вижу, что он полон решимости не отступать. Закрылся от меня, словно на лицо опустили забрало. Первая отвожу взгляд: все, провал, возможность упущена. Придется уходить. Я медлю. Меня трясет. Хочу бежать. Исчезнуть к черту с лица земли. Но, услышав голос Лори, спящий где-то внутри себя: «Неужели сдаешься? Вот так просто отступишь? Не узнаю тебя, Эрин», поворачиваю назад. Парень на том же месте, смотрит. – Извини, – чеканю я, – нравится тебе или нет, но я поговорю с твоим отцом. Он качает головой. – Не поговоришь. – Я все равно пойду, попробуй останови. – Я обхожу его и целеустремленно иду к входу. Он остается на месте, только кричит что-то вслед, но я не слушаю. Ну все! Сейчас заставлю Майка Брасса говорить. Ради Лори. Ради меня. Сжав кулаки, решительно иду по ярко освещенному коридору. Миную пустую инвалидную коляску, прохожу мимо поста администратора, который спрашивает вдогонку, к кому я пришла, и спешу прямо в комнату, где лежит пилот. Дверь наполовину открыта, я почти влетаю в комнату, напугав медсестру. Я не сразу замечаю, что она выкатывает из палаты какое-то медицинское оборудование. – Вам сюда нельзя, – строго говорит она. – Его сын мне разрешил, – лгу я. Медсестра хмурится. – Вы родственница? – Хочу поговорить с Майком, я буквально на минутку.