Шрайдер поморщился: – Лишь бы не на Восточный фронт. Штурмбаннфюрер недовольно посмотрел на начальника лагеря: – Ты боишься попасть на Восточный фронт? Боишься русских? – Зачем вы так, герр Динер, я никого не боюсь, но близится зима. А она в России жестокая. Я не переношу холода. Кстати, в отделе управления, где я служил до отправки в командировку, у меня был товарищ. Сам напросился в Россию и вернулся в феврале с обмороженными ногами, которые, в конце концов, пришлось ампутировать. Сейчас он на протезах служит в управе какого-то района под Лейпцигом. Нет, если получим приказ, то мы, верные фюреру, отправимся хоть в ад, но лучше бы избежать этого. Туда мы всегда успеем. – Разумно. Между нами говоря, я тоже не стремлюсь в Россию. Хотя наверняка мог бы претендовать на высокую должность на оккупированных территориях. Посмотрим, как все сложится. – Да, гадать бессмысленно. – Еще по сто граммов? – Нет, по-моему, это уже лишнее. – Ты прав. – И что теперь делать, не представляю. – Выспись. – Да разве сейчас уснешь? – Ну, тогда неси службу. До полудня он будет в силе. – Пройдусь еще раз, осмотрю прибрежную линию. – Верное решение. А я прилягу, устал. – Это от нервов, все же инспекция Черного Барона – это не шутка. – Да. Если что, буду у себя. – Хорошо. На ужин заключенных вывели по старому распорядку. Пехнер пристроился рядом с Влахом: – Почему тебя отпустили, Эрик? Влах прошипел: – Отстань от меня. – Но попытку побега гитлеровцы не прощают, а тебя отпустили. – Еще слово, и я задушу тебя. – Хорошо, молчу. Главное, мы живы. И я увижу свою Марту. – Увидишь. В ином мире. – Не говори так. – Отвали. После ужина время пролетело быстро. Влах ушел в дальний угол барака, где было больше поляков. Среди них выделялся Ярош Ганек, тоже приговоренный к смертной казни за покушение на начальника гестапо в своем городке Колице и тоже помилованный фюрером с направлением на Ургедон. – Привет, Ярош! – А, неудачный беглец? Привет, Эрик. Странно, что тебя выпустили, а не расстреляли. Почему, хотелось бы знать? – И ты туда же. Ну откуда мне знать, почему эсэсовцы меня не расстреляли? Может, потому, что я не попросил их об этой услуге? – улыбнулся Влах. – Вот ты шутишь, Эрик, а по бараку идет слух, что ты согласился быть стукачом. – Да? И кто же такой умный придумал подобную глупость? – Ну, во-первых, это не глупость, гитлеровцы просто обязаны были тебя публично расстрелять, дважды жизнь не дарят. Но ты даже сутки не просидел в карцере. А во-вторых, слухи на то и слухи, что никогда не знаешь, от кого они исходят. Однако, как говорится, дыма без огня не бывает. Влах насторожился: – Ты тоже считаешь, что я продался немцам? – Не задавай ненужных вопросов, это мое дело, что я считаю. – Хорошо, но тогда пораскинь мозгами, для чего гитлеровцам стукач на этом острове? – Как для чего? А вдруг узники решатся на бунт? – Ты плохо знаешь немцев. – Ну да, конечно, немец-то у нас ты, а я недочеловек – поляк. – Прекрати, я о другом. Если гитлеровцы предполагали бы, что в этом очень странном концлагере может подняться бунт, то они внедрили бы своих людей еще на этапе его формирования. А вербовать беглеца смысла нет. На него сразу же подумают, что ты и доказал своим подозрением. Что ж, пойду к себе, ни с кем разговаривать не буду, чтобы не вызвать подозрений. Но поляк остановил его: – Погоди, Эрик, присядь. – Для чего? Для того, чтобы и тебя обвинили в пособничестве фашистам? – Перестань. Люди нервничают, боятся. Правда, большинство уже смирились со своим положением, но есть и такие, кто жаждет свободы. – Ты лучше составь список, чтобы удобнее было передать часовому. – Я сказал, перестань. Не ерничай. Я смотрю, твой друг Пехнер сломался? Влах вздохнул: – Сломался. А какой боевой был. Мы с ним на подрыв электростанции пошли, там нас и взяли. А до этого много неприятностей гитлеровцам доставили. И всегда Пехнер в первых рядах был. А сейчас он – другой, не тот, прежний Апсель. Готов терпеть каторжные работы десять лет. – Его ведь тоже приговорили к смертной казни? – Да, нас обоих. – Как меняются люди. Но судить таких не нам. – Это верно. Интересно, что будет дальше? Ганек улыбнулся: – А что, эсэсовцы, спуская тебя в карцер, не сказали? – Больше били. – Да не особо старались. – Ты предпочел бы, чтобы меня изуродовали? – Я не о том. Если офицеры запрещают издевательства, даже выпускают из карцера, и это потому, что прилетал какой-то высокий чин, то значит – что? А то, что мы им еще нужны, иначе положили бы всех на острове, чтобы не тратиться на распределение по концлагерям. А вот для чего нужны, непонятно. Может быть, хотят перебросить на другой остров, их в этом районе много? Влах посмотрел на Ганека: – Для того, чтобы в кратчайшие сроки построить еще один макет города? – Почему макет? Строили капитально. Если ты о коммуникациях, то они, по-видимому, сейчас и не нужны. Позже проложат. – Если британская авиация не разбомбит. – Черт, тоже верно, прикрытие у этого острова слабое. – И это несмотря на то, что в городе Ольденхорсте, в ста километрах от побережья, стоит штаб северного командования ПВО вермахта. Там, в самом городе, дислоцируется авиационный полк. Но что-то я не замечал, чтобы наш район контролировали «Юнкерсы» или «мессеры». Ганек сказал: