— Да как ты смеешь мне отказывать?! — взвизгнула Мадлен. — Ты останешься рядом со мной! Я приказываю! Я встал. — Где моя одежда? Маркиза небрежно пожала плечами. — Завтра прибудет портной и мы закажем тебе весь приличествующий гардероб! — Моя, одежда. Я ухожу. Я не против тебя, я против роли домашней собачки при тебе. — Она в чистке! — мстительно расхохоталась маркиза. — Так что тебе придется остаться. Я подал плечами и пошел в помывочную, где натянул на себя, к счастью, все еще валявшиеся там труселя, опоясался поясом на голое тело и перекинул через плечо перевязь со шпагой. Разъяренная как дикая кошка маркиза зло зашипела: — Я прикажу страже схватить тебя! Никто не смеет мне отказывать! Берегись! — Я их убью, — безразлично ответил я. — Придется нанимать тебе новых. — Останься, Антуан! — Мадлена в отчаянии заломила руки. — До скорого свиданья, моя любовь… — я коротко поклонился и выпрыгнул в окно. Глава 14 Наваррец Король Франции и Наварры Людовик XIII, прозванный Справедливым, пребывал в очень скверном для окружающих расположении духа — диком бешенстве. Утро его началось, как обычно. Он встал ближе к шести часам, принял ванну, побрился и вымыл голову, после чего оделся и помолился. Все это он проделал самостоятельно, разве что теплую воду подавали слуги. Король не очень-то любил принимать помощь лакеев, с самого детства стараясь обходиться собственными силами. Затем он отправился в часовню, выслушал утреннюю мессу, позавтракал и направился в Совет. Уже с пяти утра во внутреннем дворе Лувра начали появляться слуги, которые очищали двор от мочи, грязи и испражнений — придворные справляли нужду прямо во дворе, а многие особо нетерпеливые — в самом Лувре и его многочисленных коридорах, поэтому даже там нужно было внимательно смотреть, прежде чем сделать очередной шаг. Прочие слуги в это время наводили блеск и чистоту во внутренних помещениях. Снаружи отряды гвардейцев в синих мундирах с красной оторочкой, да швейцарская гвардия сменяли на многочисленных постах своих товарищей, отстоявших ночь. Лувр постоянно охраняло около шестисот человек. К черным ходам тянулись телеги с провиантом, стягивались многочисленные лакеи, прислуга, оруженосцы, секретари, рассыльные, пажи, повара, кухарки и прочие, коих невозможно перечислить, но без кого королевский двор не смог бы существовать. Апартаменты Людовика находились в западном крыле. Туда можно было попасть, сначала поднявшись по лестнице, ведущей в Большой зал, а потом требовалось пересечь сам зал. Королевские покои были весьма непритязательны и состояли из всего лишь двух комнат: парадной спальни и рабочего кабинета. Три высоких окна спальни, украшенные золотыми королевскими лилиями, давали достаточно света. Кровать с балдахином стояла на возвышении, прикрытая атласными шторками от любопытных взглядов, стены были драпированы шелковыми гобеленами, на потолке — искусная лепнина. Кабинет был оформлен столь же просто, король не стремился к излишней роскоши и не понимал ее. Людовик XIII с детства обладал характером скорее меланхоличным. При этом он любил ручной труд: мог починить ружейный замок или выковать целое ружье, был отличным поваром и неплохим краснодеревщиком, умел управлять каретой. Но вот нравом он отличался достаточно жестоким: еще в детстве отрывал крылья бабочкам и выщипывал перья пойманным птицам. Достигнув совершеннолетия, он первым делом избавился от фаворита своей матери — маршала д'Анкра, заказав его убийство. Но при всем при этом Людовик в глубине души слегка завидовал провинциальным дворянам, их свободе и возможностям. В королевском дворце постоянно слонялось не меньше тысячи человек, которые вечно были на виду, от чиновников и придворных до шутов и музыкантов. И каждый из них что-то хотел от короля. А король хотел тишины. Неудивительно, что приступы черной меланхолии были главной чертой его личности. В такие дни весь двор старался быть тише воды, ниже травы. Он был замкнутым и подозрительным мужчиной, не любящим свою жену Анну, но бешено ее ревновавшим ко всякому случайному жесту и взгляду. При этом он редко мог долго вытерпеть ее общество и старался по возможности избегать королеву. Его страсти как разгорались, так и тухли в одночасье. Совет собирался в «книжном кабинете» на третьем этаже павильона Леско. Именно там Людовику докладывали обо всех важных делах, как внутренних, так и внешних. Там он узнавал новости и принимал решения. Сегодня ничего не предвещало грозы. Доклады прошли, как обычно, слегка нудно и скучно, ничего непредвиденного не происходило. Время близилось к полудню, Людовик уже планировал отправиться на свежий воздух поиграть в мяч перед обедом или же по дороге наведаться к Анне и поглядеть, как у нее портится настроение от его визита — сие доставляло Людовику особое, слегка извращенное наслаждение, как вдруг в кабинете появился Его Высокопреосвященство кардинал Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, собственной персоной. Было ему сорок четыре — сорок пять лет, он был еще относительно крепок, но больше духом, чем телом. С детства кардинал отличался крайне слабым здоровьем, и всю жизнь мучился от ряда болезней: постоянные приступы мигрени выматывали его, его тело было покрыто гнойниками, он страдал от малярии и жестокого геморроя. И лишь стальная воля заставляла его работать, несмотря на изнурительные боли. Из-за своей худобы и привычки держаться прямо, словно палку проглотил, он казался выше, чем был на самом деле. Высокий лоб и внимательные глаза — признак ума, острая бородка и нос с горбинкой показывали волевую натуру. И только в некоторые моменты аскетичное лицо кардинала слегка кривилось, выдавая его хроническую усталость. Одет Ришелье был в привычную красную сутану с белым воротником и увесистым католическим крестом на груди, висевшим на золотой цепочке, и традиционную круглую кардинальскую шапочку красного цвета. Король не ждал его в этот час, поэтому был весьма удивлен, но увидев мрачное и крайне серьезное лицо кардинала, сразу насторожился. — Господа, — обратился Людовик к собравшимся в кабинете, — прошу вас оставьте нас с Его Высокопреосвященством наедине. Никто и не подумал спорить, хотя в сторону кардинала полетело множество недовольных взглядов. Дворцовые игры за влияние на короля велись постоянно и не прекращались ни на минуту. — Ваше Величество, — начал Ришелье, как только кабинет опустел, — все произошло именно так, как вы и предполагали. — Да что вы говорите? — удивился Людовик, не совсем сообразивший, о чем, собственно, идет речь. — Помните, с неделю-другую назад вас просили милости для одного дворянина, прибывшего к нам из Наварры. — Как же, как же, — оживленно закивал король, — это тот мерзавец, что убил моего мушкетера. Его имя… — Шевалье де Брас, — напомнил кардинал. — Впрочем, это не важно. Главное, кто именно за него хлопотал и по какой причине вы отказали. — Я помню. Мне прислал письмо Гастон. Среди прочего, он упомянул о скором суде над этим вашим де Брасом, и попросил по возможности оказать ему королевскую милость и оставить жизнь этому негодяю. Якобы семья сего де Браса в давние времена оказала многочисленные услуги моему деду и отцу. И я было согласился оказать подобную милость, несмотря на тяжесть совершенного преступления, когда вы… — Когда я, узнав об этом, предостерег вас от подобного шага, — дополнил сказанное Ришелье. — Да-да, теперь припоминаю, — чуть исподлобья взглянул на него король, — вы отсоветовали это делать, заявив, что все, что хочется моему дорогому братцу, вредно мне и короне. — Ваше Величество, вы, как всегда, поступили крайне мудро и осмотрительно. К тому же ваш брат в последнее время зачастил с просьбами подобного рода. Я передал главному королевскому судье вашу святую волю, виновник происшествия должен был понести самое строгое наказание. Приказ был подписан. И вы знаете, что произошло? — А что произошло? Мне никто не докладывал. — Примерно час назад на малый зал дворца Консьержери было совершено нападение. Охрана оказала достойное сопротивление, двое моих гвардейцев ранены! К счастью, никто не убит. Так же пострадало несколько солдат. — Что? — Людовик покрылся багровыми пятнами, как и обычно, когда приходил в неописуемую ярость. — Вы сказали, нападение? — Да, вооруженный отряд выкрал шевалье де Браса и скрылся в неизвестном направлении. Я подозреваю заговор! — Вы подозреваете?.. — Думаю, ваш брат как-то в этом замешан, иначе, зачем ему просить за преступника? Людовик задумался. Он не был дураком и трусом, и, хотя иногда выглядел слегка заторможенным, в дворцовых интригах был докой. Силой воли он погасил внешние проявления гнева и приказал кардиналу тихим, едва сдерживаемым от эмоций, голосом: — Любыми способами отыщите мне этого шевалье и всех, кто ему помогал. Бросьте их в пыточные камеры и узнайте, кто стоит за ними? И если они назовут имя Гастона или же моей матери… бог мой, я им не завидую… Кардинал молча кивнул, развернулся и широким шагом покинул кабинет, прикрывая ажурным платком довольную улыбку. * * * Мне выделили просторную комнату в западном крыле замка и дали достаточно времени, чтобы привести себя в порядок. Прямо в комнату Перпонше вместе с местными слугами притащили большое деревянное корыто и достаточное количество теплой воды, и я чертовски рад был смыть с себя всю тюремную грязь, казалось, навсегда въевшуюся под кожу. Блаженство!.. Главным атрибутом комнаты была кровать с откидывающимся пологом, стены были затянуты коричневой материей, сбоку стояли пара кресел и несколько стульев с подлокотниками, а в углу — шкаф из каштана, сбоку — небольшое бюро для работы с письмами. За ближними портьерами что-то еле слышно зашебуршало. Крыса! — Что, мерзавец, не проверил комнату? — я швырнул сапог на звук, но ни в кого не попал. — Все проверю, ваша милость! Одно мгновение! — Пока я мылся, Перпонше жевал кусок хлеба и закусывал его чесноком, отчего по комнате разносился резкий запах. — Не извольте сомневаться! Всех тварюг изгоню!.. Я удовлетворился этим ответом, и вылез из корыта. Перпонше тут же отложил хлеб в сторону и подал чистую одежду. Мои немногочисленные личные вещи, оставленные у мэтра Крюшо при аресте, мой слуга тоже доставил в замок, но ничего сменного там не имелось. Де Брас обходился минимумом. К счастью, любезный барон предоставил мне вещи из своего гардероба. Все было просто и по современной моде: сорочка, чулки, колет, штаны на шнурках, куртку, плащ, сапоги и шляпа. Все вещи были исключительно черного цвета, как принято у господ гугенотов, как тут же любезно пояснил мне Перпонше. Колет совершенно не стеснял движения, из-под прорезей на рукавах проглядывала сорочка. Панталоны уходили в высокие, на каблуке, сапоги. Хорошо хоть шпоры отсутствовали. Зато оружие я получил достойное — качественной закалки рапира в ножнах. Свою прежнюю рапиру, которую я отдал гвардейскому офицеру, боюсь, я больше никогда не увижу. Да и плевать! К слову о бароне. Как ни старался я в эти часы выудить хотя бы крохи информации из доступной мне памяти де Браса, но ничего о бароне де Пьемоне или нашей обговоренной встрече в Париже я не вспомнил. И это меня крайне нервировало. Устроив столь шумный побег для меня из-под стражи, барон подверг и себя, и своих людей смертельной опасности. Ладно, я — меня и так приговорили к смерти, но де Пьемон пошел ва-банк. Король таких выходок никому не простит. Значит, спасение моей особы было делом настолько важным, что риск казался заговорщикам (а как еще я мог их называть?) вполне оправданным. Что же такого жизненно важного знал де Брас, или же должен был доставить в Париж, или же передать на словах барону де Пьемону? Иначе, зачем он вытащил меня на свободу? Думай, де Брас, думай! От этого зависит твоя судьба. Если твои ответы не устроят господина барона, он, не задумываясь, прикончит тебя на месте. Судя по первому впечатлению, барон — человек отчаянной храбрости, острого ума, привыкший действовать быстро и без раздумий. Как он отреагирует на мою амнезию, бог его знает. Зато, одна догадка пришла мне в голову. Тогда в зале суда Мартель успел сообщить мне, что кто-то весьма влиятельный просил за меня перед королем. Что если это был сам Месье, он же Гастон Орлеанский? Особы более влиятельной я и представить не мог. Но зачем ему моя жизнь и не слишком ли круто — внимание столь высоко сидящей особы к моей скромной персоне? Ведь кто такой де Брас — всего лишь бедный наваррец, провинциал, к тому же гугенот — в общем, ноль без палочки в местном табеле о рангах. Перпонше распахнул окно, и в комнату ворвались уличные ароматы свежего навоза. — Благодать!.. — умиротворенно протянул слуга, всей грудью вдыхая воздух. Навоз легко перебил запах чеснока и вызвал у меня желание выкинуть Перпонше из окна. Лишь изрядным усилием воли сдержавшись, я задал пришедший мне в голову вопрос: