Жанна вернулась домой. * * * Виктор немного сомневался, стоит ли заходить к Тихону. Но потом спохватился – это его сын! Виктор имеет право заходить к нему в любое время! У входа замешкался и неожиданно для себя постучал. – Да, – сказал Тихон после паузы. Виктор вошел и увидел, что сын ожесточенно что-то рисует. Даже не пытается спрятаться. Виктор набычился, подошел ближе, присмотрелся. Нет, вроде ничего гейского. Какие-то длинноногие-длиннорукие фигурки. Мрачновато, но вполне по-мужски. Виктор сел на тахту. – Уроки сделал? – спросил он. Тихон мотнул головой. Из-за челки было не видно глаз, не понять – грустный он, злой? Или плачет? – Постригись! – приказал отец. Тихон не среагировал. Палкообразные руки-ноги человечка на листочке выписывали кренделя. – Как в школе дела? Нет реакции. – Как подруга твоя? Снова ноль. – Я с тобой говорю вообще-то! – повысил голос Виктор. – Как подруга? – Никак, – выдавил из себя Тихон. – Поругались? – Она мне не подруга. – Тихон явно не собирался вдаваться в подробности. – Да я ж все видел, – сказал отец, – просто ломается, они все такие. Не эта будет, так другая. Карандаш в руках Тихона мелькал все быстрее. – Знаешь что? – сказал Виктор. – Забей. Не парься. Главное – ты мужик. Тихон опустил голову еще ниже. Теперь казалось, что рисует он на ощупь. Виктор поднялся. – У нас сегодня вечером «Ночная лига», – сказал он. – Мы с «Волками» играем. Пойдешь? Тихон так удивился, что посмотрел на отца. Виктора давно звали в «Ночную лигу», но он всегда отказывался. Причем отказывался очень агрессивно: «Нашли малолетку с чайниками играть. Пусть сами друг друга калечат…» – Чего так? – спросил Тихон. – Да уговорили, – сказал Виктор, – там, короче… В общем, не могу подвести мужиков. Да и пузо вот выросло… Виктор похлопал себя по животу. Эта нескладная попытка пошутить так тронула Тихона, что он от неожиданности кивнул. И сказал: – Ладно. Отец недоверчиво взглянул прямо в глаза Тихону. Тот не отвел взгляд. – Супер, – сказал Виктор. – Через полчаса. И вышел. * * * Тихон уселся на трибуне в стороне от немногочисленных зрителей и, пока отец с друзьями разминался, малевал в блокноте. Мысли скакали, потому и рисунки получались невнятные. Какие-то каракатицы с ручками. Попытался нарисовать Арину, но получилась перекошенная физиономия с выпученными глазами. В принципе, очень похоже на Аринино лицо, когда он ее поцеловал. Но не вдохновляло. Наконец игра началась. Тихон и не предполагал, что его так увлечет. Тяжелые тела бывших профессионалов носились по коробке с мощной грацией. То и дело кого-то сбивали с ног или вбивали в борт (правда, тут же с шутками поднимали). Шайба летала так, что Тихон не успевал за ней уследить. И когда папа вколотил гол в чужие ворота, Тихон не удержался от радостного вопля. Правда, спохватился и сделал вид, что увлечен набросками, но папа, кажется, заметил. – А Витек еще ничего, – сказал квадратный мужик на переднем ряду, обращаясь к соседу, худому и сутулому. – По воротам попадает. – Ну он же по молодости звездил! – отозвался худой. – В сборную чуть не попал… Тихон напрягся. Он понял, что хочет услышать историю отцовского похода в сборную из чужих уст. – Кто тебе сказал? – усмехнулся толстый. – Небось, сам Витек? – Не помню… Наверное. – Да не звал его никто! – махнул рукой толс-тый. – Хотя он с чего-то решил, что он прям Харламов. На каждой тренировке с тренером задирался, нас поучал. Достал всех… Ну мы с парнями и прикололись. Напечатали ему письмо на спорткомитетовском бланке – Малышев там часто бывал, спер для такого случая. Так, мол, и так, Виктор Петрович, ждем вас на спортбазе первого апреля ровно в двенадцать. Тихон почувствовал, как уши наливаются красным. – И чего, – оживился худой, – поехал? – Полетел! – хохотнул толстый. – Только перед этим всю команду послал на хрен. Обозвал неудачниками и ушел, такой гордый. – И чего? Как его в сборной приняли? – Толком не знаю, – пожал плечами толстый. – Но вернулся Витенька тише воды ниже травы. Доиграл сезон молча. А потом кто-то из «Динамо» подогнал ему спортбар, считай, задаром. Он теперь бизнесмен! – Да как тебе сказать… бизнесмен, – теперь пришла очередь худого блистать осведомленностью. – Я эту историю немного знаю. Через тот бар много чего левого прокачивается. И алкоголь, и спортпитание… Тихон пересел подальше. Ему было противно и стыдно. * * * Жанна вышла из подъезда и осмотрелась. Лазуркин был на месте. Она подошла к машине и постучала в окошко. Лазуркин опасливо помотал головой. Жанна как можно безмятежнее улыбнулась. Андрюша опустил стекло наполовину. – Ну? – спросил он. – Хотела уточнить, – сказала Жанна, – ты решил поговорить с моей дочерью? – Да, – ответил Лазуркин. – Потому что не надо было меня унижать! Отвратителен я ей был! Да это ты мне была противна! Ты же с половиной фирмы переспала! Потому и не знаешь, кто у твоей доченьки папа! Жанна сделала полшага к машине. Лазуркин ткнул в кнопку, окно почти закрылось. – И я все расскажу твоей байстрючке! – крикнул Лазуркин в оставшуюся щелку. – Нет, – сказала Жанна. – Не расскажешь. – С чего бы? – фыркнул Лазуркин. – Шефу моему ты уже призналась, что тот пост был шуткой! Если ты придешь и скажешь, что передумала… Думаешь, он тебе поверит? Решит, что шизофреничка, я его уже потихоньку к этой мысли начал подводить… – Значит, так. – Жанна говорила медленно и внятно, чтобы каждое слово дошло до собеседника в своей предельной ясности. – Если ты посмеешь сунуться к Арине, я тебя… Нет, не убью. Получить большой срок из-за такой мрази? Нет. Я тебя кастрирую. Вколю снотворное, проснешься – и все уже готово. Думаю, с учетом обстоятельств и явки с повинной меня даже сажать не будут. Дадут условное. – Ха-ха! – дрогнувшим голосом сказал Лазуркин. – Очень страшно. – Надеюсь, – улыбнулась Жанна. – Потому что если сейчас тебе, гнида, не страшно, то потом будет стыдно. Перед курочками. Пока… петушок. Она развернулась и пошла домой. Андрюша попытался тронуться, но понял, что руки у него трясутся хуже, чем после недельного запоя.