* * * Настя ревела. Ее шестимесячная дочка лежала на большой кровати и орала. Судя по цвету лица обеих, это продолжалось довольно давно. Жанна подхватила на руки девочку, ткнулась в висок губами. Не горячая. Положила, потрогала живот – мягкий. – Что случилось? – отрывисто спросила она. – Она оре-е-ет, – сказала Настя. – Она орет с четырех утра. Я больше не могу! – Ты ее кормила? – Ну конечно, кормила! – раздраженно сказала Настя. – Она какала? Воду пила? Она не падала? – Ну почему всех интересует только она? – пафосно спросила Настя. – А я? Я что, не человек? Кто-нибудь спросил, пила ли я? – Понятно, – сказала Жанна. Она перестала ощупывать девочку и взяла ее на руки. – Соска есть? – спросила она. – Или бутылочка с водой? Что она у тебя любит? – Орать она любит! – отрезала Настя. Жанна заглянула в памперс. Некритично, но можно и поменять. Положила девочку на кровать, пошла на кухню, обнаружила в сушке пустые бутылочки. Набрала воды, вернулась. Настя так и не прикоснулась к дочке. – Иди умойся, – сказала Жанна, – попей чаю, успокойся. Похоже, ты психуешь, и она нервничает. – Опять я виновата! – всплеснула руками Настя, но хотя бы встала. Жанна поменяла памперс, взяла ребенка на ручки, дала ей бутылочку с водой. Та так накричалась, что сначала не поняла, что от нее хотят, потом присосалась, с отвращением выплюнула и заорала с новой силой. – Ты когда ее кормила? – спросила Жанна. – Утром. Не помню. Темно еще было. – Сделай еды, – сказала Жанна, – я попробую ее покормить. Они пошли на кухню. Жанна смотрела, как Настя готовит смесь. В дочкины полгода она могла сделать бутылочку с закрытыми глазами. Температуру воды она определяла на глаз, количество смеси сыпала автоматически. Настя же ковырялась так, словно делала все впервые. Ребенок зашелся истошным криком. – Тихо-тихо-тихо. – Жанна автоматически начала ее укачивать. – Тихо, Ариша, тихо, моя маленькая… Сейчас тебя покормят… – Она Фекла, – сказала Настя. Жанна и не заметила, как произнесла имя своей дочки. Удивительно, как все вернулось, словно и не было двадцати лет. Через полчаса Фекла заснула от изнеможения. Она немного поела, как следует пукнула, наикалась и вырубилась у Жанны на руках. Настя тоже малость пришла в себя. – Она теперь, скорее всего, долго будет спать, – сказала Жанна, – устала. Давай я положу ее рядом с тобой, и ты тоже поспи. Глаза у Настя опять мгновенно наполнились слезами. – Ты не бросай меня! – попросила она. – Меня и так все бросили, мама еще и гадостей наговорила, инвалидом обозвала. – Почему инвалидом? – удивилась Жанна. – Ну типа я с ребенком справиться не могу. Взяла и уехала. И телефон отключила! – Эх, не знаешь ты, что такое быть инвалидом, – грустно пошутила Жанна. – Ладно, давай я немного у тебя посижу. Но с тебя кофе! 1987 Девочка Жанна была послушной. Ей сказали, что подслушивать нехорошо, – и она не подслушивала. Просто бабушка с родителями шептались так выразительно и так громко, что выхода не было. Выйдя из туалета, Жанна застыла у двери в кухню. – Если продолжим заниматься, к тридцати годам она будет инвалидом, – сказала бабушка и высморкалась. – А лечение не предлагал? У нас есть массажисты, есть хирурги. Они Балашову поставили на ноги после сложного перелома! А помнишь, у Решетникова колено выбито было? Так он до сих пор танцует! – сказал папа. – Это врожденное, у нее сустав недоразвит, его не вылечить, – ответила бабушка. – А если операция? – спросила мама. – Ну какая может быть операция? Жанне семь лет, она растет, сустав растет! Тем более, если она не будет балериной, будет жить долго и счастливо. Нельзя сильные нагрузки… – Ну ладно, пусть не классический балет, пусть просто пока потанцует… – перебила бабушку мама. – Таня! Ей нельзя танцевать! Никак. На кухне воцарилась нехорошая тишина. Жанна замерла. Ей нельзя танцевать. Сегодня они сходили к врачу, который долго разглядывал ее рентгеновский снимок, а потом объяснял что-то бабушке. Жанна не слушала, ей было не очень интересно. Жанна вжалась в стенку. А если не танцевать, то что? На кухне кто-то громко высморкался. – Так, – сказал папа, – прекратите рыдать, в конце концов, живут люди и без балета. Будет у нас в семье хоть один нормальный человек. В слове «нормальный» Жанна услышала грусть. На кухне опять всхлипнули. – Я ей пуанты хранила свои… Первые… Новые… Теперь заплакала и Жанна. Мама обещала ей пуанты. Обещала, что отдаст в конце года, что разрешит померить. Они такие красивые, такие безупречно красивые… Жанна заревела в голос, дверь кухни мгновенно распахнулась, и папа подхватил ее на руки. – Ну ничего-ничего, – сказал он, – не реви. Зато будешь булочки всю жизнь есть сколько влезет. И конфеты. Хочешь, завтра купим? Слезы у Жанны мгновенно высохли. В их доме булочек и конфет не водилось никогда, у них даже белый хлеб был редкостью. – Хочу! – сказала Жанна и посмотрела в кухню через папино плечо. Там сидели одинаково заплаканные мама и бабушка. – Ребенок, – сказала бабушка маме. – Что ты хочешь от нее? Она же пока не понимает… Бабушка погладила маму по голове. Жанна действительно пока не понимала. Понимать начала чуть позже. Врожденный дефект, который невозможно исправить и с которым придется жить. В семье, где бабушка – бывшая балерина, а папа с мамой действующие звезды, в семье, где мама ушла со сцены, чтобы ее родить, в семье, где вообще ничего не существовало, кроме балета. 2026 – А потом она мне говорит, что я инфантильная! – воскликнула Настя. Жанна включилась и посмотрела на соседку. Та уже стала похожа на человека, пятна с лица сошли, остались только ненормально узкие глаза. – Ты просто устала, – сказала Жанна. – Давно ты одна? – Паша уже две недели в своем Владивостоке. Я тебе жаловалась, что он мне заявил? У него отпуска летом не будет! – Нет, еще не жаловалась, – сказала Жанна.